Со спичкой вокруг солнца - Семен Нариньяни

Полагаясь на проходной балл, можно обмануться на только в оценке еще не выявленных способностей абитуриентов, но и впасть в ошибку в оценке всеми признанных талантов.

В начале века на сцене Художественного театра с триумфом прошли премьеры «Чайки» и «Вишневого сада», и Москва заговорила о новаторе-драматурге и новаторах-актерах. Нашёлся, однако, критик, который усомнился в даровании драматурга и актеров, публично заявив: горе искусству, на роль новаторов которого претендуют два таганрогских двоечника. Под одним двоечником имелся в виду Чехов, под другим — актер Вишневский. Вина однокашников Таганрогской гимназии состояла в том, что они не всегда получали «пять» с плюсом за свои ответы по арифметике.

Не будем радеть за большие, всеми признанные таланты. Вернемся к нашим абитуриентам. Давайте подумаем, что сделать, дабы случайная двойка не лишала одаренных десятиклассников возможности стать студентами.

Чтобы лучше отсеивать таланты от посредственностей, не нужно так легко доверяться лактометру. Пусть остается и проходной балл, но не как единственный и монопольно определяющий знания абитуриента критерий. В самом деле, почему бы не проводить по-настоящему серьезные и глубокие тесты по профилирующим предметам? На физмате — по физике и математике, на биофаке — по биологии и генетике.

Несмотря на мои приятельские отношения с Леонидом Барахвостовым, будь на то мое право, ни за что не принял бы его дочь Свету (даже при самых благоприятных среднеарифметических) на биофак. Кстати, почему на биофак? Ведь только полгода назад Света хотела быть не биологом, а библиотекарем, но достаточно было двум девочкам из десятого «Б» подать заявления вместо библиотечного института на биофак, как Света тут же увязалась за ними. Предположим, совершится чудо, и двадцать уроков кандидата наук прибавят ума и знаний ленивице, и дочь Барахвостова, к радости родителей, поступит на биофак и даже окончит его. Что будет делать через пять лет Света с дипломом биолога, не любя биологию? Да то же самое, что делают милые, хорошенькие, но не блистающие талантами папины дочки в таких случаях. Окончив МГУ или другой вуз, эти дочки тотчас поступают на курсы стенографии и потом работают секретаршами в какой-нибудь приемной, регулируя густой поток посетителей:

— Гражданин в тюбетейке, вы пройдете в кабинет после дамы в желтом.

Папа Барахвостов, в отличие от дочки, окончив среднюю школу, не сразу подал заявление в высшую. На том самом заводе, где он работает сейчас заместителем главного инженера, папа работал простым токарем. Было бы неплохо, если бы этот папа, вместо того чтобы подвозить завтра утром дочку в район станции «Молодежная» на урок к репетитору, пригласил бы ее на свой завод, показал станок, на котором проработал пять лет, и самое главное — познакомил бы с мастером токарной группы Василием Филимоновичем и уговорил бы старика поучить ее уму-разуму так, как тот учил когда-то его самого.

А то обстоятельство, что дочка устроится работать по протекции папы на подведомственном ему заводе, надо надеяться, никто не поставит в упрек ни дочке, ни папе.

1970

Таланты и поклонники

СКОЛЬКО СТОИТ РЯБЧИК?

В тот день Александр Григорьевич не принимал никого. Ни чужих, ни своих. Несмотря на запрет, один из начальников цехов попробовал открыть закрытую дверь.

— У меня срочное дело.

— Отложите, — сказала секретарша, — Александру Григорьевичу сегодня не до ваших дел.

— Что, опять Акбар?

— Опять.

Начальник цеха с досады плюнул и ушел, поминая недобрым словом Акбара. А сам Акбар даже не знал, что на его голову в этот день сыплются проклятия. Да и откуда ему было знать? Акбар — это симпатичный, но дурашливый пес. Ему всего-навсего четыре месяца от роду. Вчера по молодости лет Акбар сделал глупость — проглотил жука, и ночью у него начались желудочные колики. Будь Акбар обыкновенным щенком, колики через день-другой прекратились бы сами собой. Но Акбар, увы, принадлежал директору завода, и директор поднял заурядный щенячий недуг до степени чрезвычайного происшествия. Директор нервничал сам и нервировал сотрудников заводоуправления, ветеринарных врачей, членов своей семьи. Домашние обязаны были каждый час звонить ему на завод, информировать о ходе лечения.

