Аватар Х (СИ) - lanpirot

Не прошло и пяти минут, как я уже шкрябал ложкой по донышку кастрюльки, старясь не оставлять ни одной крупинки. Была бы возможность, я бы и саму кастрюльку бы вылизал, да вот только так изловчиться у меня не вышло.

— Уф! — произнес я, сыто отдуваясь. — Вот теперь можно и почаевничать…

[1] «Лили́ Марле́н» (нем. Lili Marleen) — песня Норберта Шульце на слова Ганса Ляйпа. Написана в 1938-ом году. Пользовалась популярностью во время Второй мировой войны как у солдат вермахта, так и у солдат антигитлеровской коалиции. https://www.youtube.com/watch?v=eZzs-aXIEYQ&t=181s

[2]Антон Семёнович Макаренко — советский педагог и писатель. Выдающиеся достижения в области воспитания и перевоспитания молодёжи (как из числа бывших беспризорников, так и из семей), подготовки к её дальнейшей успешной социализации, выдвинули А. С. Макаренко в число известных деятелей русской и мировой культуры и педагогики.

Глава 9

Чай, заваренный Аленкой, оказался неимоверно вкусным и душистым, не хуже, чем у товарища капитана. Ну, либо совсем я забыл вкус чая, и мне теперь, что ни дай — все зайдет «на ура».

— Это Петр Саныч — наш начальник участка угостил! — произнесла сестренка. — Люди у нас на заводе очень хорошие! Особенно в моей бригаде! — похвалилась она. — Отзывчивые! Мы все прямо как одна семья! За время войны, знаешь, Мамошка, всякое бывало… Но, если помощь какая нужна была — никто никогда не отказывал, даже если самим туго приходилось… — Девушка отчего-то расчувствовалась и зашмыгала носом.

— Ну-ка, что опять за сырость развела⁈ — шуточно прикрикнул я на сестричку. — Радоваться надо — фрица победили! А я ведь только вчера об этом узнал… Давай-ка, за Победу! — Я поднял стакан с чаем, и мы с Аленкой громко чокнулись краями стеклянной посуды.

— За Победу! — С радостью поддержала она мой безалкогольный тост, тут же забыв о печали.

А дальше мы с наслаждением смаковали свежезаваренный чай и отламывали по маленькому кусочку от сдобной булки, что вручили сестренке сердобольные тетки из столовой. А булка оказалась и не такой уж и маленькой — к окончанию чаепития я, наконец-то, почувствовал себя сытым.

Ну, почти сытым, если уж начистоту. Так-то я сожрать и в два раза больше сумею. Только потом меня, наверное, в штопор завернет — желудок-то совсем от грубой пищи отвык. Сестренка меня весь этот год только перетертым кормила, как какого-то грудничка.

— Мамошка, а ты у меня молодец! — Не поскупилась на похвалу Аленка. — Комната наша прямо блестит! Как ты себя чувствуешь? Я ведь до сих пор поверить не могу, что ты… ты… — В её глазах вновь блеснули слезинки, и она кинулась мне на шею. — Ты же у меня один остался… Никого больше… из родных…

Я, как мог, утешал рыдающую сестру, хоть и вообще не умел этого делать. Выходило неуклюже, но, в конце концов, она успокоилась. Это все нервное напряжение последних дней давало о себе знать. Но держалась она все равно замечательно. А немного слез для женщин бывает даже полезно. Нельзя всё в себе держать, иногда и поплакать полезно для психического здоровья. Да и мужикам тоже иногда не грех…

Кстати, вот эти мысленные рассуждения тоже были для меня весьма и весьма необычны и несвойственны. Так, думаю, могли рассуждать только умудренные жизненным опытом старики, а не крепкие здоровые мужики, к которым я себя однозначно относил. Ну, я, может, и не совсем здоровый… Однако, я надеялся, что это дело поправимое. К тому же сегодня я управлялся с онемевшими конечностями куда ловчее, чем днем ранее.

Да и тактильные ощущения постепенно возвращались. Так что надежда на полное восстановление моей физической кондиции присутствовала и немалая. Еще бы память поскорее восстановилась… Только моя, нормальная, а не та, пугающая до нервных колик, которая меня может только до психушки довести.

— Что дальше делать думаешь, братишка? — поинтересовалась девушка.

