Город солнца - Дэвид Ливайн

— Это касается моего сына. Я больше не могу сидеть сложа руки! — Пол вскочил.

— Не надо. Не настаивайте. Таким образом вы не добьетесь ничего хорошего. Вы, конечно, можете меня уволить, но…

— Нет! — вмешалась Кэрол.

— Это наш сын. Мой сын, — не успокаивался Пол. — Как бы вы себя чувствовали на моем месте?!

Бер ударил по столу с такой силой, что приборы подпрыгнули и зазвенела посуда. Тарелка с салатом Кэрол перевернулась, а посетители ресторана на секунду смолкли. На виске Бера запульсировала венка. Он вышел из себя, ему не хватало воздуха. «Мой сын!» Когда он услышал эти слова, воображение тут же нарисовало ему Тима. Давно, когда боль была еще очень острой, он видел его постоянно. Со временем — все реже и реже, однако когда это случалось, Бер все сильнее ощущал потерю. Тряхнув головой, чтобы прогнать воспоминания, он посмотрел на Пола и увидел в его глазах опустошенность и беспокойство. Бер его отлично понимал. Он подозревал, что и его глаза выражают те же чувства.

Детектив подумал о месте, которое Пол занимал в обществе, диктующем нормы цивилизованного поведения. Каким бы он ни был в молодости, он все же двенадцать лет воспитывал сына. Пол, конечно, стал мягче и почувствовал вкус к жизни, который несет в себе общение с детьми. Бер всего этого не испытал. После смерти Тима он пошел по другому пути. Взяв себя в руки, Фрэнк заговорил:

— Если я что-то и раскопаю, то скорее всего ужасное. А вы к этому не готовы!

— Да, я не полицейский, но то, что я уже пережил… — Пол сдувался на глазах, как лопнувший воздушный шарик. — А вы, вы… Похоже, вы… — Он закрыл лицо руками и замолчал.

— Может, я и кажусь вам нормальным парнем, — заявил Бер, — только это всего лишь маска.

Он и родители мальчика теперь словно увидели друг друга в новом свете.

— Мне надо идти работать. — Бер встал из-за стола и вышел из ресторана.

Пол и Кэрол молча переглянулись.

Фрэнк сел за руль и увидел свое лицо в зеркале заднего вида. Сколько из того, что он только что сказал, было правдой? Наверное, больше, чем он готов был сказать, но не все. Он все еще был напряжен, тело заливал холодный пот. Ну вот, опять то же самое. Сколько раз уже от его услуг отказывались клиенты, которых он не брал в помощники. В основном это были семейные дела. Как только он что-то раскапывал, они сразу же выказывали желание вести вместе с ним наблюдение или встретиться лицом к лицу со своей изменившей половиной. Берясь за новое дело, он всегда сразу же оговаривал пункт о невмешательстве в ход расследования. Его наниматели с этим поначалу соглашались, а затем, после получения первой стоящей информации, девяносто процентов из них этот пункт нарушали. Здесь же — случай особый. Если чья-то семья разрушалась из-за того, что одну из половин заставали с соседом/соседкой, раскрывался служебный роман или нетрадиционная сексуальная ориентация, то последствия можно было сравнить с радиоактивными осадками после ядерного взрыва. Информация, пусть и достаточно туманная, о мальчике, которую он раскопал, могла убить его родителей. Правда была в том, что Бер не просто оберегал их от потрясений — для него это оказалось покаянием. Он уже давно был должником своей совести за то, что произошло с его сыном, и этот долг до сих пор не возвратил.

На душе скребли кошки. Можно, конечно, поправиться «Джеком Дэниелсом» — полутора бутылок вполне хватило бы, — но он завязал. В последнее время при таком раскладе он ехал в тренажерный зал и занимался до полного изнеможения и дикой боли в груди. Сегодня решил поехать на Кроуфордсвилл-роуд. В «Голден леди».

— Чего это он? — спросила Кэрол, когда они садились в машину. Это были ее первые слова после того, как Бер уехал из ресторана, бросив их там.

— Да ничего! — раздраженно ответил Пол, выезжая на дорогу.

Он чувствовал себя очень неловко — его выставили дураком при жене. Когда репетировал в уме свое предложение по дороге в ресторан, а затем за несколько секунд до того, как его озвучил, Пол представлял себе совсем другую реакцию Бера. Сыщик не воспринял его в качестве партнера, а Пол был уверен, что он согласится. Но тот держался с железобетонной твердостью, не пожелав даже объяснить свой отказ. Сгоряча Пол решил было позвонить сыщику и оставить на автоответчике сообщение о том, что он уволен. Он смотрел на дорогу, а в голове роились самые разные идеи и мысли. Может быть, задействовать Помероя, чтобы полицейские прочесали дома на Тиббс-авеню в поисках чего-нибудь подозрительного? Или же ему самому штурмовать квартиру за квартирой и обследовать все чердаки и подвалы в поисках Джейми? Постепенно его энтузиазм сошел на нет, и он понял, что просто не сможет уволить Бера.

