Небесный лабиринт. Прощение - Мейв Бинчи

Она не верила, что отец не догадывался о собственной смерти. Ей хотелось быть с ним в одной комнате.

И с матерью тоже. С матерью, которая никогда не могла принять самостоятельное решение, а теперь была вынуждена справляться со всем в одиночку.

Глаза Бенни оставались сухими, но она сгорала от стыда за то, что уехала из дома.

Джек не мог найти нужных слов. Несколько раз он открывал рот, но тут же останавливался.

Это было невыносимо. Он свернул на обочину. Два грузовика злобно загудели, но машина остановилась у края поляны.

— Бенни, милая, — сказал Джек и обнял ее. — Бенни, пожалуйста, поплачь. Пожалуйста, поплачь. Я не могу видеть тебя в таком состоянии. Я здесь. Поплачь, Бенни. Поплачь по отцу.

Она вцепилась в него и плакала до изнеможения. Джек думал, что ее тело никогда не перестанет трястись от рыданий и скорби.

Бенни казалось, что она находится в театре. Люди весь вечер выходили на сцену и уходили с нее. Только что Декко Мур с кем-то серьезно разговаривал в углу; в его больших руках чайная чашка и блюдце казались крошечными. Через мгновение в том же углу очутился отец Росс. Он морщил лоб так, словно слушал рассказ о видениях, донимавших бедного мистера Флуда, и размышлял, что с этим делать.

В посудомоечной стоял Мосси Руни, не желавший присоединяться к людям, заполнившим дом, но ждавший, что Патси попросит его помочь. На лестнице сидела Майра Кэрролл, которую Бенни терпеть не могла со школьных времен. Но сегодня вечером она пришла, чтобы выразить Хоганам свое сочувствие и похвалить отца Бенни.

— Он был очень хороший человек. Ни для кого не жалел доброго слова.

Бенни отчаянно пыталась понять, какое доброе слово отец сумел найти для этой противной Майры Кэрролл.

Мать сидела в середине комнаты, принимала соболезнования и была самой нереальной фигурой из всех. Она надела черную блузку, которой Бенни раньше не видела; должно быть, Пегги принесла ее из своего магазина. Глаза у матери были красные, но она выглядела спокойнее, чем ожидала Бенни.

Люди из похоронного бюро сказали, что отец лежит наверху. Джек поднялся с ней в комнату для гостей, где горели свечи и было поразительно прибрано. Комната напоминала не запасную спальню, а церковь.

Отец тоже не был похож на отца. Рядом с ним сидела сестра из монастыря Святой Марии. Это было по их части; они всегда приходили в дома, где кто-то умирал, и садились рядом с телом усопшего. Почему-то люди успокаивались и не так пугались случившегося, видя на страже фигуру монахини.

Когда они преклоняли колени и трижды читали «Аве Мария», Джек крепко держал ее за руку. Потом они ушли из комнаты.

— Я не знаю, где ты будешь спать, — сказала Бенни.

— Что?

— Сегодня ночью. Я думала, что ты переночуешь в спальне для гостей. Совсем забыла.

— Милая, я должен уехать. Сама знаешь. Во-первых, мне нужно вернуть машину…

— Да, конечно. Я забыла.

Бенни казалось, что Джек останется с ней до самого конца.

Когда в машине она плакала на его плече, Джек сумел ее утешить. Вот она и поверила, что так будет всегда.

— Я приеду на похороны. Обязательно.

— На похороны. Да.

— Я скоро.

Она понятия не имела, который час. И сколько они пробыли в доме. Внутренний голос подсказывал, что она должна взять себя в руки. Немедленно. И поблагодарить Джека за доброту. Нельзя распускаться.

Бенни проводила его до машины. Ночь была ветреная, темные тучи то и дело закрывали луну.

Нокглен казался очень маленьким и тихим по сравнению с ярко освещенным Дублином, из которого они уехали… когда-то. Она не знала, когда именно.

Джек обнял ее скорее как сестру, чем как любимую. Наверное, думал, что так лучше.

— Увидимся в понедельник, — нежно сказал он.

В понедельник.

До понедельника было очень далеко. С чего она решила, что Джек останется здесь на весь уик-энд?

Ева и Эйдан приехали в воскресенье.

Они шли от остановки автобуса по главной улице.

— Это гостиница Хили. Где тебе следовало остановиться.

— Ты забыла, что я бедный студент, который никогда в жизни не ночевал в гостинице, — ответил Эйдан.

— Да, конечно…

Ева показала ему магазин Хогана с траурным объявлением в витрине. Рассказала, какая милая Берди Мак из кондитерской и какая противная Майра Кэрролл из бакалеи. Время от времени Эйдан оборачивался и смотрел на монастырь. Он очень хотел, чтобы его туда пригласили, но Ева отказала. Сказала, что они приехали не наносить визиты, а помогать Бенни. У него еще будет время познакомиться с матерью Фрэнсис, сестрой Имельдой и всеми остальными.

