Идеальный партнёр - Виктория Миллиан

 - Я хочу, чтобы ты её увидел. Это такой типаж! Она - Ева, праматерь человеческая. Только не та молодая, что только яблоко съела, а старая, древняя уже совсем. Она такая уродливая! Но это видишь только первые пять минут, а потом просто чувствуешь себя дома, у мамы. Ты почувствуешь это тоже, я уверена. Что странно: у неё очень плохие отношения с двумя другими невестками. Они обе русские...

 - Вот этого я не понял. Ты себе противоречишь. Им она не мать? Потому что они русские?

 - Нет, совсем другое. Им это оказалось не нужно. И потом я от неё дальше, меня её тепло только греет, а они чувствуют себя на сковородке. Это сложно объяснить.

 - Но ты попробуй всё-таки. Ты меня совсем запутала со своими швагерами. И почему ты ей дальше, ты ведь тоже была невесткой, как и те две?

 Хайнц на самом деле не понимал этих отношений. Он, например, совершенно не мог себе представить, как это ему можно сейчас пойти с Лорой к матери своей бывшей жены.

 - Это действительно может показаться странным: мой бывший - её младший сын. Но он как бы нееврей. Он родился уже, когда антисемитизм в стране был очень сильным, не только на бытовом уровне, но как политика. Его и назвали Сергей. Это совсем нееврейское имя. Традиций, имён тогда стали стесняться, дети особенно. У нас в классе был Гринберг Дима, потом кто-то узнал, что он на самом деле Давид, и его задразнили. Он перешёл в другую школу.

 - Неужели было так сильно?

 - Конечно! Но самое ужасное, что такие, как Сергей - младший Глазман, - стали своих родителей стыдиться. Не все, конечно, скорее даже редко. Но такое было. И Ханна его тоже не любила. Она очень ровно с ним обращалась, но без той нежности, что к старшим сыновьям и их детям.

 - А как же жены этих старших? Их она не любит?

 - Наоборот. Слишком много заботы и внимания. Она во всё вмешивается, старается помочь. Не дай Бог, кто из малышни кашлянёт! Еврейский ребёнок заболел! Это уже катастрофа, все знакомые врачи поднимаются по тревоге. А если температура!.. И ведь что интересно: знакомые приезжают среди ночи и никто не обижается, что разбудили, вместо того чтобы позвонить в больницу. Это считается нормальным! Хочешь - верь, хочешь - нет! Они все так делают. Одни лечат, а Лазарь в институт устраивал. Каждый - как может помогает своим.

 - Только своим?

 - Это интересный феномен. Может быть, я плохо объясняю.

 - Объясняй-объясняй, а то звучит не очень понятно.

 - Ведь это - уникальный народ. История такого больше не знает. У них после иудейской войны - с римлянами, 2 тысячи лет назад (где эти римляне теперь?) - никогда не было своего государства.

 - Израиль теперь.

 - Последние 50 лет из 2 тысяч.

 - Это правда.

 - Не было государства. Их никто не защищал. Всюду травили и изничтожали, кто как хотел.

 Хайнц помрачнел, не комментируя.

 - Они выжили только потому, что защищали друг друга сами. Меня это поражает, как исторический факт. Где сейчас египтяне, вавилоняне, медианитяне, ханаанеяне, (или как там?..) те же римляне? Их современники? Как только исчезало государство, народ растворялся. Никогда ведь не уничтожали весь народ полностью. Карфаген - исключение. Он нём и помнят, потому что это исключение, когда почти полумиллионный народ был уничтожен практически полностью. Обычно покорённые народы просто ассимилировались, растворялись. Возьми тот же современный Египет: по культуре ведь это стопроцентные арабы, а генетически, наверняка, на треть те самые, что строили пирамиды. Куда им было деться?

 - Да, это интересно.

 - А у евреев - наоборот. Они смешивались, принимали в себя другую кровь, но оставались евреями. Если мать - еврейка, то нет никаких вопросов, кто ребёнок. Еврейка всегда рожает еврея. Точка.

 Хайнц смотрел на Лору со всё большим интересом.

 - Продолжай, Малыш. Ты говоришь очевидные факты, но я никогда не думал об этом. Однако всё это не может быть таким уникальным. Любые малые народы должны себя предохранять. Стараться сохранить идентичность, продолжить род - общий закон, биология.

 - Все и стараются. Получается не у всех. Это, кажется, не по теме, но мне мой друг Дима рассказывал об армии: он служил в Советской Армии...

 - Тот, что школу поменял, Давид?

 - Нет. Этот природный Дима, русский. Евреи солдатами почти не служили, очень редко. Я никого не знаю. Откручивались как-нибудь, большинство получало высшее образование, служили два года офицерами. Да и то - самые неудачливые. Я не знаю, как это получалось.

 Она коротко рассмеялась и продолжила:

 - Так вот об армейской жизни Димка рассказывал интересные вещи. Часто бывали драки между солдатами. А призывали ведь со всей страны, десятки разных национальностей. Так вот, если били кого-то из республик: грузина, казаха - неважно, - на помощь неслись все земляки, как сумасшедшие бросались в драку. Неважно, кто прав, кто виноват; неважно даже, лично знакомы ли, из своей ли части. Важно только одно: бьют нашего. И так было со всеми, кроме русских. Кроме русских, украинцев, белорусов - этих не различали.

 - Я не понял связи.

 - Их было слишком много. Один человек ничего не значит. Их всегда было много: такая силища, мощь! Один человек не имел значения. Так всегда было. Ещё в древности Русь была раздроблена на мелкие княжества. И ты вдумайся в это! У князей не было права первородства: каждый сын имел равное право на престол. Они боролись друг с другом, вырезали города, вступали в союзы с кочевниками, водили тех на другие русские княжества. С татарами заодно против своих сражались. Кто русских победил когда-нибудь, когда все заодно стояли?! Не было такого в истории.

 Эверс усмехнулся.

 - Хайнц, Россия - это такая мощь! И страшно подумать, до какой степени отдельный человек там ничего не значит. Не только для правителей, для простых людей тоже. Сколько её гениев было загублено, зарезано в пелёнках, порублено саблями, расстреляно в тюрьмах! И в большинстве - своими. А она не скудеет. Это страшно. Рожает новых, как будто ничего не было. Я не могла там жить. Мы не могли там жить. Каждый ведь существует в единственном числе.

 Она замолчала. Потом продолжила:

 - Личная смелость. Не тебе объяснять, что это такое. У русских она носит массовый характер. Такое отвязанное пренебрежение к опасности, к личной смертности, к страданию. Какое высокое счастье - иметь такого друга! Я не боюсь патетики. Я знаю, что я патетична. Но это истинная правда, только в подобных выражениях я могу это объяснить. Но за этим, за таким качеством целого народа стоит другое. Это в генах: для России смерть одного неважна. Ей всё равно. Она слишком велика. Она родит ещё и пребудет вовеки...

 - Ты не любишь Россию?