Злыднев Мир. Империя. - Егор Чекрыгин

– ….Что ты делаешь? – Ловец, один из членов Охотничьего Совета, из последних сил пытался изображать вежливость, но было видно что он сейчас пребывает в конечной стадии ярости.

– А что делаешь ты? – Возвратил ему вопрос Командующий Четвертым Легионом. – Это твои люди тут допустили бунт, который мне приходится подавлять со всей возможной решительностью!

– Глупец!!! Жалкий тупица!!! – Ловец уже не мог сдержать своей ярости, и демонстрировать маску вежливости. – Ты поливаешь разгорающийся пожар маслом, надеясь потушить огонь? Для чего ты пролил кровь? Для чего «украсил» квартал, поразвесив тут трупы его жителей?

– Это им в назидание, чтобы навсегда запомнили Власть Империи!

– Отличная политика. Пока я пытался удержать ситуацию под контролем, пока договаривался со Старейшинами…, – ты начал резать их семьи и разорять дома…. – Ты просто разом уничтожил все мои усилия!

– К Злыдню все это. – Ладий Родос опять почувствовал что попал впросак, но терять свой авторитет перед каким-то там Ловцом, да еще и при стоящих в отдалении вестовых и офицерах его штаба он не мог, и потому закусив удила, бросился в бой. – Я солдат а не политик. И действую как солдат! Я не уговариваю! Я заставляю подчиняться моим приказам!

– Да. Не политик! …Вот потому-то, Всегда. Повторяю «Всегда», когда легионерам приходилось действовать в Городе, – их отдавали в подчинение Ловчей Службе.

– …В моем приказе ничего такого не было. – В голосе Командующего слышалось искреннее удивление и даже недоверие. Он уже участвовал в нескольких чистках, и когда был рядовым, и в чине десятника, но о том что Командующий Легионом при этом подчинялся Ловчей Службе, слышал впервые. Ладий Родос даже как-то немного растерялся, и суетливо и неловко указав на вестового, держащего корзину со свитками приказов, сказал. – Вон, если хочешь посмотри сам. Там о подчинении Ловчей Службе нет ни слова. Лишь о «совместной операции».

– Знаю. – Злобно буркнул Ловец, даже не посмотрев в сторону корзины. – После казни Мирного Соправителя…, вполне заслуженной, и смерти Зипписа Аптибала, бумаги и приказы Дворца и Сената, составляются кое-как. Тот писарь, забывший указать порядок подчинения Служб…, он больше ничего ни напишет, потому что я сам оторву его поганые ручонки. …. Но ты пойми…, – Ловец, после выявления лица, на которые обе стороны могли свалить все свои ошибки, немного успокоился и заговорил дружеским, и даже проникновенным голосом. – До того момента, пока ты не начал штурмовать квартал словно вражескую крепость, – Старейшины Актерской Гильдии, еще были на нашей стороне. Они и преданные им люди, ходили вместе с нами, и всячески увещевали бунтующих, не оказывать сопротивление. Объясняли, что мы пришли сюда за чужаками, а не за местными. И что никаких репрессий со стороны Империи не будет…. И нам уже это почти удалось! Еще бы немного, и местные сами начали бы давить своих бузотеров.

…Но после того как ты начал резню…. Теперь все пропало. Нескольких старейшин нам пришлось убить. Но остальные ускользнули, и теперь поднимают квартал на борьбу с нами. Какого злыдня, тебе понадобилось играться тут в штурм вражеского города?

– …С такого злыдня, что твои верноподданные граждане, били моих людей ножами в спины и швыряли им на головы разную гадость. У меня почти два десятка раненных, и четверо убитых. Еще немного, и взбунтовались бы мои легионеры! Ты этого хотел?

-…Ты неспособен держать в руках собственных людей? – Вопрос Ловца был всего лишь полемическим приемом, преследующим цель, сбить оппонента с толку, и заставить оправдываться. Но увы, – задумывавшийся как легкий шлепок, – удар попал по слишком болезненному месту, и выбил остатки здравого смысла из головы Ладия Родоса.

– Не твое собачье дело! – Зарычал он вдруг, хватаясь за меч…. – Эй, дежурный, – нечеловеческим усилием воли Командующий удержал руку, порывающуюся вынуть меч и разрубить самодовольную рожу ублюдка-Ловца. Вместо этого он рявкнул подбежавшему дежурному. – Выкинуть отсюда этого бездельника. …Если он не способен справиться со своей работой, то пусть посмотрит, как легионеры умеют делать свою!

