Авария на ЧАЭС и атомная энергетика СССР - Валерий Легасов

Работа со СМИ

В первые дни Чернобыльской трагедии очень бросались в глаза дефекты нашей информационной службы. Несмотря на то, что у нас есть и Атомэнергоиздат, раньше это было Атомиздат, медицинские издательства есть, общество «Знание» есть, оказалось, что готовой литературы, которая могла бы быстро быть распространена среди населения, объяснить, какие дозовые нагрузки для человека являются чрезвычайно опасными, как вести себя в условиях, когда человек находится в зоне повышенной радиационной опасности, не было. Система, которая могла бы давать правильные советы: что мерить, как мерить, как вести себя с овощами, с фруктами, поверхность которых могла быть заражена бета-, гамма-, альфа-излучателями, оказалась в полном отсутствии.

Было много книг для специалистов — толстых и правильных, грамотных, которые находились в библиотеках, — но именно таких брошюр, листовок, таких, какими японцы сопровождают свою технику — часы, диктофоны и видеомагнитофоны, — что нужно сделать в той или иной ситуации — какую кнопку нажать, сколько времени подождать, как поступить — вот такой литературы в стране практически не оказалось.

Я уже упоминал о том, что предлагал с самого начала создать такую пресс‑группу при Правительственной комиссии, которая бы правильно информировала население о происходящих событиях, давала бы правильные советы. Это почему‑то не было принято.

После приезда Рыжкова и Лигачёва в зону бедствия были допущены журналисты. И большая их армия там появилась. Но вы знаете, даже нам сейчас трудно это оценить. Наверное, хорошо, что это было разрешено, но плохо, что это не было организовано должным образом. Почему? Приезжают журналисты. Разные. Большей частью очень хорошие журналисты. Например, бригада «Правды» и известный начальник отдела науки Губарев, Одинец, появилось много хороших украинских журналистов и кинодокументалистов. Но я видел своими глазами, как они подбегали к наиболее известным людям, которые там находились, брали за пуговицу и брали какое‑то частное интервью по какому‑то конкретному вопросу. Иногда им удавалось задать председателю Правительственной комиссии или кому‑то из членов комиссии какой‑то частный отдельный вопрос.

Большую часть времени они проводили, конечно, на местах. Разговаривали с людьми, которые эвакуировались, или с людьми, которые вели работу на 4‑м блоке по дезактивации, и эта информация передавалась в эфир. То, что было ими собрано, то, что было напечатано, конечно, имеет колосальное значение в историческом, в архивном смысле — как живой документальный материал. И он является необходимым и обязательным.

Но при этом из‑за того, что информация каждый раз подавалась в неком частном виде, ежедневной или хотя бы еженедельной цельной картины страна не получала. Потому что выдавалась информация: идут такие‑то, такие‑то отдельные блоки, героически, например, трудятся шахтеры. Но при этом отсутствовала информация: а каков уровень радиации там, где они работают, а что происходит рядом в Брестской области, а как и кто это измеряет. Поэтому наряду со многими очень точными описаниями и замечаниями было много неточностей.

Например, пресса уделила большое внимание так называемой игле, с которой долго возились. Это был интегральный прибор, который должен был в чреве разрушенного 4‑го блока быть поставлен и давать постоянную информацию о температуре, о радиационных полях и некоторых других параметрах. Но на практике усилия по введению с вертолета этой иглы в нужное место потрачены были огромные, а новой информации с этой иглы практически никакой не было получено. Нулевая была информация — но она только подтверждала то, что было получено другими более простыми и более надежными методами.

Эпизод установки этой иглы был расписан очень тщательно и очень подробно. В то же время огромная работа дозиметристов, скромная работа ребят, скажем, из Курчатовского института во главе с Шекаловым или Боровым или Васильевым, работа Ряновской группы во главе с Петровым, работа Комбанова, который там много раз был, испытывал свои составы, которые позволяли бы проводить пылеподавление, освещены не были. Всё это не описывалось должным образом, а главное, последовательная динамика самих событий не была описана. В таких ситуациях, когда народу много, кто‑то чего‑то услышал, и рождались преувеличенные слухи. Естественно, в том числе и о количестве поражённых лучевой болезнью людей, и об уровнях загрязнённости города Киева, и о масштабах поражённой территории. Любая остановка при последующем строительстве саркофага очень часто трактовалась как какая‑то катастрофа, как обрушение какой‑то конструкции, как появление новых выбросов, как свидетельство работы там реактора, заработавшего вновь внезапно и т. д. и т. д.