— Сегодня, или вообще? — уточнил я.

— Сегодня отдыхай уже! — отмахнулась от меня Аленка. — Ты и так тут все до чиста отдраил! Осталось только с бельем разобраться… Но сама его постирать я не смогу — замочить хотя бы для начала, а у нас не в чем. Придется тете Зине из дома напротив отнести, она как раз прачка…

— Так давай отнесу, — предложил я. — Мне побольше двигаться надо, чтобы побыстрее восстановиться…

— Но и перенапрягаться не стоит! — возразила Аленка. — Пока ты без сознания в госпитале валялся, я Трофима Павловича обо всем обстоятельно расспросила, — сообщила она мне. — Нагрузка, но посильная и щадящая!

— Слушаюсь, майн женераль! — Я шуточно козырнул, приставив два пальца к виску. — Вот белье отнесу, и буду отдыхать… Хотя, — неожиданно вспомнил я, что хотел заглянуть к Мозголому, которого мне присоветовал Рыжов, — прогуляюсь лучше, чтобы время зря не терять. Аленка, глянь, где это находится? — И я протянул листок с адресом сестре.

— А, знаю где это! — произнесла она, с трудом разобрав трудночитаемые каракули Рыжова, обычные практически для всех врачей. — Тут рядом совсем — в частном секторе… Белье понесем, я тебе на улице покажу, как добраться.

— А как этого дедушку-Мозголома зовут? — спросил я. — А то такой почерк ни вжись не разберу!

— Вячеслав Вячеславович Райнгольд, — прищурившись, прочитала Аленка. — Запомнил?

— Запомнил, — кивнул я. — Ну что, пойдем?

Я вышел из-за стола, накинул на плечи шинель и подхватил с пола узел с бельем. Занести его прачке не потребовало много времени. Я подождал во дворе, пока Аленка договорится с дородной неулыбчивой теткой о стоимости постирочных услуг, после чего выслушал указания сестренки и отправился по указанному в записке адресу.

Идти действительно оказалось недалеко. Буквально через километр дорога резко вильнула в сторону, уходя в «хаос» рубленных деревянных домов, яблоневых садов и засыпанных снегом огородов.

Пока я месил сапогами талый снег, постепенно превращающий раскисшую враз грунтовую дорогу в непролазную грязь, я думал о сестре. Как она вообще умудрялась всё вывозить на своих хрупких плечах? Одновременно вкалывать по десять-двенадцать часов на заводе и заботиться обо мне — лежачем инвалиде? Кормить с ложечки протертой пищей? Обстирывать? А с лежачими, как раз это и является едва ли не основной проблемой, памперсов-то пока еще не придумали…

Памперсов? Это еще что за хрень такая? Едва только в голове оформился этот вопрос, как я тут же понял, что знаю, о чем «идет речь». Это такие трусы-подгузники, которые не выпускают влагу наружу, впитывая её специальным наполнением. Очень удобный предмет обихода для младенцев, но и для взрослых инвалидов не менее необходимая вещь!

Но, черт возьми, откуда я все это знаю? В голове вновь потихоньку начала нарастать болезненная пульсация. Чтобы её погасить, я постарался не думать о несуществующих памперсах, и вообще не думать ни о чем таком… Не думать! Не думать! Не думать! — Хлюпал я по стылой жиже начинающими промокать сапогами в том же «хромом» ритме — рубль двадцать, рубль двадцать, рубль двадцать.

И это, как ни странно, помогло. Я постарался полностью очистить голову от всех мыслей. Не только от тех — странных и пугающих, но даже и от своих, типа: «что делать?» и «как жить дальше?» Этакая медитация на ходу…

Вот, кстати, еще то словечко — медитация… Прочь из моей башки! Не до тебя сейчас!

«Я спокоен! Я спокоен! Я спокоен!» — мысленно твердил я в такт шагам, разбрызгивая мокрый снег.

Боль утихла, голова «прошла», а я так «увлекся» этим простым процессом, что едва не прошлепал мимо нужного мне дома. И если бы он не выделялся на общем фоне, то я бы явно прошлепал мимо него. Но, если основная масса домишек частного сектора Марьиной рощи были обычными крестьянскими хибарами с маленькими подворьями, причем, прилепленные друг к другу как попало, то это строение раньше было явно барским особняком.