Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола - Вера Бокова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При таких обстоятельствах появился на свет великий князь Павел Петрович — будущий Павел I, долгожданный ребенок, рождение которого знаменовало собой грядущее прекращение дворцовых смут и наступление устойчивости престолонаследия — при условии, конечно, что младенец выживет.
Появление на свет Павла стало важнейшим событием, ибо после Петра I русские императоры не имели детей и по кончине каждого правителя в государстве начинались разброд и смута. Рождение царевича — любого, лишь бы был, — возвещало появление шанса на установление некоторой стабильности.
На рождение Павла была выпущена медаль с изображением коленопреклоненной перед курящимся треножником женщины в короне и мантии, олицетворяющей собой Россию. Она готова принять на свои руки царевича-младенца, сидящего на подушке, которую держит находящийся в облаке гений. Рядом — щит с государственным гербом России, по верху медали надпись по латыни: «Вожделенный — пришел».
М. В. Ломоносов откликнулся на событие стихами:
Под славным Скипетром Твоим, Елизавета,
К блаженству Росского не доставало света,
В потомках оного наследия Петру.
Сего все подданны в усерднейшем жару,
Сего единого чрез девять лет желали,
И гласы к Вышнему и очи возвышали.
Сей глас, Монархиня, с Твоим соединенный,
Достигнул к небесам, и Бог им преклоненный
Возвеселил Петров благословенный дом
И с ним Россию всю желаемым плодом.
Естественно, что радостное событие отметили — небывало долгой чередой праздников, продолжавшихся почти полтора месяца.
Павел появился на девятом году брака своих родителей. Это обстоятельство, а также широко известное любвеобилие его матери, сопроводило его рождение нелестными слухами. Молва твердила, что великий князь Петр Федорович, супруг Екатерины, к рождению ребенка причастен не был. На тайну рождения сына намекала в мемуарах и сама Екатерина, тридцать четыре года занимавшая престол, на котором должен был бы сидеть Павел, и будущие историки, и даже некоторые члены царской семьи ей поверили.
Эти слухи и намеки отравили впоследствии Павлу жизнь, породили тяжелые комплексы, не лучшим образом повлиявшие на его характер и царствование.
И хотя свечку Екатерине, конечно, никто не держал, рискнем утверждать, что с рождением Павла действительно связана тайна. Это была страшная тайна Екатерины, которую она всячески старалась скрыть: настоящим отцом Павла был именно Петр III, и законное рождение давало Павлу все права на российский престол, занятый его матерью. Хотя закон о престолонаследии, введенный Петром, и обязывал принимать в качестве государя любое назначенное императором лицо, всем же было понятно, что, будь у царя-преобразователя сын, такой закон не понадобился бы. Сын наследует отцу — что может быть проще и естественнее?
Сам Петр Федорович, довольно недвусмысленно открестившийся от второго ребенка своей жены — дочери Анны, родившейся в 1759 году и почти сразу умершей, от Павла никогда не отказывался, признавал его своим сыном и при рождении, и позднее. Убеждает и несомненное сходство двух монархов. Оба были невысокого роста, щуплые, узкогрудые (при росте в 170 см Петр III носил 44-й размер одежды и 90-й — головных уборов). Судя по портретам, у них схожая форма черепов, характерная посадка головы, одинаковая ямочка на подбородке. Современники писали о сиплом голосе Петра III и его отрывистом смехе — эти особенности Павел тоже унаследовал, а потом передал своему второму сыну — Константину.
Схожи Петр и Павел были и характерами — оба непосредственны, смешливы, взбалмошны, нетерпеливы, непостоянны и легковерны, — и вкусами — начиная с пристрастия к «военщине» и кончая специфическим вкусом на женщин: обоим нравились те, что с общепринятой точки зрения считались дурнушками.
Именно законное (законнейшее!) происхождение Павла поясняет многое в его взаимоотношениях с матерью. Ребенок растет, взрослеет — и наконец из «маленького ангела» превращается в подобие Петра III, ненавидимого тем сильнее, что Екатерина была перед ним глубоко и непоправимо виновата.
Конечно, портили отношения матери и сына и различия во взглядах, и подспудное политическое соперничество (Павел, как магнит железные опилки, притягивал к себе всех недовольных), но все же напряжение в их отношениях возникло лишь с годами.
Но пока стоял сентябрь 1754 года и крохотный Павел лишь появился на свет.
