Шальные Кэрью - Марта Остенсо

– Да, я Кэрью! Вы считаете их дурными людьми. Не будем сейчас спорить об этом. Я приехал не для того, чтобы говорить о Кэрью. Больше того, я наврал вам, когда сказал, что выехал для того, чтобы приучить Флету к седлу. Нет, я явился затем, чтобы сказать вам, что я снова уезжаю, что я даже не возвращался бы сюда, если бы не было здесь вас. Я не хочу воевать с вами, – а ведь мы только и делали, что воевали, – но я предпочел бы воевать с вами, чем любить какую-нибудь другую женщину. Я сам не знал об этом, пока не расстался с вами, пока в моей памяти не стерлось все, кроме вот этой голубой жилки на вашей щеке… Все это должно дико звучать для вас. Но это правда. Чтобы сказать вам это, я и выехал сегодня из дому. Я выбрал худое время, но я должен был высказаться, а у меня не оставалось другого времени.

Изумление и растерянность охватили Эльзу. Бэлис Кэрью был скромен до самоунижения. Смирение было и в его голосе, и в темном задумчивом взгляде, который он обращал на нее и который она чувствовала на себе, хотя и не смела поднять глаза из боязни разразиться истерическими слезами.

– Я даже не прошу сказать что-либо в ответ на мои слова, – продолжал он, – я завтра уезжаю, чтобы подготовиться за лето к одной специальной работе моего учебного курса. Я уезжаю, чтобы подтянуться в занятиях. Но я вернусь домой осенью и на Рождество навещу вас.

Еще раз перед Эльзой встало покорное, прекрасное своей животной красотой лицо Зинки, запечатлевшееся в ее памяти словно какая-нибудь редкая гравюра. С краской гнева Эльза быстро обернулась к Бэлису. Бэлис собирался осенью домой, а на Рождество… к ней! Какой набитой дурой она была, делая себя смешной в его глазах! Она сдержала в себе готовые вырваться слова, потом выпрямилась, успокоилась и медленно пошла вперед. Рядом с ней шел Бэлис, молча, с глазами, впущенными на дорогу.

Когда она подошли к воротам Бауэрсов, Эльза уже вполне овладела собой. Ее гнев был немножко безрассуден и слишком обнажал ее перед ним. Она взглянула на Бэлиса и даже смело улыбнулась ему.

– До свидания, – сказала она ему легким тоном, – а мне нравится воевать с вами, Бэлис Кэрью!

Он ничего не ответил. Взяв за повод Флету, он притянул лошадь к себе, похлопывая ее по лоснящемуся боку. Потом взглянул на Эльзу и улыбнулся ей, но без всякого вызова. Никогда еще Эльза не видела в его взгляде такой робости!

– Можете вы мне сделать маленькое одолжение, Эльза? – медленно произнес он. – Мне хотелось бы, чтобы вы взяли к себе Флету и катались на ней летом, пока меня здесь не будет. Вы не можете представить себе, как мне этого хочется!

Эльза покраснела и прикусила губу.

Делла Мэгнюсон пела в школе такую норвежскую песенку:

Золотого коня и седла золотогоОт тебя мне не нужно совсем!Ты своей подари их принцессе прекрасной,А меня отпусти ты ни с чем!

Эльза старалась улыбнуться. Ее сердце билось невыносимо. Она схватилась рукой за горло, в котором почувствовала внезапную боль. Потом, не в силах произнести ни слова, она покачала головой, резко повернулась и убежала по дорожке к дому.

ГЛАВА IX

Год выдался урожайный. Около изгородей и вдоль речки в изобилии зрели дикие плоды. Сочная зелень нив сменилась пышным золотом, тяжело колыхавшимся по ветру и, наконец, упавшим под руками жнецов. Крики диких уток наполняли по вечерам Балку, и заросли темной осоки крепко выстроились против натиска следующей зимы. В конце октября умерла жена Нэта Брэзелла, и мать Эльзы вместе с Фанни Ипсмиллер и женой доктора Олсона отправились в ее дом, чтобы, по выражению Фанни, «обрядить честную душу». Под тоскливым дождем процессия, состоявшая лишь из нескольких тележек, тихо выехала из Эльдерской балки и направилась к кладбищу на восток от Сендауэра. Когда последняя повозка исчезла за холмом, обозначавшим северную границу Балки, показалось солнце и приветливо осветило всю местность. С этого дня при появлении Нэта Брэзелла мужчины избегали его, а женщины толковали о Нем со страхом, но без всякого снисхождения.

Дни переходили в сумерки, тихо, безразлично и бесстрастно, представляясь Эльзе длинной ползущей водной струей или же полосой тумана. Письма от Джо Трэси производили на нее какое-то теплое, расслабляющее впечатление. Она боялась его возвращения, но вместе с тем среди своего скучного одиночества все-таки мечтала о нем, о его присутствии рядом с ней, о его безмятежной веселости. А в следующий миг все ее существо восставало против его возвращения, против подчинения его обаянию, против отказа от затаенных тонких предчувствий и надежд своего одиночества. Ее охватывал старый страх забвения, забвения обыденщины, забвения Эльдерской балки – всех эльдерских балок в мире!

