Шведские спички - Ро­бер Са­ба­тье

По­ка вол­чок вер­тел­ся, как обе­зу­мев­шая мышь, ре­бят­ня тол­ко­ва­ла о джиу-джит­су, о кэт­че, ко­то­рый счи­тал­ся са­мым опас­ным по сво­им жес­то­ким прие­мам, со­еди­няв­шим борь­бу и ку­лач­ный бой, по­том по­пы­та­лись пред­ста­вить се­бе бой ме­ж­ду уча­ст­ни­ком кэт­ча, та­ким, как Дег­лан, и из­вест­ным бок­се­ром Кар­не­ра или ги­ре­ви­ком Ри­гу­ло, при­чем в спо­ре ка­ж­дый из ре­бят спе­шил вы­ска­зать свою точ­ку зре­ния. Бе­се­да бы­ла пре­рва­на вос­кли­ца­ни­ем Ана­то­ля:

— А вот и Мак!

Да, это был Кра­сав­чик Мак, па­рень по­стар­ше их всех; он вы­хо­дил из до­ма но­мер 77, с пре­зре­ни­ем, свер­ху вниз, ог­ля­ды­вая лю­дей на тро­туа­ре. Хва­стун Мак, по­ка­чи­ва­ясь, по­до­шел к ре­бя­там, гла­за его, как обыч­но, бы­ли на­смеш­ли­вы и злы. Де­ти рас­сту­пи­лись, на­блю­дая за ним, а Мак вы­мол­вил:

— Эй вы, пу­зы­ри! — На­гнув­шись, он под­хва­тил на ле­ту вол­чок и стал пе­ре­бра­сы­вать его с ру­ки на ру­ку. Под­ро­ст­ки за­роп­та­ли. То­гда он гроз­но встал пе­ред ни­ми, ли­хо сдви­нул шля­пу и пре­неб­ре­жи­тель­но бро­сил: — Не по нра­ву?

Так как ни­кто не от­ве­тил, Мак ог­ра­ни­чил­ся ре­п­ли­кой: «Вот и лад­но!» Под­бро­сив вверх вол­чок, он под­прыг­нул, пой­мал его и уда­ром но­ги за­ки­нул в са­мый ко­нец ули­цы. По­том по­пра­вил гал­стук, вер­нул шля­пу на ме­сто и, по­смеи­ва­ясь, по­шел даль­ше.

— Ну и ка­тись! — крик­нул ему вслед Туд­журь­ян, но ед­ва «ка­ид»[4] обер­нул­ся, па­рень на­чал смот­реть в сто­ро­ну, сде­лав вид, что кри­чал не он. Ко­гда Мак был уже да­ле­ко, Кап­де­вер вы­зы­ваю­ще зая­вил:

— Ска­жи по­жа­луй­ста, ведь он су­те­нер, и все тут!

Но имен­но Мак вы­звал у всех мысль о дра­ке. Все бы­ли не­до­воль­ны, что при­шлось ус­ту­пить его си­ле, и ка­ж­дый хо­тел со­рвать злость на дру­гом. На­ча­лась тол­кот­ня, и Оли­вье пред­по­чел отой­ти по­даль­ше — не из-за стра­ха, а по­то­му, что но­сил тра­ур.

Ули­ца за­пол­ни­лась зву­ка­ми му­зы­ки, вся со­дро­га­ясь от крик­ли­вых ме­ло­дий и при­пе­вов. Маль­чи­ку за­хо­те­лось по­ки­нуть этот шум­ный ост­ров. Он про­шел, не ог­ля­ды­ва­ясь, ми­мо Аль­бер­ти­ны, ма­дам На­на, ма­дам Ша­минь­он, Гас­ту­не. В кон­це ули­цы за­ме­тил Кра­сав­чи­ка Ма­ка, ог­лу­ши­тель­но сви­стев­ше­го в два паль­ца, под­зы­вая так­си. Оли­вье за­ин­те­ре­со­вал­ся, ку­да же тот на­прав­ля­ет­ся на ночь гля­дя, и по­пы­тал­ся ско­пи­ро­вать его по­ход­ку.

