Ласточкино гнездо - Эфраим Севела

51. Интерьер.

Гостиная в доме Дэвиса.

(Ночь)

Дэвис нервно расхаживает по гостиной, порой косясь на закрытую дверь, ведущую в кабинет. Из спальни выглянул Ларри в ночной пижаме. Роджер на нем сорвал гнев.

Дэвис. Марш в постель! Сколько раз повторять!

52. Интерьер.

Кабинет в доме Дэвиса.

(Ночь)

Джейн одна в кабинете сидит перед телевизором. Расширенными от ужаса глазами впилась в экран, на котором — злосчастный видеофильм.

На экране: Роджер и Лидия раздеваются. Лидия ложится на тахту полуобнаженная. Роджер нетерпеливо срывает с нее последние одежды. Оба — в постели.

Голос Дэвиса (из-за двери). Достаточно? Или будешь дальше смотреть?

Джейн. Достаточно. Можешь выключить.

Дэвис заходит в кабинет, выключает телевизор, поворачивается к Джейн и, не глядя ей в глаза, произносит медленно, чеканя каждое слово.

Дэвис. Мне нет оправдания. Я — в нокауте. Как нам дальше быть — решать тебе.

Слезы застилают глаза Джейн.

Дэвис покидает кабинет.

53. Экстерьер.

Палуба теплохода.

(День)

По широкой Темзе, минуя Тауэр, Вестминстер с Биг Беном — самые яркие приметы лондонского ландшафта, бежит белый речной теплоходик «Аякс», обгоняя себе подобные прогулочные кораблики, переполненные туристами, и темные, глубоко осевшие в воде, баржи, старый эсминец, пришвартованный к берегу и превращенный в музей.

На «Аяксе» нет туристов. На его палубе работает съемочная группа. Проложены рельсы, и по ним ездит от борта к борту тележка с камерой. Несколько статистов, изображающие пассажиров, теснятся у борта, а Лидия и английский актер, играющий Джона, репетируют с режиссером у самого носа корабля.

Режиссер. Еще раз и будем снимать.

Джон. Там моя школа. Видишь? А справа-банк, в котором работал мой отец. Он говорит, что ты ему очень нравишься.

Лидия. И он мне. А главное — я люблю тебя. И мне очень хорошо.

Она смеется и обвивает руками его шею.

Режиссер. Прекрасно. Больше не репетируем. Снимаем. Камера! Готовы?

Оператор. Мы-то готовы. Но пока вы репетировали, солнцу надоело ждать, и оно заходит за тучу.

Режиссер (взглянув на небо). Черт бы его побрал! Лондонское солнце. Это надолго. Объявляю перерыв на полчаса.

Ассистент оператора надевает на камеру чехол. Статисты садятся на палубу и пьют пиво из банок. Лида спускается по трапу и открывает дверь каюты, превращенной в гримерную.

54. Интерьер.

Каюта.

(День)

В каюте установлено зеркало, а перед ним — столик с флаконами и баночками с гримом. На диване сидит Джейн, Дэвис стоит у иллюминатора.

Лидия. Как вы сюда попали?

Дэвис. А разве это имеет значение?

Джейн. Ваши британские коллеги по съемкам не забыли нас с московских времен и были настолько любезны, что открыли нам вашу каюту, и мы здесь ждем вас с нетерпением.

Дэвис. Мы воспользовались тем, что на съемках отсутствует этот… Безруков… писатель. Нам бы не хотелось его видеть. Лидия, закройте дверь. Заприте изнутри… Нам необходимо поговорить без посторонних.

Девушка покорно заперла дверь, села рядом с Джейн.

Лидия. Я вас слушаю.

Дэвис. Анатолий Безруков — никакой не писатель, а сотрудник КГБ, офицер советской разведки. Не сомневаюсь, что вы это прекрасно знали… Задолго до того, как у нас открылись глаза. Вы не только знали, но и сотрудничали с ним. Ваша квартира была западней, оборудованной по последнему слову техники, и все, что произошло… между мною и вами… вся постель… было зафиксировано на пленке… Не надо оправдываться. Я корю себя. Сам виноват. Джейн обо всем знает. Поэтому мы вместе явились к вам.

Лидия. Зачем?

Джейн. Просить вашей помощи. Лишь вы можете спасти Роджера. Ваш… писатель его шантажирует этим… гнусным фильмом… снятым в вашей квартире. Лида! (Джейн опустилась на колени, обнимая ее ноги.) Спасите нас!

Лидия. Как? Что я могу сделать?

Джейн начинает рыдать, и слезы выступают на глазах у Лидии. Она обнимает Джейн и рыдает вместе с ней.

Дэвис. Лидия! Если вы сохранили хоть что-то святое… Во имя Джейн, которая вас любит… Наконец, во имя нашего сына, помогите нам выбраться из этой гнусной ловушки. Я уверен, что вы такая же жертва, как и мы. Вы-то, действительно, актриса, а не сотрудник КГБ. Вас или запугали, или чем-нибудь прельстили. Но сейчас на карту поставлена жизнь… живых людей. Джейн… Ларри… и моя. Проявите великодушие… и благородство. Сделайте официальное заявление… в прессе, что вся эта история была заранее спланированной операцией КГБ. Дайте чистосердечные показания о роли, вернее, задании, какое вы исполняли по их приказу.