ГЛАВА 16

Рино Ремзен двигалась на сцене под звуки второй песни из трех, под которые выступала, — «Со всех сторон» группы «Рэтт».[13] В голубом свете прожекторов ее гладкая кожа светилась. Рино раскачивалась вокруг шеста и уворачивалась от летевших в нее из-за ограждения свернутых долларовых и пятидолларовых бумажек. На самом деле звали ее Мередит. Даже в тусклом свете прокуренного бара было хорошо видно, что бедра у нее округлые, но без малейших признаков целлюлита, бюст — вполне приличный, густые красивые черные волосы. В общем, все, на что приходят посмотреть в бары вроде этого. Но она не Мишель Джинель, в которую он был влюблен. Мишель называла себя Бренди и всегда выходила на сцену под «Вишневый пирог».[14] Неожиданно оказалось, что сегодня у нее выходной. Ну и ладно, тем более что сейчас ему не до нее. Обычно он улыбался и подмигивал ей. Но для этого нужно много энергии, которой у него просто не осталось. В последнее время он много курил и почти не спал. Когда он чувствовал «приход», метамфетамин был другом, однако потом он превращался в дракона, который сидел в голове и рычал из темноты, как только он хотел уснуть. Да еще эта музыка… Жуткая оперная музыка, дико вырывающаяся из небольшого динамика, — прямо как в фильме «Апокалипсис сегодня», когда вертолеты на бреющем атакуют маленькую деревушку. Тэд пробовал бросить курить наркоту, но все равно не мог спать и тогда понял, в чем дело. А поняв, уже не мог отказаться от наркотика.

Он причинял людям боль. Он воровал. Он занимался контрабандой. Без сомнения, он плохо себя вел. И когда в один прекрасный день Мишель узнает его настоящего, ей понравится. Но из всего того, что он совершил, из всех тех плохих дел и делишек лишь одно заставляло его вскакивать среди ночи и не давало уснуть до самого утра. Он продавал эти чертовы велосипеды, и это было его постыдной тайной. Тэд успел продать шесть штук, после чего вышел из игры. Заработал он на них тысячу двести долларов. Последний был продан одиннадцать месяцев назад. Кажется, что с тех пор прошла целая вечность. Он почти уже забыл об этом, но когда полгода назад он встретил Мишель, его стала мучить мысль о проклятых велосипедах. С домами все было чисто, от машин он тоже избавился — ни одна живая душа ни о чем не знала, — но вот велосипеды были той ниточкой, которая вела к нему; единственной ниточкой из того времени, когда они с Задирой работали на мистера Ригги. Он так и не смог привыкнуть к этой работе, и несмотря на то что она приносила неплохие деньги, позволяя чувствовать себя уверенно в «Голден леди», Тэд все-таки решил уйти, и ушел. Он непременно должен был завязать с этим, и мистер Ригги сказал, что понимает его. Тэд несколько раз заговаривал с Мишель о своих проблемах, не называя, конечно, вещи своими именами, и она, похоже, согласилась, что ему нужно с этим что-то делать.

Это было тогда, когда он был еще клиентом «Голден леди», но потом деньги у него кончились и он стал работать в баре вышибалой. Тэд прикинул, что так он сможет быть рядом с Мишель, ухаживать за ней так, как заслуживает женщина ее уровня. Он сможет проследить, чтобы никто к ней не клеился. Тэд никогда не пропускал ее выступлений. Она выходила на сцену под грохот «Уоррант», затем переходила на «Мистер Браунстоун»[15] и заканчивала свое выступление под что-нибудь душевное типа «Дом, любимый дом» или «Не знаю, что вам надо» группы «Синдерелла».

То, как Мишель танцевала, как будто музыка струилась из какой-то точки в ее теле, волновало Тэда. Ее тело притягивало как магнит, ему всегда очень хотелось до него дотронуться. Она не худышка, как многие девушки теперь. Когда Мишель заканчивала свое выступление, он чувствовал почти физическую боль, а проникновенный голос Тома Кейфера неизменно вызывал у него эрекцию. Тэд давно уже понял, что посетители клуба ее не интересовали. Во время своих выходных Мишель встречалась с ними взглядами, и некоторые парни думали, что они ей нравятся, но он-то знал правду.

«Да я их в упор не вижу», — как-то призналась она ему, выходя из зала и пряча пачку двадцатидолларовых банкнот в маленький пластиковый чемоданчик. Проходя мимо, Мишель дотронулась до его щеки. Это было как поцелуй, как удар молнии. «Бледный ты какой-то», — сказала она грустно, как будто знала его позорную тайну.