Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942) - Владимир Хазан

Это Ваш долг, обязанность. А поступаете Вы как раз наоборот. Истерические митинговые речи небольшой истерической группы, взвинченной Вашими письмами молодежи, посылка митингом к Вам делегации с заявлением верноподданности, «нахождения в Вашем распоряжении» – полнейший абсурд, митинги и забастовка школьников, «требующих» Вашего освобождения, – нелепая суета импотентных «общественных деятелей», перепуганных Вашими ультиматумами, скандалом объявленной голодовки, и торжественная телеграмма «делегатов» в печать, что Вы голодовку отменили и т. д. – все это опошляет, разменивает на мелочи исключительно важный политический факт существования наших собственных первых политических «каторжан» в нашей «собственной» стране. Независимо от того, заслужили ли они действительно эту каторгу или нет. По-моему, не заслужили. Ибо ничего серьезного для защиты населения самооборона сделать не сумела, хотя и хотела.

Если б ишув самостоятельно протестовал, в какой угодно форме сорганизовался для борьбы за собственное достоинство, конкретно выражающейся в Вашем освобождении, такое движение имело бы политический смысл и ценность. Когда же все делается под <В>ашей угрозой, под опасением Вашей голодовки – это движение дешевое, унизительное, бессловное, бесцельное. И бесполезное. Не движение это, а гримаса, конвульсия, истерика группы истеричных, легко возбудимых импотентных людей.

И я считаю это политически вредным.

Чувствительных интеллигентов <В>ы смутите, испугаете, терроризируете. И будут сыпаться суетливые успокоительные телеграммы. По существу унизительные и вредные. Но толку, практического дела от них не получится.

Разве это Вам нужно <?>.

Конечно, Вы правы, что Ваше сидение в тюрьме – живой символ, оскорбление, издевательства английской администрации над еврейским народом. Конечно, Вы правы, что ишув забыл Вас. Поволновался и забыл. И зашелся обыденной маленькой жизнью своею. Маленькой политикой, маленькой спекуляцией и торговлей, маленькими интересами своими.

Безусловно правы.

Но это не значит, что Вы имеете основание и право поносить и оскорблять его.

Если у нас с Вами имеются силы, знание, умение быть полезными массе, если мы претендуем на руководство ею и имеем высокую цель быть в передовых рядах ее, не может быть речи о требовании признания, компенсации и пр.

Если масса неправильно поступает, мы должны указать ей ее ошибки, направлять тем или другим способом, даже заставлять ее идти желательным путем, но неуспех наш доказывает только нашу собственную вину, наше неумение, а не вину и неумение народа.

Вы можете быть самого отвратительного мнения о каждом еврее в отдельности. Но все евреи вместе составляют Его Величество Еврейский народ17, горем и кровью своими оплачивающими <sic> величайшие ценности, им созданные и создаваемые, великую роль им в мировой истории выполняемую.

Перед этим «ценным» каждый из нас, как бы велик или мал он ни был, обязан стоять руки по швам. Иначе теряется пропорция. Оскорбления к массам не пристают. Оскорбляя народ, Вы только себя оскорбляете. Никто нас с Вами не просил спасать <sic> еврейский народ. Много веков он обходился без нас с Вами и дальше обойдется, и ни о каких требованиях к нему не может быть и речи. Плох он или хорош – его надо брать таким, каков он есть. Если Вы сердитесь, значит не годитесь на претендующую Вами роль18.

Знаю Вас достаточно хорошо. Знаю, что все эти истины для Вас известны. Поэтому тон и содержание Ваших писем и поступков объясняю только недоразумением, неудачной, несчастной формой проявления чувств и мыслей, заслуживающих лучшего и большего внимания и уважения, чем они фактически встретили.

Это не комплимент. Вы прекрасно знаете, что Вы талантливый и ценный человек, поэтому Вы больше других ответственны за свои слова и поступки и больше других обязаны быть самостоятельным в своих словах и поступках.

Единственное лицо, к которому Вы имеете право и основание предъявлять претензии, обвинения, требования, – это я.

Если за самооборону сидеть в тюрьме надо, то больше чем кому бы то ни было другому надо было сидеть мне. Юридически и морально я ответственен за инициативу организованной самообороны, даже за Ваш арест и каторжную тюрьму. Ибо я заставил Вас согласиться заняться организацией Иерусалимской самообороны, несмотря на Ваш упорный отказ во время знаменитого совещания. Вместе с Вами несу ответственность за каждый шаг самообороны до Вашего ареста и единоличную ответственность за все время после этого ареста. И если я остался на свободе, то обязан был сделать все возможное для вашего всех освобождения или для политического использования вашего сидения. Чего я с определенного времени не делаю. Ибо занят, сильно занят своей работой. Правильно или неправильно, но я считаю эту работу, доведение ее до практического конца самым важным в нашей теперешней жизни. Совместить с этой работой что бы то ни было другое я физически не в состоянии. И отступить от этого решения не смог бы, даже если бы Вам угрожала большая опасность, чем тюрьма.

Возможно, что я не прав и поступаю нехорошо, но иначе поступать не считаю себя вправе. Знаю, что больше кого бы то ни было другого я мог бы помочь Вам и политически удовлетворить Вас. Поэтому все Ваши обвинения Вы могли бы направить только против меня. Даже против Ва’ад Гацирим, сделавшим в меру его сил и понимания все, что мог. Я это знаю. И подхлестывать его, оскорблять, вызывать молодежь на публичные оскорбления единственно существующего, плохого, очень слабого, мало авторитетного, но единственного покуда представляющего еврейство учреждения, поступать так, значит приносить делу, которому Вы искренне служите, вред.

Еду в Лондон. При настоящих условиях невозможно сказать, когда доеду. Одно ясно и само собой разумеется, что как только доеду, сделаю все возможное, чтобы ликвидировать Ваше сидение. Если к тому времени Вы не будете уже все освобождены. В чем почти уверен. Во всяком случае немедленно извещу Вас о действительном положении дела. Политики «Гатиква» я ведь не придерживаюсь19. И точно извещу, если придется сидеть – будете сидеть. А делать будете только то, что по холодному и спокойному расчету целесообразно и полезно. Даже кипятиться будете по холодному расчету. Так надо.

Содержание этого письма в том или другом виде я должен бы опубликовать. Сделать это до моего отъезда не смогу. Сделайте это сами.

А теперь желаю Вам и всем Аккским товарищам от души спокойствия и бодрости в вашей исключительно ответственной роли.

Крепко обнимаю. Сердечно люблю и глубоко уважаю

Ваш П. Рутенберг20