Джейн. Лида! Милая! Дорогая! Вы не откажете нам! Вы же чисты душой. У вас честные, добрые глаза. Мое сердце меня не обманывает. Вы запутались в их сетях… как и мы.

Лидия. Но тогда мне закрыт путь назад, домой. Вы понимаете, что требуете от меня? Никогда больше не увидеть своих родителей. Спасая вас, я рою яму себе. О, вы еще не знаете, с кем имеете дело! Они ни перед чем не остановятся. Они не оставят меня в живых… ликвидируют в два счета. Такой ценой вы согласны спастись?

Дэвис и Джейн растерялись, не находят слов для ответа. Выручил их стук в дверь.

Лидия (нервно). Кто там?

Голос гримерши (робко, из-за двери). Это я. Поправить грим.

Лидия. Какой грим? Ах, оставьте меня в покое!

55. Экстерьер.

Палуба теплохода.

(День)

Солнце сияет над Темзой. Снова проплывают мимо теплохода Тауэр, Вестминстер. На высокой башне отбивают время главные часы Лондона — Бит Бен.

Тележка с камерой подъезжает совсем близко к Лиде и Джону, стоящим на носу теплохода.

Лидия. А главное — я люблю тебя. И мне очень хорошо.

Режиссер. Стоп! Черт возьми! Разве можно говорить «и мне очень хорошо» таким замогильным голосом? Что с вами, Лида? Встряхнитесь, наконец! Не то мы снова упустим солнце.

У Лидии на глазах выступают слезы.

Оператор оторвался от окуляра камеры и безнадежно махнул рукой.

Оператор. С таким выражением на лице, милая, не в любви объясняться, а служить панихиду в церкви.

56. Интерьер.

Ресторан.

(Вечер)

Русский ресторан в Лондоне. Один из многих, открытых старыми и новыми эмигрантами из России по всему земному шару. На стене в золотистой раме чудовищная копия картины Васнецова «Три богатыря». Полотенца у официантов расшиты петухами. Оркестр, в русских рубахах навыпуск, повязанных шелковыми поясами, играет на балалайках; бородатый певец, в таком же костюме, с печальным и испитым лицом, чуть ли не рыдает в микрофон:

Москва златоглавая, звон колоколов.

Царь-пушка державная, Аромат пирогов.

Конфетки, бараночки, Словно лебеди — саночки.

Эх, вы, кони залетные!

Слышна песнь с облучка.

Гимназистки румяные, От мороза чуть пьяные, Грациозно сбивают Рыхлый снег с каблучка.

Безруков ведет Лиду под руку между столиками.

Безруков. Вот так всегда. Убегут из России, потом рыдают по ней. Нет, Лида, хуже доли эмигранта. Особенно русского. Мы, русские, не приживаемся на чужой земле. Я объездил почти весь свет, повидал беглецов на всех широтах. Все плачут по Родине… Вот как этот.

Как бы в подтверждение его слов, певец на эстраде затянул, словно взвыл:

Бегут весенние ручьи, И солнце в них купает ноги.

А мы сегодня все спешим, Мы проклянем свои дороги.

Ой, ты, синее небо России, Ухожу, очарован тобой, А березки, как девки босые, На прощанье мне машут листвой.

Я нигде без тебя не утешусь, Пропаду без тебя, моя Русь.

Вот вам крест, что я завтра повешусь, А сегодня я просто напьюсь.

Другую буду обнимать, С другой, быть может, брошусь в омут, Но никогда ей не понять Чужую страсть к родному дому.

Ой, ты, синее небо России, Ухожу, очарован тобой, А березки, как девки босые, На прощанье мне машут листвой.

Я нигде без тебя не утешусь, Пропаду без тебя, моя Русь.

Вот вам крест, что я завтра повешусь, А сегодня я просто напьюсь.

Лида и Безруков заняли столик, откуда лучше видна эстрада и слышен рыдающий голос певцов. Актриса закрыла лицо руками, слушая песню. Безруков отпустил официанта, принявшего заказ, и ласково тронул Лиду за плечо.

Безруков. Нервишки разгулялись? А, моя детка? Пройдет. Все в этом мире проходит. А что остается? Старость. Но это актуально для меня, увядающего козла, а к тебе, моя прелесть, пока еще не имеет ровным счетом никакого отношения. Поэтому пользуйся жизнью. Пока юна. Пей ее радости пригоршнями. Ну, улыбнись, мой ангел. Нам зверски завидуют эти несчастные музыканты. Мы-то с тобой вернемся домой, а им России не видать как своих ушей. Россия-мать строга и взыскательна, не прощает измены. Уж нам-то с тобой не к чему грустить. Ты — актриса и должна уметь улыбаться, даже когда на душе траур. Ляжешь спать пораньше, выспишься хорошенько и утром будешь свежа как огурчик. У каждой актрисы бывают срывы. Женщины, вообще, существа с неуравновешенной психикой. Отсюда и перепады в настроении. Утром ты снова засияешь, как солнышко.