Позднее, анализируя семейные отношения Екатерины, историки много раз обращались к описанным ею обстоятельствам рождения Павла. «Сразу же после рождения его отняли у матери, он воспитывался в покоях императрицы Елизаветы, не привык к матери и впоследствии не испытывал к ней глубоких сыновних чувств… Разлука матери с новорожденным ребенком становится страшной травмой для обоих. У Екатерины с годами возник отчетливый „комплекс кукушки“, а в памяти и в подсознании Павла никогда не возникало первых ощущений теплого, нежного, может быть, неясного, но неповторимого образа матери, с которыми живет почти каждый человек», — пишет, к примеру, современный исследователь.
Все это было бы справедливо — в другое время и в иной среде. Если и было в родинах Екатерины что-нибудь необычное, то это совершенно нескрываемое пренебрежение к родильнице, которая, как «отработанный материал», в отрыве от сына явно никого не интересовала (и отсюда глубокая, на всю жизнь, обида Екатерины). Тут потерявшая от радости голову Елизавета Петровна явно погорячилась. Очень скоро она и сама это
поняла: когда через несколько дней после рождения долгожданный наследник едва не умер от молочницы. Екатерина оставалась ей нужна как потенциальная мать других детей: одного наследника в условиях восемнадцатого века с его высокой детской смертностью было маловато.
Все же остальные обстоятельства рождения Павла никоим образом не нарушали норм и традиций.
Вот младенец появляется на свет. Его обмывают, пеленают, показывают счастливой бабушке, кладут рядом с матерью — ждут священника, который должен дать ему имя. Какое-то время это, несомненно, занимает — как раз достаточно, чтобы возникло это самое «теплое и нежное» взаимное отношение. Потом священник делает свое дело — и ребенка передают на руки повивальной бабке, а та отдает его заранее выбранной кормилице. Ни одна знатная мать в ту эпоху сама ребенка не кормила и не воспитывала: это делала особо назначенная прислуга — кормилица и няньки. И жил маленький аристократ на собственной половине, которая чаще всего находилась достаточно далеко от материнских покоев. Мать интересовалась им время от времени, сама посещая детскую или выслушивая отчеты челяди.
Детский мир со взрослым соприкасался мало и формально. Родители воплощали для ребенка идею власти, а все нежные и теплые детские чувства и впечатления связывались у дворянских детей в основном с их няньками и «мамками».
Ко всему прочему, Павел Петрович был не просто знатным ребенком. От него — ни много ни мало — зависело будущее всей России. Ясно поэтому, что присмотр за ним должен был обеспечиваться на самом высоком — императорском — уровне. Так было с крошечным Иваном Антоновичем, которого сразу после рождения забрала к себе бабка — императрица Анна Иоанновна. Так случилось и с Павлом. Так через несколько лет произойдет с сыновьями Павла — Александром и Константином (на обоих у бабушки-императрицы имелись династические виды). Все они воспитывались под надзором не родителей, а императриц, но точно таким же образом, как это было бы и при родителях.
Поначалу, как рассказывала Екатерина, «[императрица] его поместила у себя в комнате и прибегала к нему на каждый крик его; излишними заботами его буквально душили. Он лежал в чрезвычайно жаркой комнате, в фланелевых пеленках, в кроватке, обитой мехом черных лисиц; его покрывали одеялом из розового бархата (розовый в те времена — безусловно „мальчуковый“ цвет. — В. Б.), подбитого мехом черных лисиц. После я сама много раз видала его таким образом укутанного; пот тек у него с лица и по всему телу, вследствие чего, когда он вырос, то простужался и заболевал от малейшего ветра. Кроме того, к нему приставили множество бестолковых старух и мамушек, которые своим излишним и неуместным усердием причинили ему несравненно больше физического и нравственного зла, нежели добра».
Через какое-то время бесконечные крики ребенка утомили стареющую императрицу, и маленького Павла вместе со штатом перевели в отдельное помещение, где он и рос в полном соответствии со старинными традициями — в холе, неге и «бережении».
Мать долго болела после родов (болел и ребенок) и все это время новорожденного не видела. Первая их встреча произошла через полтора месяца, но информация о жизни сына доходила до матери и раньше, а настаивать на свидании она не пыталась, ибо это значило нарушить субординацию и усомниться в заботах Ее Величества.
