Мир иной - Григорий Гребнев

— Я наблюдал при помощи своего и трех других найденных здесь «иллюзионов» разные бытовые сценки, — сказал он. — Все это, видимо, мелкие и непонятные мне делишки бывших жителей подземного города. Одна сцена показалась мне интересной. Дело происходило в обсерватории. Некто, по-видимому астроном, рассматривал звездное небо, но, представьте себе, не в телескоп, а в огромном зеркале. Отсюда, между прочим, вывод: значит, лампы эти они умели гасить, когда город был на поверхности. Иначе как они могли наблюдать ночное небо при таком освещении? — Майгин отпил глоток «витна». — Я астрономию помню только по гимназии, а это очень немного, но мне показалось… В общем, мне кажется, что в этом зеркале отражался не какой-нибудь маленький участок неба, а целое полушарие. Проекция целого полушария небесной сферы. Как будто наблюдение велось с высокой горы или… с воздушного шара.

— Вот! — крикнул Константинов. — Купол неба, наблюдаемый с полета! Спасибо, Майгин! Если у меня и оставалась капля сомнений в моей идее, вы окончательно высушили эту каплю.

Он окинул всех горящим взглядом и сказал, отчеканивая каждое слово:

— Этот город когда-то парил высоко в небе, в темном глубоком звездном небе. Да-да! Это было так. Люди, что жили в нем, построили его не на нашей планете, ибо город этот есть не что иное, как огромный, прекрасно оборудованный межпланетный корабль. Много лет назад люди из какого-то другого, далекого мира прилетели на Землю и погибли здесь во время извержения вулкана. «Иллюзион» показал нам этот трагический момент. Их корабль был залит лавой и засыпан землей…

Он на минуту умолк и взглянул поочередно в глаза каждому из своих слушателей. Изумление, граничащее с испугом, увидал он в глазах студента, тревогу прочел в глазах Майгина и настороженность уловил в глазах Берсеньева.

— Нет, нет, я не сумасшедший, — усмехнулся он. — Отбросьте эту мысль. Вот мои чертежи. Я пятнадцать лет работал над проектом межпланетного корабля, движимого мощными ракетами. Такого же ракетного корабля, на каком мы с вами находимся сейчас…

— Вы Арнаутов! — воскликнул Майгин.

— Да… Я Константин Арнаутов, конструктор ракетного летающего корабля.

— Теперь я понимаю, как вы сюда попали. То есть я догадываюсь… — тихо сказал геолог.

— Вы не ошиблись, Майгин. Я бежал из Якутского острога. Меня сослали за то, что один высокопоставленный чинуша, затиравший мой проект, умер с перепугу, когда ночью со всех углов загорелся его дом. Загорелся же он по той причине, что в него угодила моя ракета, посланная мною как доказательство моей правоты. Я хотел доказать, что ракеты могут летать и падать туда, куда пошлет их изобретатель… Об этом писали во всех газетах. Меня осудили на десять лет, но я бежал. Я хотел попасть в Америку. Я уже устроился на одно китобойное судно, но шторм разбил его и привел меня сюда. Я благословляю этот шторм и вас, открывших в земле живое воплощение моих замыслов, это доказательство жизненности моей идеи… На каторге я восстановил все свои чертежи, отнятые у меня…

Напряженность, сквозившая в глазах у геологов, таяла. Они вспомнили этого человека, об удивительном проекте и о трагической судьбе которого много слышали пять лет назад.

— Выпейте это, — сказал Петя, подвигая Константинову стакан.

— Спасибо, Петя. Когда вы, Майгин, рассказывали мне о своем открытии, у меня мелькнула лишь смутная догадка. Нет, это была даже не догадка, не мысль, а какая-то тень мысли: «А что, если…» Даже мне это казалось невероятным. Шутка ли — целый город! Но на другой же день я нашел мощные ракетные камеры в глубоком донном отделении и утвердился в своей мысли. Я осмотрел эти чудесные механизмы, они неизмеримо совершеннее всего, что я знаю о реактивных проектах. Многое, очень многое осталось мне неясным. Я не знаю, например, какой источник энергии питал их в полете, какие силы освобождали эту энергию, но я уже бесповоротно убежден, что мы с вами находимся на звездном корабле, залетевшем к нам из далекого, пока еще неведомого нам мира.