Маль­чиш­ка за­су­нул ру­ки в кар­ма­ны, ощу­пы­вая од­ну за дру­гой ле­жав­шие там баб­ки, при­щеп­ки для бе­лья, гну­тый гвоз­дик, связ­ку ве­ре­во­чек, ре­зин­ки, ко­то­рые он рас­тя­ги­вал дву­мя паль­ца­ми, как ро­гат­ку. Ци­вет­та, изо­бра­жен­ная на вы­вес­ке ка­фе «Ори­ен­таль», при­влек­ла его, и он, ни­кем не за­ме­чен­ный, за­шел в пе­ре­пол­нен­ное людь­ми по­ме­ще­ние. По­се­ти­те­ли си­де­ли за сто­ли­ка­ми с по­лу­лит­ро­вы­ми круж­ка­ми пе­ня­ще­го­ся пи­ва, пол был усе­ян ше­лу­хой ара­хи­са, смя­ты­ми ко­роб­ка­ми от си­га­рет и про­чим му­со­ром, пе­ре­ме­шан­ным с гряз­ны­ми опил­ка­ми. Силь­ные за­па­хи та­ба­ка, ко­фе, ли­ке­ра, ду­хов на­сы­ща­ли воз­дух. Слы­шал­ся смех, пе­ре­би­вае­мый сту­ком биль­ярд­ных ша­ров, воз­гла­сы, об­ра­щен­ные к офи­ци­ан­там в чер­ных жи­ле­тах, по­бря­ки­ва­ние иг­раль­ных кос­тей, вы­сы­пае­мых из ко­жа­ных ме­шоч­ков, буль­ка­нье ки­пя­тиль­ни­ков, дре­без­жа­нье грам­мо­фон­ных пла­сти­нок. Все свер­ка­ло и бле­сте­ло — бу­тыл­ки ли­ке­ров и слад­ких апе­ри­ти­вов, бо­ка­лы, вы­стро­ен­ные ше­рен­га­ми по раз­ме­рам, ни­ке­ли­ро­ван­ный шкаф­чик, в ко­то­рый офи­ци­ан­ты скла­ды­ва­ли свои пе­ред­ни­ки, ме­тал­ли­че­ские об­ру­чи на мра­мор­ных сто­ли­ках, цин­ко­вый при­ла­вок…

Вос­хи­щен­ный Оли­вье при­бли­зил­ся к мо­ло­дым лю­дям, иг­рав­шим в «подъ­ем­ный кран». Гип­ноз иг­ры, тре­вож­ное ожи­да­ние при­да­ва­ли взгля­дам лю­дей зна­чи­тель­ность, со­сре­до­то­чен­ность. Ме­тал­ли­че­ское при­спо­соб­ле­ние — стре­ла с грей­фе­ром, — за­клю­чен­ное в стек­лян­ную клет­ку, не так уж час­то под­це­п­ля­ло ка­кой-ни­будь пред­мет, но за­жи­гал­ки, порт­си­га­ры, рас­чес­ки и вся­кий юве­лир­ный хлам бы­ли раз­ло­же­ны на гор­ках цвет­ных де­ше­вых кон­фет; ка­ж­дым по­во­ро­том подъ­ем­ной стре­лы иг­рок ру­ко­во­дил с по­мо­щью кноп­ки, а хро­ми­ро­ван­ные че­лю­сти грей­фе­ра схва­ты­ва­ли один-два из этих съе­доб­ных ка­муш­ков и от­но­си­ли их в подъ­ем­ник. По­том сле­до­ва­ло оп­ро­ки­нуть при­ем­ный ящи­чек, что­бы вы­сы­пать их, что де­ла­ли обыч­но де­ти. Вот и Оли­вье, про­сто­яв здесь две пар­тии, на­брал пол­ные гор­сти этих без­вкус­ных сла­стей.

Од­на­ко вско­ре его при­сут­ст­вие за­ме­ти­ли.

Чер­но­во­ло­сый офи­ци­ант с тон­ки­ми уси­ка­ми шлеп­нул маль­чи­ка по но­гам по­ло­тен­цем и при­ка­зал:

— Уби­рай­ся, цып­ка!

На ули­це Оли­вье за­ко­ле­бал­ся. Воз­вра­щать­ся до­мой бы­ло ра­но. Он мог бы пой­ти в на­прав­ле­нии буль­ва­ра Ор­на­но, спус­тив­шись по той час­ти ули­цы Ла­ба, что смы­ка­ет­ся с буль­ва­ром Бар­бес, к церк­ви Ла Ша­нель и че­рез ули­цу Клинь­ян­кур вый­ти к буль­ва­ру Ро­ше­шу­ар. В этом слу­чае он про­сле­ду­ет ожив­лен­ны­ми и яр­ко ос­ве­щен­ны­ми буль­ва­ра­ми, ми­мо «ка­ра­ван-са­ра­ев», име­нуе­мых Пи­галь, Бланш, Кли­ши, про­бе­жит­ся по пре­крас­ной ули­це Ко­лен­кур и вер­нет­ся к мес­ту от­прав­ле­ния. Но ре­бе­нок от­бро­сил все эти мар­шру­ты — они бы вер­ну­ли его в тол­пу. Он ос­та­но­вил­ся не­мно­го по­ду­мать и опер­ся спи­ной о же­лез­ную ре­шет­ку, ог­ра­ж­дав­шую каш­та­но­вое де­ре­во на­про­тив «Ка­фе ар­ти­стов». Тут бы­ло го­раз­до ти­ше, чем в ка­фе «Ори­ен­таль». На тер­ра­се рас­по­ла­га­лись це­лы­ми се­мей­ст­ва­ми, си­де­ли ка­кие-то тол­стя­ки, иг­рав­шие в кар­ты, — в ма­ни­лью, в жа­ке, в зан­зи, — при­хле­бы­вая пи­во из пу­за­тых кру­жек с мас­сив­ны­ми руч­ка­ми.

