Ленин. Жизнь и смерть - Роберт Пейн

Когда к нему приходили посетители, он весь обращался в слух; просто сгорал от нетерпения немедленно выслушать, с чем к нему пришли. Вячеслав Карпинский, хороший знакомый Ленина, вспоминал, как однажды он стал свидетелем такой сцены. К Ленину пришла делегация крестьян. Едва они появились на пороге, Ленин вышел из-за стола и, подавшись корпусом чуть вперед, поспешил им навстречу, уже на ходу протягивая руку. Он долго здоровался с каждым из них, с приветливой улыбкой заглядывая в глаза. Спросил, откуда они. И тут же захлопотал, рассаживая гостей, чтобы им всем было удобно. Пока суетились, разговор не начинался. Но вот люди уселись, освоились. Только тогда Ленин начал разговор. Он хорошо запомнил их имена и фамилии и обращался к ним по имени и отчеству и на «вы». Но иногда, разговаривая с крестьянином в годах, мог как бы случайно вдруг перейти на «ты» — по-свойски, так сказать, по-стариковски. Он был любезный хозяин и умел расположить к себе, даже если, как не раз бывало, люди приходили к нему с обидой такой, что терпеть ее было уже невмоготу.

Карпинский рассказывает, как один из крестьян, не совладав с собой, вдруг вскочил и закричал, обращаясь к Ленину:

— Послушайте, товарищ Ленин! Да у нас в деревне такое творится! Разве можно это вынести? Голова кругом идет!

Ленин, похоже, был очень озадачен.

— Успокойтесь, Иван Родионович, — сказал он. — Ну-ка, расскажите, в чем дело? Что вас так огорчает?

— Что меня огорчает? Наш сельский Совет, вот что меня огорчает, и всех остальных тоже. Они всё у нас отнимают!

— А кто выбирал сельский Совет?

— Ну, наверное, мы и выбирали..

— Конечно, вы сами, и сами можете их отозвать.

Крестьянин оторопел. Ему и в голову не приходило, что можно так просто разогнать сельсовет, освободить деревню.

— Неужто вправду мы можем так сделать?

— Не только можете, вы должны это сделать. По советскому закону любой депутат, не оправдавший доверия народа, может быть отозван из состава Совета до истечения срока его избрания. Надеюсь, вы поняли, что надо делать, Иван Родионович?

Вот так, в приятном, задушевном разговоре Ленин ловко обошел собеседника. Крестьянин был совершенно обезоружен.

Тем же приемом Ленин пользовался, когда к нему наведывались зарубежные знаменитости. Осенью 1920 года его гостем в Кремле был Герберт Уэллс. Писатель ожидал, что ему придется сразиться с закостенелым марксистом-догматиком. Кто-то предупредил его, что Ленин имеет привычку говорить за всех, не давая никому высказаться, и не терпит противоположных мнений. Но все было не так. Они беседовали довольно долго. Это был спор, который больше был похож на приятную беседу. Ленин уверенно и тонко отстаивал свою точку зрения, почти совсем не жестикулировал и ни разу не повысил голос. Уэллс писал, что по манере говорить Ленин скорее напоминал ученого хорошего толка. У писателя остался в памяти ворох бумаг на столе, и еще — когда Ленин садился на край стула, его короткие ноги едва доставали до пола. Комната была хорошо освещена, а из окна открывался вид на кремлевскую площадь.

До этого Уэллс побывал в Петрограде, который ему показался мертвым. Запустение, которое он там увидел, привело его к мысли, что городу необходимы свободная торговля и свободные рыночные отношения, ведь только так в городе может сохраниться нормальная жизнь. Свобода торговли приводит в движение все механизмы города. Запрет на нее парализует городскую жизнь. В Петрограде прекрасные, большие дома стояли заброшенные, пустые. Но эти доводы не показались Ленину убедительными. В его понимании «стирание» городов должно было явиться логическим завершением преобразований в коммунистическом обществе.

— Города очень сильно уменьшатся, — рассуждал Ленин. — Они станут совсем другие. Да, совсем другие.

Уэллс, продолжая говорить о великолепных произведениях архитектуры, высказал мысль о том, что при коммунизме они должны быть сохранены как реликвии, наподобие храмов в Пестуме. Ленин охотно поддержал его. Однако судьба городов его ничуть не волновала. Наверное, так же слепы к красоте великих городов были бы его далекие предки, чуваши, жившие в избушках в сельской глуши. Да они и не ведали об их существовании.

В веселом, жизнеутверждающем тоне Ленин развивал тему преобразований. Он говорил о том, что следовало перестроить города, чтобы в них было удобно жить и работать членам нового коммунистического общества. Тем же законам должна подчиниться и деревня. Деревенские хозяйства изменятся по сути и расширятся. Этот процесс неизбежен.

На предприятиях нового типа по-иному будет организовано управление. Работать на них будут не крестьяне, а рабочие; новые крестьянские хозяйства разрастутся.

— Уже и сейчас, — сказал Ленин, — у нас не всю сельскохозяйственную продукцию дает крестьянин. Кое-где существует крупное сельскохозяйственное производство. Там, где позволяют условия, правительство уже взяло в свои руки крупные поместья, в которых работают не крестьяне, а рабочие. Такая практика может расшириться, внедряясь сначала в одной губернии, потом в другой. Крестьяне других губерний, неграмотные и эгоистичные, не будут знать, что происходит, пока не придет их черед…

Уэллс пишет, что, когда речь зашла о крестьянах, Ленин заговорщицки придвинулся поближе к нему и снизил голос, как будто боялся, что крестьяне могут его услышать.

Эти два человека пытались пробиться друг к другу, понять намерения другого, как капитаны кораблей, разделенных непреодолимым потоком. Оба они стараются разгадать в сигналах, посылаемых с той стороны, знакомый язык и, бывает, улавливают какие-то отдельные слова, но так и не могут договориться. Слишком велика бездна, разделяющая их. Так случилось и в разговоре Ленина с Уэллсом. Каждый из них остался загадкой для другого. Уэллс был потрясен неожиданным для себя открытием. Он увидел, что Ленин, окончательно отбросив красивые фразы, уже не скрывал того, что русская революция была не чем иным, как наступлением эпохи эксперимента без конца и без края.

Ленин, со своей стороны, тоже был крайне озадачен. Он никак не мог понять, почему социалистическая революция до сих пор не докатилась до Европы. «Почему в Англии не начинается социальная революция? — допытывался он. — Почему вы ничего не делаете, чтобы подготовить ее? Почему вы не уничтожаете капитализм и не создаете коммунистическое государство?» Эта незадача отравляла ему жизнь, и до конца дней своих он совершенно недоумевал: как так? Не кто иной, как он, проложил для Западной Европы столь славный путь, а она, Европа, отказалась по нему следовать.

Судя по тому, что пишет Уэллс, во время их встречи Ленин был абсолютно раскован, оживлен, много говорил, улыбался. Это был человек, который прекрасно сознавал силу своей власти. И знал, на что способна эта власть в любой момент. Он мечтал, и в его мечтаниях ему виделись исчезающие города, деревни, села… Странно, но при этом он производил впечатление серьезного, здравомыслящего человека и даже вполне практичного хозяина.