Спустя примерно четыре часа, сопротивление в Скоморошьем квартале было почти подавленно. Не сказать чтобы легко. Чем дальше пробивались легионеры в глубь квартала, тем сильнее он сопротивлялся чужеродному вторжению. Чем ближе подходили к стене, тем плотнее становилось застройка, и тем меньше было чего терять жителям убогих домишек и трущоб. Потери от брошенных со вторых-третьих этажей предметов мебели, от ударов в спину при прочесывании кривых закоулков, или штурмов, превращенных в крепость зданий, уже перевалило за сотню. Раненных, – сотни за четыре. Сколько было вырезано жителей квартала, уже никто не считал. Ожесточение достигло предела, – легионеры перестали воспринимать актеришек как жителей Империи, и поступали с ними как с врагами, не щадя ни женщин ни детей. Начавшиеся случайно от опрокинутой лампы, или подожженные намерено в порыве отчаяния пожары, охватили немалую часть квартала, и постепенно перебираясь от дома к дому, грозили выжечь его полностью.

Никому из жителей больше не приходило в голову желание сопротивляться напирающим легионерам, – те у кого еще оставалось что-то ценное, – пытались воевать с пожарами. Те, у кого тут уже не оставалось ничего, – просто бежали.

…Бежали, через лазейки и норы, коих тут в трущобах действительно было предостаточно. Сбивались в толпы и группы, и прорывались сквозь выставленные заслоны. Убегали за городскую стену, и в соседние кварталы, разнося весть о том что Армия устроила резню!

Южные и Восточные кварталы, – те самые где жили беднота и всяческое отребье, постепенно пробуждались, как в прямом, так и в переносном смысле. – Слишком много злобы и ярости накопилось в людях, и сейчас, как многим казалось, было самое подходящее время чтобы выплеснуть свое недовольство жизнью, на улицы Города. Тем более что слухи о восстании против ставшей ненавистной Наследницы, о якобы складах оружия и легионерах, стражниках и даже Ловцах, готовых перейти на сторону восставших, давно уже бродили по Городу, будоража людей и заставляя их ожидать чего-то страшного, разрушительного, но в тоже время и освобождающего от старых устоев и правил.

Но куда сильнее слухов, – людей на улицы гнал страх. Гнал и превращал горожан в диких, бешенных животных…. Вековые устои рушились. Империя и раньше не была доброй матушкой для своих жителей, а скорее уж злой мачехой. Злой, но разумной и последовательной, когда правила, по которым тебя могли повесить или отправить на каторгу, были понятны и вполне разумны. И между Вершиной Власти и простым человеком, стояли Те, к кому можно было обратиться, кто прикроет или накажет. И этот «кто-то» был из своих, – из своего квартала, Гильдии, Касты…. Из своего маленького и понятного мира. Но вместе со знатью, от безумия Наследницы пострадали и представители этой прослойки…. И к простому человеку, оставшемуся одни на один с Империей, пришел страх. – Если уж даже люди, стоящие гораздо выше их на имперской пирамиде, могут быть уничтожены так просто, – чего ждать обычному подмастерью, грузчику, моряку, или преступнику?

Страх, выталкивал на улицы людей еще похлеще чем ненависть и злоба. Страх заставлял их браться за оружие, и идти на улицы Города чтобы драться яростно и свирепо….

А еще Страх слепил глаза и лишал разума. …Потом, спустя дни, месяцы и даже годы, выжившие и сами будут мучительно стараться объяснить себе, что же их подвигло громить собственные кварталы, устраивать пожары в своих домах, выносить на улицы годами наживаемую мебель, и строить из нее баррикады….

Ночь еще толком не закончилась…. Солнце едва-едва показалось над горизонтом, а Страх, Злоба, вместе с вонью от пожаров и пролитой крови, уже расплывались над Городом черным пятном, будоража его жителей….

– Итак Аракаск, – ты все-таки решил пойти против меня?

– Нет…. Скорее мы пошли своей дорогой.

– Вы думали что я обманывал вас?

– Мы знали что ты не хочешь, чтобы мы шли с тобой…. Ты бы никогда не открыл нам путь в Империю! …Мы…, лично я, – тебе поверил. Поверил в то, что ты говоришь о Хранителях и ловушке…. Да и почти все кто был там тогда, и видел тебя, – поверили в это. Но когда ты намекал нам на то что у нас есть возможность приобщиться к вашей, имперской магии, – ты был не слишком убедителен.

…А знаешь, – нельзя закрыть перед человеком дверь, и не дать ему никакой надежды на выход…. Человек либо разобьет дверь, либо убьется об нее в попытках сломать, но безвольно подыхать не станет. Ты предложил нам вернуться назад, и до конца нашего, не такого уж малого века, прозябать в ничтожестве. А мы рвались в Империю, потому что устали от своего ничтожества, и хотели нечто большее! Нам хотелось большего, мы задыхались в тех пределах, что установила для нас собственная природа. И мы решились идти до конца, и либо добиться чего-то, либо погибнуть.