За несколько дней перед Днем Благодарения Эльза получила письмо от Бэлиса Кэрью, первое в жизни письмо от него. Он не мог вернуться домой, как рассчитывал. К нему в город приедет навестить его тетя Хилдред. Все же он приехал бы на Рождество, но только в том случае, если она, Эльза, напишет ему о своем желании видеть его. Бэлис Кэрью дошел до того, что просил ее разрешения, чтобы показаться на ее горизонте. И это – один из самоуверенных Кэрью, протягивавших руку и бравших все, что им нравилось! Она не написала ответа, не могла написать. В этом она видела что-то унизительное для себя. Точно так же и от Бэлиса она не получила письма к Рождеству, но он прислал ей книгу стихов, в которой отметил маленькое стихотворение Джемса Стивенса:

…сказалоМне сердце, враг мой, горький и жестокий:Когда-нибудь, когда все это минет…

Прочитав эти строки, она захлопнула книгу и больше не заглянула в нее.

На Рождество она получила записку от Хилдред Кэрью, приглашавшей ее к себе на следующий день.

«Только дайте ответ, что вы будете, и я пошлю за вами слугу с экипажем. Нам надо потолковать кое о чем», – писала она.

Эльза поехала… Снова перед ней вырос белый дом с ярко-зеленой крышей, с террасой перед ним, с изгородью из ельника и с двумя рядами уже подросших теперь вязов, покачивавших своими голыми ветвями на резком зимнем ветру. Вот и большой медный молоток в виде головы монаха. Каким густым эхом отдавался его удар внутри дома, когда Эльза, прижимая под мышкой коробку с шерстяными чулками, ждала, пока ей откроют дверь!.. Она даже засмеялась сейчас, до такой степени живо было в ней это воспоминание. Но вот изнутри послышались быстрые шаги, и через мгновение Эльза стояла лицом к лицу с мисс Хилдред.

– Пожалуйста, пожалуйста, моя дорогая, я поджидаю вас.

Эльза сгорала от любопытства, а мисс Хилдред, усевшись в кресло, начала говорить, и маленькие огоньки так и бегали в ее глазах. Эльза слушала, точно во сне, сидя в этой похожей на сон гостиной с камином, с большими удобными креслами и с этой Хилдред Кэрью, прихлебывающей сейчас из чашки чай и казавшейся также частицей старинной обстановки, степенной и прочной. Хилдред спросила о Рифе и о том, как ему пришлась по душе его новая деятельность в качестве молодого образованного юриста, которому открывалась широкая карьера, благодаря тому, что он был помощником у старого Тома Дьюинга, адвоката в Гэрли.

– У него отличные связи, – говорила мисс Хилдред, – У нас были дела с Дьюингом. Прекрасный адвокат, если захочет, и лучше, чем кто-либо, способный выдвинуть молодого человека. Я уверена, что удачный год или два, и ваш брат достигнет хорошего положения. У него есть жилка – Бэлис всегда говорил. А что касается Бэлиса, то нам никогда не сделать из него доктора. У него не лежит к этому душа, а раз у молодого человека душа не лежит, так это только потеря времени. Но винить в этом нужно его отца.

Минутку она помолчала, измеряя Эльзу своими острыми глазами, как она делала это все время за своей чашкой чая. Затем она откинулась в кресло и заговорила резко и отрывисто:

– Вы знаете, конечно, моя милая, что Бэлис влюблен в вас…

В ее тоне не было вопроса. Мисс Хилдред констатировала факт просто и без обиняков. Эльза почувствовала, что ей незачем даже отвечать.

– Я все присматривалась к вам, – быстро продолжала мисс Хилдред, – и должна признаться, что у Бэлиса губа не дура. У него глаза Кэрью. Я до сих пор еще не замечала как следует, насколько вы похорошели. У вас сформировалась фигура, а цвет лица прямо удивительный, и я никогда бы не заметила этой маленькой голубой жилки на вашей правой щеке, если бы Бэлис не рассказал мне о ней. Она, действительно, прелестна!

Эльза вспыхнула.

– Не смущайтесь, дорогая, – проговорила своим безразличным тоном мисс Хилдред, – я люблю говорить правду в лицо. – При этом она остановилась и глубоко вздохнула. – Вы понимаете, конечно, что вы и Бэлис Кэрью выросли в двух совершенно различных мирах.

Эльза сделала попытку заговорить, но мисс Хилдред, быстро подняв руку, помешала ей в этом и продолжала:

– Я думаю, будет проще всего, если вы дадите мне высказать все, что я хочу сказать… Да, два совершенно различных мира, с совершенно разными взглядами на вещи. Бэлис старается теперь смотреть на них вашими глазами. Он поставил крест на своих шалостях – он считает, что устал от них и хочет остепениться. А надо вам заметить, моя дорогая, что Кэрью остепеняются лишь тогда, когда они делаются слишком стары для того, чтобы двигаться без посторонней помощи. Женщины Кэрью всегда брали на себя бремя спасать семью от разорения, когда оно казалось неминуемым. Когда уже больше ничего не оставалось делать, женщины брали всю ответственность на себя и направлялись со своими мужьями в такие места, где те могли бы начать строить свою жизнь сначала. Прелестные создания – многие из них такие же красивые, как вы, – выходили замуж за Кэрью и опомнились лишь тогда, когда было уже слишком поздно. Я не желаю вам такой судьбы.