50 знаменитых любовников - Елена Васильева

Правда, любое счастье относительно, тем более с такой женщиной, как Зельда. Она была отнюдь не из тех жен, которые способны обеспечить комфортное существование даже безмерно любящему ее мужчине. Вскоре после свадьбы Скотт выяснил, что его жена не умеет и не хочет ни готовить, ни стирать, ни поддерживать хотя бы элементарный порядок в доме. «Пойми, Скотт, я никогда ничего не смогу делать, потому что я слишком ленива, — честно признавалась она ему. — Я не хочу славы. Единственное, чего я хочу, — это быть всегда очень молодой и ни за что не отвечать… и просто жить и быть счастливой». А уж как хорошо провести время, эта женщина, всегда свежая, привлекательная, нарядно одетая и неистощимая на выдумки, знала и умела. Да и Фицджеральд готов был идти с ней хоть на край света. По словам одного из друзей этой семьи, он «растворился в Зельде и приобрел ее черты». Впрочем, другой человек, хорошо знавший Фицджеральдов, думал иначе: «Сложно определить, кто из них был заводилой. Они дополняли один другого, словно джин и вермут в коктейле».

Как бы там ни было, но Фицджеральды долгое время оставались самой экстравагантной парой в Нью-Йорке. Разделы светской хроники стали, по сути, хроникой их семейной жизни. Стиль этой хроники был протокольно лаконичным и в то же время откровенно шокирующим.

«Сегодня ночью мистер Фицджеральд с супругой предприняли необычную экскурсию по Манхэттену. Поймав такси на углу Бродвея и 42-й улицы, они сели в салон на заднее сиденье. Но уже в районе Пятой авеню им показалось, что так ехать неудобно, и, потребовав у водителя остановиться, они изменили свое положение: мистер Фицджеральд забрался на крышу машины, а миссис Фицджеральд — на ее капот. После чего приказали ехать дальше…»

«На днях общественность Нью-Йорка была искренне взволнована внезапным исчезновением четы Фицджеральд: покинув в субботу вечером свой особняк на Лонг-Айленде, дабы ехать в Манхэттен, они не появились там ни в воскресенье утром, ни в понедельник вечером, ни во вторник днем… Нашли их лишь в четверг утром в весьма сомнительном отеле в Нью-Джерси. И мистер Фицджеральд, и Зельда были не в состоянии припомнить, как они провели эти четыре дня, сколько выпили и как оказались в Нью-Джерси…»

«…Он разделся на спектакле „Скандалы“ — остался практически без всего!..»; «…Она утром вышла из отеля „Плаза“ в чем мать родила и стала купаться в фонтане…»; «…Он сбил с ног полисмена в Уэбстерхолле…» и так далее и тому подобное.

Самое поразительное состояло в том, что все это было правдой. Да, они прокатились верхом на такси — потому что им так захотелось. Да, Зельда искупалась в фонтане — потому что ей стало жарко. Да, Скотт почти догола разделся в театре только потому, что в тот момент таким было его желание. Слава прожигателей жизни их не смущала, поскольку оба были уверены, что счастье — это полная свобода и нескончаемая радость.

И действительно, Фицджеральдами настолько все восторгались, что прощали им все, даже то, что другим вряд ли бы сошло с рук. Ведь красавец Скотт, который прекрасно одевался, носил элегантные шляпы, что было несвойственно писателям, и не имел распространенной среди литераторов привычки сутулиться, стал некоронованным королем для молодежи Америки, а эффектная Зельда с ее точеными формами — королевой. Молодые, красивые, лишенные всяческих предрассудков, они заказывали обеды в дорогих ресторанах, до утра веселились в ночных клубах, без них, будь то в Нью-Йорке или в Париже, куда они часто ездили, не обходилась ни одна богемная вечеринка.

Через год после свадьбы молодые супруги приехали в Сен-Пол, на родину Фицджеральда, где у них родилась дочь, которую назвали в честь отца Франс Скотт, среди домашних ее ласково звали Скотти. Что касалось воспитания дочери, то Зельда придерживалась принципа: «Я не хочу, чтобы она выросла серьезной, и не хочу, чтобы она стала великой. Пусть будет богата и счастлива, вот и все!» Наняв для Скотти няню, молодые родители вернулись в Нью-Йорк к прежней разгульной жизни.

Однако Зельда дарила Фицджеральду не только все радости, какие может принести жена мужу, но и страдания. Однажды она увлеклась, причем на глазах Скотта, молодым французским летчиком Эдуардом Жозаном (который, обезумев от любви к ней, над их домом даже выполнял фигуры высшего пилотажа). Роман между ними, вероятно, не был серьезным, в том смысле, что вряд ли Зельда и Жозан были любовниками. Но Фицджеральд в своей ревности дошел до того, что запер жену на месяц на вилле и не давал видеться с ее поклонником.

И все же восхищение Зельдой затмевало в глазах Фицджеральда все ее слабости и проступки. Даже принимая на работу секретаршу, он заботился о том, чтобы та была образованна, привлекательна, но все же не настолько, чтобы могла затмить Зельду! И когда его однажды спросили, какая у него самая высокая мечта в жизни, он не задумываясь ответил: «Так же любить Зельду и быть на ней женатым и написать самый известный в мире роман».

Все бы ничего, да вот только с творчеством с каждым годом становилось все больше проблем. Признанный когда-то лучшим писателем Америки, Фицджеральд временами вообще ничего не писал, а если и писал, то так, что сам иногда приходил в ужас от написанного, не говоря уже о поклонниках его таланта. Язвительный и порой завистливый Эрнест Хемингуэй, наблюдая за угасанием таланта своего сотоварища, написал о нем суровые, но во многом справедливые слова: «Его талант был таким же естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки… Позднее он понял, что крылья его повреждены, и понял, как они устроены… но летать больше не мог». И впрямь, тот образ жизни, который вел Фицджеральд, его неутолимая любовь к единственной и неповторимой женщине рано или поздно должны были привести к драматическим последствиям.

Не все обстояло благополучно и с Зельдой. После тридцати лет она начала быстро стареть. А кроме того, ее поведение становилось все более неадекватным. Между прочим, зачатки ее безумия Фицджеральд мог бы заметить и раньше, не происходи они на таком фоне их образа жизни, при котором странности в поведении являлись чуть ли не нормой. Разве сам Скотт, стоя на подоконнике раскрытого окна, не обещал Джеймсу Джойсу, что сейчас выбросится вниз, потому что Джойс написал «Улисс», самую великую изо всех великих книг? И разве не он как-то устроил отвратительный погром в полицейском участке Канн?

В августе 1925 г., после того как Зельда бросилась вниз с лестницы в одном из известных ресторанов, о состоянии ее психики заговорил весь Париж. В тот злополучный вечер Фицджеральд, заметив за соседним столиком Айседору Дункан, решил подойти к ней. Как только он встал, Зельда тоже вскочила, направилась к лестнице, ведущей на второй этаж, дошла до середины — и бросилась вниз. Перепуганные посетители были уверены, что она погибла, сломав себе позвоночник. Но Зельде необыкновенно повезло, она отделалась одним-единственным ушибом.