По­че­му же вдруг, ед­ва он ощу­тил че­ло­ве­че­ское те­п­ло, ис­хо­дя­щее от этих лю­дей, в нем за­дро­жа­ла, из­дав стон, ка­кая-то боль­ная стру­на? Одер­жи­мый тос­кой, Оли­вье по­ду­мал, что, ос­тав­шись без ма­те­ри, к то­му же и без се­ст­ры, он так и бу­дет бро­дить в по­тем­ках из ве­че­ра в ве­чер, в бес­плод­ных по­ис­ках че­го-то не­яс­но­го, лишь еле-еле ото­гре­ва­ясь у чу­жих оча­гов, как око­ло улич­ных жа­ро­вен зи­мой, — ведь его-то очаг по­гас на­все­гда.

Что с со­бой де­лать, он не знал. Ре­бе­нок по­нял с тос­кой, что слиш­ком мно­го до­рог, слиш­ком мно­го улиц рас­сти­ла­ет­ся пе­ред ним, и ка­кую из них он по соб­ст­вен­ной при­хо­ти вы­бе­рет, не име­ет зна­че­ния. Он пред­ста­вил се­бе еще бо­лее мрач­ную тьму, чем та, что оку­ты­ва­ла его в кле­туш­ке под ле­ст­ни­цей на ули­це Бек­ке­рель. Он уже не мо­жет ту­да про­ник­нуть — ве­че­ром подъ­езд за­пи­ра­ет­ся. Маль­чик по­бе­жал по бли­жай­шей от не­го ули­це Лам­бер. Лег­кий су­хой ве­те­рок щел­кал фла­гом над две­рью ко­мис­са­риа­та по­ли­ции. Оли­вье до­б­рал­ся до ле­ст­ни­цы Бек­ке­рель, вска­раб­кал­ся по сту­пе­ням, пы­та­ясь от­влечь­ся от сво­их дум. По пу­ти он уви­дел дом с чу­лан­чи­ком, за­тем бю­ро по сбо­ру пря­мых об­ло­же­ний, ку­да Вир­жи­ни хо­ди­ла пла­тить на­ло­ги, и, на­ко­нец, отель Бек­ке­рель, где бы­ла вер­ти­каль­ная све­то­вая вы­вес­ка. Дой­дя до вер­ши­ны хол­ма, Оли­вье по­вер­нул­ся, чтоб взгля­нуть на Па­риж.

Ка­за­лось, го­род мур­лы­чет, как ог­ром­ная кош­ка. Столь­ко тайн хра­нил в се­бе Па­риж, что ре­бе­нок, хо­тя и пре­ду­га­ды­вал это во­об­ра­же­ни­ем, был по­тря­сен. Он по­чув­ст­во­вал се­бя од­но­вре­мен­но и жал­ким и силь­ным, как буд­то сам был вла­ды­кой всей этой ноч­ной жиз­ни, но не мог про­явить над ней свою власть. На мгно­ве­ние его не­удер­жи­мо по­тя­ну­ло скольз­нуть по пе­ри­лам вниз и ка­тить­ся, ка­тить­ся, по­ка от не­го ни­че­го не ос­та­нет­ся. Он креп­ко об­хва­тил се­бя ру­ка­ми, чтоб не под­дать­ся это­му же­ла­нию, и вдруг тро­нул паль­ца­ми тра­ур­ную по­вяз­ку на сви­те­ре. Оли­вье рва­нул ее так, что поч­ти от­по­рол. То­гда он вновь по­бе­жал по ули­це, чтоб хоть как-то от­вя­зать­ся от не­от­ступ­ных мыс­лей.

На ули­це Соль маль­чик за­дер­жал­ся у де­ре­вен­ско­го до­ми­ка, не­ко­гда на­зван­но­го «Кро­ли­ком Жил­ля», а по­том пре­вра­тив­ше­го­ся в «Про­вор­но­го кро­ли­ка». Этот до­мик всем сво­им ви­дом на­ве­вал сель­ские вос­по­ми­на­ния, тем бо­лее, что, по сло­вам Жа­на, на мес­те Мон­мар­тра бы­ла ко­гда-то де­рев­ня. Пе­ред две­рью это­го до­ма все­гда си­дел на ска­мей­ке ста­рый че­ло­век с се­дой бо­ро­дой. Вир­жи­ни го­во­ри­ла сы­ну, что это Дед Мо­роз, и ре­бе­нок ве­рил ей; жи­те­ли ули­цы Соль от­но­си­лись к ста­ри­ку с поч­те­ни­ем и зва­ли его Боль­шой Фре­де.