По ключевым вопросам должной систематической информации не было поставлено, и это, конечно, рождало всякие неверные и панические представления.

Несколько месяцев дебатировалось —даже в научных кругах — состояние выбросов 4‑го блока. Дело в том, что у специалистов (специалистов, работающих непосредственно на станции, специалистов Гидромета) была точно измеренная динамика выбросов.

Первый, самый мощный выброс, который выбросил миллионы кюри активности в виде благородных газов и йода на большой высоте, почувствовали практически все страны мира. Затем несколько дней активных выбросов топливных радиоактивных частиц, в основном за счет горения графита. Затем прекращение выбросов этих топливных частиц, где‑то со 2-го мая. Потом разогрев топлива за счёт подушки, которая там была, и выделение уже сепарированных частиц, таких, как цезий, стронций, и распространение их примерно до 20‑22-го мая с известными районами распространения и известными участками загрязнения. И постоянное снижение начиная уже с 3‑4-го по 5-е мая суммарного уровня активности, выбрасываемой из 4‑го блока.

Но поскольку ранее выброшенную активность огромное количество техники на своих колесах распространяло по разным площадям, был пылеперенос в сухое лето, и это увеличивало некоторое количество пораженных зон, — в СМИ все это связывалось с тем, что реактор живет и продолжает выбрасывать радиоактивность из себя в увеличивающихся количествах. Это создавало нервную обстановку для тех, кто там работал, кто проводил дезактивационные работы. Под влиянием слухов, неточной информации возникли избыточные проекты, типа: поставить «тюбетейку» на 4‑й блок, — проект, с которым я боролся, начиная с мая. Это проект совершенно бессмысленный. Тем не менее, разными организациями создавались различные проекты такой внешней оболочки, которая, если бы она была поставлена, только затруднила бы последующие работы по сооружению укрытия и никакого эффекта, с точки зрения выноса аэрозольной радиоактивности, не дала бы.

Но настолько сильны были разговоры, что всё-таки реактор «чадит» — выделяет радиоактивность в заметных количествах, — что были получены команды на изготовление разного рода таких покрытий. Они создавались, испытывались, но дело кончилось тем, что одна из последних конструкций, поднятая вертолетом, тут же рухнула на землю во время испытаний и была полностью снята. От этих проектов мы отказались.

Мне вспоминается, как во время войны было два сорта информации: ежедневная, которая появлялась в наших газетах, — сообщения ТАСС: где мы отвоевали занятые немцами пункты, где мы отступили, где мы взяли большое количество пленных, где мы потерпели какое‑то частное поражение; — это была точная, официальная информация, которая давала представление о радостных или горьких событиях на фронте. А наряду с этим было много журналистских очерков о конкретных боях, о конкретных людях, о героях–тружениках тыла и т. д.

Так вот, наша пресса очень много давала информации второго сорта о людях, о их впечатлениях, о том, что там происходит, но очень мало давалось информации типа ТАССовской — регулярной, что и как на сегодняшний день произошло, что изменилось. Вот в этом, по-моему, и был дефект информационной системы, во‑первых, а во‑вторых, было мало выступлений учёных‑специалистов.

Я вспоминаю, пожалуй, одно-единственное выступление профессора Иванова из Московского инженерно‑физического института, который в большой статье просто пытался разъяснить: что такое эти самые бэры, миллирентгены, на каком уровне они представляют собой реальную угрозу для здоровья человека, на каком уровне они не представляют собой реальной угрозы, как можно вести себя в условиях какой‑то повышенной активности, каких‑то повышенных радиационных фонов. Вот это была, пожалуй, единственная, если я чего‑то не забыл, статья, которая произвела полезное, трезвое действие на окружающих. Но число таких статей могло быть, конечно, увеличено.