Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, нельзя полностью отвергать такое объяснение. Однако легенда об униженном и оскорбленном «бедном сироте» не выдерживает сопоставления с фактами его благополучного детства и юности. Прежде всего, он принадлежит к привилегированному сословию — дворянству мантии, чем весьма гордится. Не случайно даже в первые годы революции, когда дворянские привилегии уже отменены, он не забывает ставить перед своим именем частицу «де» — указание на благородное происхождение. Так ли уж несчастен он из-за своего сиротства? Отец Мирабо, к примеру, богатейший аристократ, не только не давал сыну ни гроша, но и не выпускал его из тюрем. Дантон потерял отца в возрасте трех лет и провел детство на скотном дворе. Но это не лишило ни того, ни другого обаятельного добродушия, даже тени которого никогда не обнаружит Робеспьер!
После смерти матери Максимилиан живет в богатом доме деда Жака Карро, который в 1765 году отдает внука в коллеж Арраса, где учат священники-ораторианцы. Святые отцы оценили послушание, аккуратность, примерную набожность ребенка. В 1769 году, когда ему было 11 лет, епископ Арраса пожаловал Максимилиану стипендию для продолжения учебы в знаменитом коллеже Людовика Великого.
Несколько лет Максимилиан учится в самом сердце Латинского квартала Парижа. Он отдается учебе до самозабвения, держится замкнуто, хотя вокруг много интересных сверстников. С ним учится Станислав Фрерон, позже редактор газет, депутат Конвента, монтаньяр и, наконец, ренегат; Сюло, который тоже станет издателем газет, но крайне контрреволюционного направления; будущие министры Дюпон дю Тертр, Лебрен. Максимилиан не сближается ни с кем. Правда, его суровое одиночество дружелюбно пытается нарушать один из его товарищей, талантливый, веселый, безалаберный и добрый Камилл Демулен…
Максимилиан поглощен страстью к учебе, в которой он преуспевает, завоевывая первые награды и восхищенные отзывы преподавателей. Он изучает историю, литературу, древние языки. Молитвы, мессы, исповеди определяют религиозный дух учебного заведения, всю жизнь воспитанников. Аббат Руаю, будущий редактор роялистской газеты «Друг короля», преподает философию. Максимилиан почтительно внимает проповедям аббата, но в душе питает иные, тщательно скрываемые духовные устремления. Некоторые из его юных коллег увлекаются энциклопедистами, кое-кто лично познакомился с д'Аламбером. Сердце Максимилиана отдано Руссо. Он увлечен не столько «Общественным договором», сколько «Исповедью» философа, ибо тоже считает себя одиноким, гонимым, но превосходящим духовно окружающих. Максимилиан узнал, что Руссо живет под Парижем в поместье маркиза де Жирардена Эрмонвиль. И в один прекрасный день Робеспьер тайно отправляется туда. Мифические рассказы о долгой и проникновенной беседе юного студента и старого мыслителя — плод фантазии. Руссо, особенно в конце жизни, отличался недоверчивостью, подозрительностью. Он уже был очень слаб; встреча произошла за месяц до его смерти. Заслуживает внимания лишь то, что об этой встрече написал в 1789 году сам Робеспьер: «Божественный человек, ты научил меня, еще совсем юного, познавать себя, чувствовать свое достоинство и размышлять о великих принципах… Я видел тебя в твои последние дни, и память об этом служит для меня источником радостной гордости. Я созерцал твои величественные черты: я видел отпечаток горьких чувств, с которыми ты осуждал несправедливость людей».
Робеспьер не случайно ничего не пишет о том, что ему говорил мыслитель в последние недели своей жизни; он лишь сообщает, что «видел» и «созерцал» его. Но Робеспьер, несомненно, глубоко изучил произведения Руссо, и их влияние будет ясно отражаться в словах и действиях Максимилиана; он часто специально будет это подчеркивать.
Почему из обширной плеяды философов французского Просвещения властителем дум Робеспьера оказался лишь один Руссо? Это, видимо, объясняется их явным психологическим сходством. Максимилиану чужд скептицизм Вольтера, материализм энциклопедистов, его решительный протест вызывал их атеизм. Само восприятие жизни французскими материалистами XVIII века, оптимистическое и жизнерадостное, для него неприемлемо. Оно казалось Робеспьеру приземленным, низменным. Он стремился к идеальному, совершенному, и такому стремлению вполне отвечал утопизм политической и нравственной философии Руссо.
Робеспьер полностью воспринял главные принципы политической теории Руссо — суверенитет народа и политическое равенство. Руссо стремился и к имущественному равенству, хотя, желая его, он не считал возможным нарушить неприкосновенность частной собственности. Он допускал лишь смягчение имущественного неравенства путем воспитания презрения к богатству, ограничения права наследования, недопущения чрезмерной роскоши. И все это не выходило за пределы благих пожеланий. Апостол демократии приходил к безнадежно пессимистическому заключению, что на практике демократия вообще не годится для людей, а пригодна лишь для богов. Руссо-демократ очень своеобразно трактовал само понятие народа. Для него народ — это средние слои между богатыми и бедными. Последним он не доверял и писал, что «беспорядки порождаются отупевшей и глупой чернью». Он считал, что Франция недостойна республиканской формы правления; при своем моральном несовершенстве французы могут рассчитывать лишь на конституционную монархию.
Руссо отвергал церковь, но был глубоко религиозен на свой манер, предлагая некую гражданскую религию. Она, впрочем, включала в себя веру в бессмертие души, загробное воздаяние и в божественное провидение. Руссо осуждал искусство, театр. Он считал их вредными, если они не являются моральной проповедью.
Руссо заразил многих деятелей предстоявшей революции одной своей чрезвычайно характерной для него особенностью. С маниакальной страстью он постоянно говорил о себе, о своих чувствах, мыслях, о своей личной судьбе. Пристрастие к сердечному излиянию, навязчивое стремление постоянно говорить о себе и своих чувствах выражало глубоко индивидуалистическую особенность его мышления. Субъективность, мнительность, болезненная обидчивость Руссо сильно сказывались в его отношениях с другими деятелями Просвещения, особенно с Вольтером и Дидро. Его язвительные выпады против них обнаруживают, что пристрастие к рассуждениям о добродетели вовсе не означало элементарной правдивости.
Всеми этими качествами Руссо особенно щедро наделил Робеспьера, если, конечно, это не было случайным совпадением очень похожих характеров. Но от него же Робеспьер заимствовал и такие черты своего мировоззрения, как ненависть к