— Акбару прописано слабительное, — шепотом докладывалось на ухо директору в самый разгар диспетчерского совещания.

— Акбару сделан согревающий компресс, — слышал директор шепот по телефону, когда отправлялся с обходом по цехам.

В тот день, когда был проглочен злополучный жук, директор завода собственноручно составил и направил в заводскую столовую меню для своей собаки. На первое — габер-суп, на второе — телячий хрящик.

Весь город потешался над собачьими увлечениями Александра Григорьевича. А эти увлечения были у него не единственными. Немало хлопот окружающим доставляли охотничьи причуды директора. Обычно дня за два до тяги на заводе поднималась суматоха. Работы хватало всем: один лил дробь, другой смазывал салом болотные сапоги, третий коптил сосиски, четвертый разливал по флягам охотничьи настойки. Сборы шли основательные. Шутка ли, директор собирался охотиться на Убинском озере, а это в трехстах километрах от завода! Обычно директор уезжал на охоту в субботу, а в пятницу отправлялись вперед егеря и квартирьеры. Первые выследить для Александра Григорьевича дичь, вторые — позаботиться о его ночлеге. Вслед за квартирьерами на озеро откомандировывалась легковая машина. Сам же охотник отправлялся бить уток в скором поезде. Он ехал со всеми удобствами, в мягком вагоне. Ночью лег спать, а утром уже на месте. От станции до озера несколько километров. Их, конечно, можно бы на зорьке пройти своим ходом, но Александру Григорьевичу ходить пешком мешает спесь. Ему хочется подъехать к уткам солидно, как подобает человеку его ранга. Поэтому он и распорядился подать себе «Победу» за триста километров от завода.

Но вот наконец и озеро. Весело потрескивает костерок, заботливо разведенный квартирьерами. Из ягдташей извлекаются наружу копчености, раскупориваются фляги. Сначала одна, затем другая. В голове начинает шуметь. И тогда егеря берут именитого охотника под руки и ведут его к зарослям. Дичь, оказывается, уже выслежена, и директору остается только выстрелить. Александр Григорьевич лично нажимает курок, и ему приносят убитого селезня. На радостях устраивается привал. Разжигается новый костерок, откупоривается еще одна фляга, после которой Александр Григорьевич подает команду:

— На рябчиков!

Александр Григорьевич решает бить рябчиков прямо с машины. Шофер протестует. Но что значит протест шофера для вошедшего в раж охотника? Александр Григорьевич ссаживает шофера и сам садится за руль. Он гонит машину, не глядя на ямы и кочки. Охота оканчивается аварией. Директору ничего, а машина разбита. Егеря снова берут Александра Григорьевича под руки и приводят его на станцию. Они сажают нашкодившего охотника в обратный поезд, а сами остаются с шофером караулить разбитую машину. Через день за этой машиной отправляется с завода грузовик. Дорога на Убинское озеро тяжелая, и грузовик, расплавив подшипники, не доходит до места аварии. И тогда директор откомандировывает к месту своей охоты на тягаче спасательную экспедицию из слесарей, грузчиков и механиков, чтобы доставить в город останки двух застрявших машин. Трудно даже подсчитать, во сколько обходится заводу каждый рябчик, убитый директором.

Александр Григорьевич не только охотник, но и рыбак. А свои выезды на рыбалку директор обставляет с не меньшей торжественностью. Сначала отправляются разведчики искать места, где идет клев. Вслед за ними едут квартирьеры с копченостями и фляжками. Затем следует сам рыбак, а за рыбаком на специальной платформе везут лодку. Это на всякий случай. А вдруг Александр Григорьевич выразит желание покататься по озеру?

Директора завода не раз вызывали в партийный комитет, предупреждали, просили угомониться. А директор на эти просьбы — ноль внимания. Лишь только дело близится к субботе, он снова отправляет егерей и квартирьеров в дальние экспедиции.

Александр Григорьевич Лагутин учился в советской школе, в советском вузе, а вот поди ж ты, повадки у этого любителя охотничьих экспедиций и автора-составителя собачьих меню какого-то одичавшего барина. Кстати о собаке. Когда Акбар подрос, Александр Григорьевич распорядился дважды на день подавать ему из заводского гаража машину. Утром Акбар ездил на прогулку в Буринскую рощу, а после обеда отправлялся в директорском лимузине на свидание к гончей Зойке, роману с которой всячески покровительствовал Александр Григорьевич.

— Вези, — говорит директор шоферу, — пусть Акбар обнюхается, обменяется с любимой дружеским лаем.