Обман Инкорпорэйтед (сборник) - Филип Дик

Хедли охватил стыд, разрушивший фантазию. Стюарт невольно вспомнил один эпизод из раннего детства и попытался снова загнать его в потаенный уголок сознания, чтобы не думать о нем, не наполнять его жизнью.

Пятилетний мальчик быстро бежал по желтому мокрому снегу и льду. На нем были красные варежки, брючки, галоши и надвинутая на глаза вязаная шерстяная шапочка. Что он делал? Неумолимо, решительно гнался за девочкой, сжимая в руках детскую тяпку. Он жестоко бил девочку на ходу, а она ревела и кричала, и оба мчались через поле между зданием средней школы и спортзалом. На полпути – воспоминание цепко засело в памяти – мальчик свирепо ударил тяпкой по детской голове. Девочка с воплем упала лицом вниз на мерзлый гравий, а Стюарт Хедли, утолив злобу, развернулся и быстро побежал обратно.

Казалось невероятным, что он мог совершить нечто подобное. Видимо, девочка что-то сказала, как-то намекнула на его заикание. В детстве Хедли заикался: мысли и чувства намертво застревали в горле. Она смеялась, дразнила его… и получила по заслугам. Но сам он провел полгода в муниципальной спецшколе для проблемных детей.

– Эй! Вы что, спите?

Хедли крякнул и поднял глаза.

– Ваш сандвич и «кола», – весело смеясь, продавщица подвинула к нему тарелку. – Просыпайтесь.

– Спасибо, – сказал Хедли и с радостью вернулся к реальности. – Большое спасибо.

Застенчивая, простодушная девушка замешкалась, ее щеки игриво разгорелись.

– Что скажет ваша жена, если узнает, что вы здесь сидите? Неужели она не готовит вам ужин?

На левой руке Хедли виднелась золотая полоска обручального кольца. Он смущенно погладил его:

– Ей сегодня нездоровится.

– Да что вы говорите, – сказала девушка, облокотившись на прилавок. – Не морочьте мне голову. Могу поспорить, что вы вышли погулять. Ведь сегодня суббота.

Хедли съел сандвич, тарелку жирных картофельных чипсов и выпил «колу». Он безразлично запихивал все это в рот, витая в облаках, а вместо девушки видел лишь неясную фигуру в белой хлопчатобумажной одежде. Хедли коротал здесь время, остававшееся до начала лекции. Он бесцельно бродил в одиночестве, без Эллен, пытаясь как-нибудь убить два часа, чтобы затем отправиться в Зал Стражей вместе с остальными – всеми этими Уэйкфилдами и навязчивыми расфуфыренными старухами.

Откуда берутся эти богатые пожилые женщины? Что их так сильно привлекает? Где бы ни возникло движение подобного рода, тут же появляются толстые старухи с деньгами и массой свободного времени. Что бы вы ни делали и что бы ни говорили, они все оплачивают, предоставляют помещения для собраний, пускают в ход связи и внимательно слушают. Разве у них больше ничего нет в жизни? Неужели они по-прежнему остаются неудовлетворенными, несмотря на огромные дома, «крайслеры», шмотки и деньги?

Какая-то загадка.

Да, это кое-что объясняло. Богатые старухи отличались от Хораса Уэйкфилда: изнуренный продавец цветочного магазина жил в однокомнатной съемной квартире с крохотной кухонькой – в стерильной, опрятной клетушке, где не слышалось пения птиц и где ничего не согревало голые ковры и стены. Секта привлекала людей различного типа – капризных старух и немощных продавцов; Хедли также заметил ряды серьезных негритянских лиц. Что общего между дюжими неграми и обильно надушенными старухами? Разнорабочие с женами – их он тоже заметил. Еще молодежь – горстка щуплых набожных ребят, которым, наверное, не хватило мест в «Молодежи за Христа»[64]. Ярые молодые фанатики.

Ну и, конечно, он сам.

Хедли вновь охватило уныние. На краткий миг показалось, будто раскрылось его подлинное «я», которое, едва всплыв на поверхность, тут же попало в ловушку. Каким бы оно ни было отталкивающим, убогим и страшным, это и есть настоящий Стюарт Хедли: очередной Хорас Уэйкфилд. Он испытал отвращение, представив себя продавцом с постной рожей, поясом от грыжи и персональной коробкой косметических салфеток… По крайней мере, Хедли выявил собственную сущность. Правда, затем снова ее утратил. Он опять запутался: Стюарт Хедли собирался на лекцию Бекхайма, но это не объясняло, кто такой Стюарт Хедли и что он из себя представляет.

Возможно, он чокнутый, а может, и нет.

– Что-нибудь еще? – спросила девушка, когда он отодвинул тарелку. – Десерт? Мороженое? Могу поспорить, ваша жена каждый вечер готовит вам ужин, штопает вам носки и заботливо укрывает вас на ночь одеялом. Вы же такой беспомощный… Весь прилавок «колой» залили, – затем она с легкой завистью добавила: – С вас шестьдесят пять центов. Если хотите, можете взять еще кофе: доливаем бесплатно.

Он заплатил и вышел из аптеки-закусочной.

На вечерней улице было прохладно и темно. Одиноко. Засунув руки в карманы, Хедли направился к Залу Стражей – мимо ярких современных магазинов торгового центра. Он зашагал в сторону Южной тихоокеанской железной дороги, четко отделявшей более новую и процветающую часть города от старых трущоб, из которых состоял Сидер-Гроувс еще пятьдесят лет назад.

Пригородный поезд, прибывший из Сан-Франциско, изрыгал пар и усталые вереницы сгорбленных бизнесменов в длинных пальто. Жены встречали их и торопливо увозили домой – ужинать и спать. За железнодорожными путями высились громады товарных складов и заводов. На узких, петляющих улочках движение транспорта замедлялось. Перед желтыми бакалейными лавчонками слонялись чернокожие громилы. Крошечные деревянные магазинчики, грязные и неухоженные. Рядом прогуливались толстые негритянки с кулями, набитыми бакалеей. Дальше – трущобный деловой район: бильярдные, дешевые гостиницы, чистка обуви, заштатные бары, грязные прачечные и захламленные гаражи с прилегающими свалками для ржавых разбитых машин.

Здесь жила беднота, а всего в полумиле отсюда, на Эль-Камино-Реал, щеголевато сверкали магазины модной одежды, парикмахерские, ювелирные и цветочные магазины. Здесь же стояли только старые развалюхи из желтых досок и древние кучи мусора, оставшиеся еще с начала века. Реликты, пережившие землетрясение. Вдоль тротуаров и канав валялись всевозможные отбросы – куски разрушающихся зданий, которые отслаивались и уносились ветром.

Вокруг бесцельно бродили группки мужчин с хмурыми лицами и пустыми, бессмысленными взглядами. Покачиваясь, семенили чернокожие девушки с прилизанными волосами. Устало брели домой рабочие в джинсах, сжимая в руках обеденные судки и сложенные газеты. Грязные помятые машины высаживали уморившихся ирландцев, итальянцев и поляков у перенаселенных желтых домишек, провонявших капустой и мочой, с темными прихожими, где лежали пыльные ковры и стояли горшки с уродливыми растениями.