Попаданец: Возвращение - Сергей Мельник

«Останусь живой – убью суку!»

Спит. Нет, вы только посмотрите на нее, она спит! С раннего утра и считай до полудня принцесса, словно конь «тыгыдымский», носилась по городу, не обращая внимания на мои стенания и лишь отмахиваясь от меня со словами: «Прекратите “нудеть” барон, это вам не к лицу».

Мы были в магазине по пошиву платьев, мы были в магазине по пошиву зонтов и вееров, обошли неимоверное количество ювелирных лавок, ели пирожные в каком-то заведении «а-ля» кафетерий. Потом опять мерили платья. Нет, лично я не мерил, я молча, душой рыдал у примерочной, каждый раз изображая вежливую улыбку на вопрос принцессы: «А как вам этот наряд, барон?» Потом согласно кивал, что да, это и вправду прелестно и мило-премило, когда на ваших пальцах нанизано сто семьдесят девять тысяч всевозможных колечек и перстеньков.

Вот честно, еще немного и она б меня убила своей душевной простотой. А главное, ведь хитрая лиса! При виде нарядов городской стражи тут же хватала меня за руку, дабы я не смел сдать беглянку, и так проникновенно мне в лицо ресничками хлоп, хлоп, хлоп… Как женщины всем этим могут наслаждаться?! Это просто взрыв мозга, все эти рюшечки, бантики, то потрогать, то померить, туда всунуть нос, сюда всунуть нос, сделать круг почета, чтобы опять вернуться к тому же, что и было пять минут назад.

Мои ноги гудели от этой беготни, уши опухли от ее болтовни, а улыбка на лице застыла, сведенная судорогой, и напоминала больше волчий оскал, чем то, чем она являлась еще каких-то пару часов назад.

Но мое счастье, что нам на пути попался милый и ухоженный парк с разноцветными клумбами, ухоженным кустарником, разлапистыми деревьями с тенистой кроной и манящими ажурными лавочками, отлитыми из чугуна. Это было просто блаженство, когда я водрузился на лавку, вытягивая натруженные ноги. Бедная принцесса, похоже, тоже порядочно вымоталась, правда, в отличие от меня, была в взволнованно-радостном состоянии пьянящей свободы. Похоже, детеныш королевских кровей впервые находится в конфронтации собственных интересов и желаний своих родителей, а также помножил все это безумство на подростковую сумасбродность с бесшабашностью. Ну да, кто таким не был? Все мы когда-нибудь впервые сбегаем из дома, прямо как в песне старинной господина Ревякина:

Не ищи меня, мать, ушел день обнимать.Ты прости меня, мать, – пропал ночь обнимать.Чья беда, что мы все навсегда уходили из дома.Времена, когда мы навсегда уходили из дома.Это было тогда, когда мы уходили из дома.Времена, когда мы навсегда уходили…

Да уж, юность бесшабашная, не хочу и баста, хочу гулять, подите прочь, мне недосуг. Глупость несусветная, но не мне судить сего «ребятёнка». Неприятно то, что я, со своим багажом занудного жизненного опыта, могу с точностью до секунд предсказать уйму всевозможным неприятностей, что обрушатся на мою голову, когда во дворце не досчитаются этого торнадо.

Катрин первое время еще вертелась на лавке, извергая на меня поток всевозможной щенячьей радости, облеченной в словесную форму, пока полуденное солнышко не набрало силы, даря земле с запасом жара и пресекая на корню любое желание, резко двигаться, погружая все в сонную звенящую тишину этакой местной фиесты. Юная леди стала потихоньку «кунять», голова опускалась к груди, и наконец она, совершенно наплевав на так любимый ею этикет, растянулась в полный рост на лавке, использовав вместо подушки мои коленки.

– Я на пять минуточек, барон, закрою глаза, честно-пречестно… – затухающим голосом прошептала она, оставляя меня один на один со своими внутренними демонами-мыслями посреди мерно угасающего уже великолепия летнего парка.

Спит. Просто спит, счастливая, видимо, до безобразия и радостная от своей свершенной глупости. Хорошо сидим. Я в задумчивости рассматривал редких прохожих, в основном уже пожилых людей, что во всех мирах и в любом столетии всегда стайками слетаются к таким вот одомашненным уголкам природы в эпицентрах каменных городов. Ну а они в свою очередь рассматривали нас, кто с покачиванием головы, этак осуждая, а кто с улыбкой на лице, ибо сам был грешен счастьем молодости и моментами, когда вы, взявшись за руки с прелестной прелестницей, гуляли и обнимались, не замечая условностей серого мира.

В такие моменты в моем старом циничном сердце просыпается желание глобально романтизировать сей грешный мир, да вот реалии действительности всегда нам укажут, рожденным ползать, что мы летать не можем. Мой мочевой пузырь стал нервничать и с угрозой посматривать в сторону затянутого розовой дымкой сознания, как бы намекая на то, что пора бы вспомнить о насущном и посетить во-о-о-н те кустики, к примеру.

С каждой прожитой секундой вся прелесть мира все больше и больше сходила на нет, разжигая в груди настоящую бурю страстей, а также мыслей, главной из которых была: «А что будет, если я не добегу?»

Испытывать судьбу желания не было никакого, посему я постарался как можно мягче и незаметней произвести замену своих ног на свой вещмешок под прелестной головкой пани принцессы. Похоже, результативно. Она даже не пошевелилась, когда я медленно встал с лавки, вслушиваясь в ее мерное дыхание. Ну что ж, маленькая, но победа. Веселым аллюром я проскакал через оградку и газончик к дутому зеленому шару пушистого кустика, трясущимися руками нащупывая в штанах сокровенное, дабы с облегчением выдохнуть спертый воздух в груди. Делая свое черное дело, я вертел головой по сторонам, опасаясь прохожих и на свою беду совершенно позабыв прикрыть тыл.

– Барон! – страшный шепот долетел до меня из-за спины. – Это что у вас такое?

– Япона мать! – на чистом русском огласил я окрестности, за малым от изумления не надув себе за воротник, и уже на финорском, страшно округлив глаза, обратился к принцессе: – Катрин, ты же спала?! Как тебе не совестно, так тихо подкрадываться к людям?

Я суматошно дергал шнурочки-завязки на штанах, пытаясь заправить свою свистульку обратно трясущимися руками, ощущая, что краснею, бледнею и заикаюсь одновременно. Вот же паршивка, чуть до смерти не напугала!

– У вас такое лицо было, когда вы ускользали, загадочное. – Она растерянно рассматривала мою суету сует. – Я и подумать не могла, что вы… эм-м-м… Казалось, будет нечто другое, не то, что сейчас…

– Боги! Принцесса, я вас умоляю, отвернитесь уже, иначе я никогда эту сосиску назад в штаны не затолкаю! – рассердился я сам на себя за свой мандраж.

– Ой, простите! – Она еще умудрилась присесть с растопыркой платья передо мной, прежде чем отвернулась.