В тот день Берсеньев, Майгин и Петя, до глубины души взволнованные сообщением Арнаутова, ходили словно оглушенные. Если месяц назад реальность подземного города лишь с большим трудом была воспринята их сознанием, то сейчас, когда этот город перестал быть городом и превратился в межзвездный корабль, они были окончательно сбиты с толку.

Но Арнаутов говорил так страстно, так убедительно, что невольно хотелось верить. Да и какое иное логическое объяснение, по правде говоря, можно было дать этому чуду в недрах вулканического полуострова на Тихом океане?

Понемногу геологи стали свыкаться с мыслью, что действительно нашли у подножия вулкана залетевший на нашу планету межзвездный корабль. Правда, Берсеньев еще допускал возможность ошибки Арнаутова, но большую долю вероятности он отводил и его «космической» теории. Зато Майгин и Петя поверили в астральное происхождение подземного города безоговорочно, а некоторые сцены, воспроизведенные вновь найденными «иллюзионами», окончательно развеяли всякие сомнения относительно природы подземного города.

Прошло шесть дней после «заседания научного общества», и вот однажды в лагерь пришел запыленный, усталый ламут.

— Ты начальник? — спросил он, обращаясь к Берсеньеву.

— Да, — ответил Берсеньев.

— Тебе письмо.

Ламут подал смятый конверт.

Берсеньев вскрыл письмо и стал читать. Майгин и Петя, присутствовавшие тут же, выжидательно смотрели на него.

— Письмо от Нины Росс, — сказал Берсеньев, передавая письмо Майгину. — Нина, Григорий Николаевич и доктор Васенькин в двух переходах отсюда. Будут здесь послезавтра.

— Вот и отлично! — обрадовался Майгин. — Наконец-то… — Он вдруг озадаченно нахмурился. — Господи, а доктор-то зачем сюда потащился?

— Я, кажется, понимаю, — медленно проговорил Берсеньев.

Геологи переглянулись и расхохотались.

Может ли летать рожденный ползать

Все это время геологи и Арнаутов продолжали исследования и поиски. Изобретатель и Майгин погрузились в механические недра города-звездолета, а Берсеньев с Петей занялись «иллюзионами». Нэнэ не отходил от них ни на шаг. «Иллюзионы» обнаруживались в самых неожиданных местах: в подвалах, среди приборов в лабораториях, в переплетах странных решетчатых башен, стоявших по периферии города, даже на крышах зданий. Просматривая картину за картиной, Берсеньев однажды наткнулся на любопытную и красивую сцену: Эа, золотоволосый мужчина и мальчик весело плескались в большом овальном, видимо, очень глубоком бассейне. Берсеньев был теперь уверен, что мальчик — его звали Суо — являлся сыном Эа и золотоволосого. Посадив на одно плечо Эа, а на другое — Суо, золотоволосый гигант с необычайной легкостью плыл стоя через бассейн. Посредине бассейна он неожиданно опрокинул подругу и сына в воду, но те сейчас же вынырнули и с веселым смехом снова вскарабкались на его плечи. А на краю бассейна стоял и бесстрастно взирал на эту возню монументальный Уру. Вдруг смех замолк, бассейн заволокло туманом, и Берсеньев увидел сидящего возле «музыкальной пагоды» одинокого мальчика. Суо плакал. Перед ним возвышался металлический гигант, держа в вытянутой крюкастой лапе тускло отсвечивающий «иллюзион». И Берсеньев догадался, что Суо с помощью Уру воспроизвел сцену, заснятую, когда его отец и мать были еще живы.