Они миновали кафе Марио. По воскресеньям кафе не работало, но все равно казалось веселым, бойким и полным жизни.

В конце улицы они свернули за угол и подошли к дому Бенни.

— Очень страшно входить туда, где кто-то умер, — внезапно сказал Эйдан. — Жаль, что я не был здесь при его жизни. Он был хороший человек?

— Очень, — ответила Ева, положив ладонь на ручку калитки. — Не видел в людях плохого и не понимал, что они вырастают. Всегда называл меня малышкой Евой, думал, что Бенни по-прежнему девять лет, и считал безвредным Шона Уолша, который теперь будет корчить из себя важную персону.

— Может быть, поговорить с этим типом и стереть его в порошок? — с готовностью предложил Линч.

— Нет, Эйдан, спасибо, но пока не нужно.

День казался бесконечным, несмотря на присутствие Евы и Эйдана. Бенни казалось, что голова у нее будет болеть вечно. Было множество утомительных встреч. Например, с миссис Хили, которая хотела знать, не обидела ли она чем-нибудь их семью.

Нет? Что ж, она рада это слышать и поэтому с удовольствием поставит напитки для похорон. А то ей сказали, что этого не потребуется. Потом Бенни пришлось успокаивать старого Майка из магазина. Доказывать, что мистер Эдди вовсе не имел в виду того, что говорил о его намерениях мистер Уолш.

Мистер Уолш? Майку сказали, что он не подходит для магазина, партнером владельца которого станет Шон. Хотя Майк был главным портным еще тогда, когда Шон Уолш под стол пешком ходил.

Затем ей пришлось иметь дело с Десси Бернсом, который был сильно под мухой и мог в любой момент полезть в бутылку, потому что терпеть не мог, когда ему читали нотации, и с Марио, говорившим, что в Италии все горько оплакивали бы смерть такого хорошего человека, как Эдди Хоган, а здесь в его доме только стоят, болтают и пьют.

И тут зазвонили церковные колокола. В Лисбеге часто слышали их звон, означавший, что наступило время мессы или что в церковь принесли очередной гроб. Бенни надела черную кружевную мантилью и пошла с матерью за гробом вверх по улице, а люди выходили из домов и стояли на холодном зимнем ветру.

Когда Бенни проходила мимо их магазина, у нее сжалось сердце. Отныне хозяином здесь будет Шон. Точнее, мистер Уолш; во всяком случае, Шон рассчитывал, что теперь его будут называть именно так.

Бенни жалела, что не успела выяснить намерения отца в отношении старого Майка. На мгновение процессия остановилась у магазина Хогана, а затем двинулась дальше. Бенни больше никогда не сможет поговорить с отцом о магазине или о чем-нибудь вообще. А он отныне ничем не сможет помочь делу, которое так любил.

Выход только один. Если она не займется этим сама, все рухнет.

Эйдана Линча представили матери Фрэнсис.

— Я назначил себя стражем моральных устоев Евы на время ее учебы в университете, — торжественно сказал он.

— Большое спасибо. — В последнее время мать Фрэнсис только и делала, что рассыпалась в благодарностях.

— Я слышал много хорошего о том, как вы ее воспитывали. И хотел бы сам остаться в монастыре. — Его улыбка была заразительной.

— Это создало бы слишком много проблем, — засмеялась монахиня.

Мать Фрэнсис считала, что Эйдан поступил очень умно, оставшись ночевать в коттедже Евы, в то время как сама Ева спала в монастыре. Все радовались тому, что Ева вновь вернулась под его кров. Спальня останется за ней навсегда. Во всяком случае, так ей пообещали.

Ева показала Эйдану, как нужно растапливать дровяную плиту.

— Когда мы поженимся, то заведем себе что-нибудь более современное, — проворчал он.

— Ну, если у нас будет восемь детей, они будут не только растапливать плиту, но и чистить дымоходы.

— Ты не принимаешь мои слова всерьез, — сказал он.

— Принимаю. Но я верю, что детям труд только на пользу.

Ева сидела на монастырской кухне, пила какао с матерью Фрэнсис и не могла поверить, что покидала эти стены.

— Очень славный молодой человек, — сказала мать Фрэнсис.

— Но в глубине души чудовище. Такое же, как все мужчины. Вы были правы.

— Я никогда тебе этого не говорила.

— Но намекали.

В последние дни они больше напоминали сестер, чем мать и дочь. Сидели на теплой кухне и дружески беседовали о жизни, смерти, городских новостях, видениях мистера Флуда и о том, как трудно приходится бедному отцу Россу. Если все поверили случившемуся в Фатиме[7], что может помешать людям дать волю воображению и поверить, что в Нокглене произошло то же самое?