Изначальное желание - Дмитрий Денисов

Вам когда-нибудь говорили, что можно достать звезду? Вы когда-нибудь верили им? А зря. Хотя бы раз в жизни человек должен дотянуться до звезды, должен поймать ее, когда она падает на землю. Ведь это очень просто. Главное понять — как и зачем? Если кому-то нужна звезда, он ее никогда не достанет. Это пустое желание. Но если кому-то нужен символ желания — то он может сам выбрать любую звезду. Будь то камешек, кусок обожженной глины, щепка или золотой амулет — неважно. И всякий раз, натыкаясь на нее в кармане, он будет вспоминать то изначальное желание, которое он связал с этим символом. Тогда, рано или поздно, можно достать любую звезду. Разумеется, если не бездействовать и неустанно тянуться к ней. И не бояться быть опаленным ее безжалостным светом. Не бояться быть осмеянным за такое безрассудство. А главное — не бояться расстаться с ней и вернуть ее обратно. Иначе мир может пошатнуться и обратиться в пыль хаоса…

Правда, тот, кто может снимать звезды с небес, может и творить миры из той пыли.

Я поднял голову, провожая взглядом падающую точку. От нее пахло жизнью, ведь она пребывала в движении. Однако от нее пахло и смертью, ведь она летела навстречу смерти. Потому и погасла через миг. Но не умерла окончательно, а осталась жить в моей памяти навечно. Да, жизнь и смерть так близки. Они связаны лишь временем. Временем жизни. Или временем смерти? Неважно — время вечно. Время есть бесконечная череда жизни и смерти. Но время не властно над памятью. Хотя бы потому, что память — это время. Мы можем рождаться и умирать, но память о важных событиях может передаваться из поколения в поколение. И не только о важных. Я могу всем рассказывать об этой звезде, они расскажут своим детям, те — внукам и так далее. Другое дело — никто не станет этого делать, потому как это никому не надо. Это не ценно для памяти людей. Поэтому память стирает ненужные воспоминание о прошлом. Люди думают о насущном и мимолетном, но зато близком и приятном. О чем угодно, но не об этой звезде. И правильно. Кому нужна мертвая память о мертвой звезде, некогда жившей яркой жизнью? Никому. Всех интересует яркий свет своих жизней, и только. А потому их свет рано или поздно поглотит мрак забвения.

Мрак извечен.

Но чтобы его развеять, опять-таки нужна вспышка. И если я расскажу всем об этой звезде, как о вспышке жизни во мраке, у нее появится шанс жить вместе с людской памятью. Она поселится там символом вечной жизни. А потому и будет время от времени зарождаться, гореть и падать с небосвода. И люди будут поднимать головы, улыбаться и загадывать свои желания. Пусть мимолетные, зато родные и доступные. Причем, не подозревая, что истинная жизнь падающей звезды в бесконечное число раз больше их мимолетных жизней.

Я улыбнулся искрящемуся куполу. Он тоже улыбнулся мне. Скажу по секрету — он видит нашу Землю ни чем иным, как таким же куполом. И нас — такими же звездами. Мы вспыхиваем и гаснем в первозданном мраке. Нас очень много — всех и не запомнишь. Но те, кто улыбается небу, остаются жить в его памяти вечно…

Я опустил взгляд. Ральтар на такие мелочи не обращал внимания. Он возлежал на сочной траве и сосредоточенно обгладывал крылышко. Над головами изредка шуршала листва, мелькала бурая шерстка, пышный хвост. Вокруг трещали сверчки, точно лютнисты в таверне. Под их музыку мы не спеша наслаждались трапезой. У костра кружила пара бледных мотыльков. Поодаль промелькнула большая тень, хлопнули размашистые крылья, зашуршала высокая трава. Следом кто-то испуганно пискнул и обреченно затих. Сильная лапа когтями сжала жертву. Круглые глаза вспыхнули голодным желтым блеском. И твердый клюв принялся с жадностью глодать теплую плоть.

Ночная жизнь шла своим чередом. Не мы одни наслаждались ужином.

Покончив с глухарем, мы откинулись на подстилку из трав. Воцарилось насыщенное молчание. Чарующее благоухание наполняло все тело, превращая чувство сытости в тайное блаженство. Звездный купол, раздробленный темными ветками, мерцал в необъятной дали. Звезды — это пыль, из которой Творец рожает миры. Из которой он родил и наш мир…

13 Тайное Учение

«Кто верой одарит меня,

тот лишь поймет,

что сам достоин веры».

Ральтар устало вздохнул, приподнял голову и посмотрел на меня.

— Забавный ты дух. С таким аппетитом ешь, будто и не дух вовсе.

— Да, я таков, — сказал я и осоловело икнул.

— Никогда не слышал о прожорливых духах, — с усмешкой заметил он.

— Так я и не дух, — напомнил я, вытирая жирные пальцы о лопухи, — это ты меня так назвал. Я лишь дух в пределах твоего желания видеть во мне духа.

— Так кто же ты?

— Неважно.

— Странно, — с грустью уронил он.

Я поспешил развеять его грусть.

— Странно лишь то, что непонятно.

— Так вот и хочется понять, — его голос воспрянул надеждой.

— Мне тоже многого хочется, да не все дано, — философски заявил я.

— И все же ты мне кажешься всемогущим, — с затаенным восхищением отметил Ральтар.

— Вот именно — кажусь, — пояснил я, сделав ударение на последнем слове. — Высшее счастье — быть и казаться тем же. Ведь так?

Он проницательно взглянул на меня. Я замер. Показалось, будто его взгляд проникает в мое сердце и силится дотронуться до него. Попытка робкая. Никак не сравнить с моим мощным ударом, выдирающим сердце из-под любого доспеха. Но меня заинтересовал мой извечный вопрос — есть ли у меня сердце? А если есть — может ли его кто-нибудь вырвать?

— Это древнейшее определение истины, — шепотом откликнулся он. Багровые отсветы колыхались в его глазах загадочным танцем. — Соответствие того, что кажется тому, что есть.

Я усмехнулся, покивал и заглянул в его глаза. В них мерцала холодная тьма. И дрожащий огонек костра. Он пытался вспыхнуть ярким пламенем, но не мог. Ведь он — отражение реального костра. Он всего лишь кажется в его глазах, в то время как есть в жизни. Убийца коротко моргнул. Огонек исчез, но тут же появился. Он умер и родился. Миг определил длину его жизни. Но его жизнь вечна, пока горит первоисточник, пока есть причина, порождающая его, как следствие. И хоть сколько моргай, он будет отражаться в глазах, пока пылает костер. Пока теплится изначальное желание, как пламя Творца. Я неотрывно следил за ним. Он смотрел на пляшущий костер и продолжал:

— Или соответствие твоих представлений о жизни самой жизни.

— Это всем известно, — кивнул я, сложив руки на животе. — Хотя правильнее это назвать истинностью, или показателем истины. Ведь истина — это весь мир, вся реальность, вся Вселенная. А то, насколько верны твои представления о ней, называют истинностью. Хотя они неразрывны в своей связи. Поэтому, глупо утверждать, что в споре рождается истина. В споре рождается истинность, то есть понимание или осознание того, что есть на самом деле. По крайней мере, в споре людей.