Видео Унтерменшн - Александр Селин

Проходят годы, все так же опадает листва, все так же кусаются комары, все там же Карпатские горы, а люди, кинофильмы и механизмы, отыскав друг друга, образуют новые субстанции и движутся по разным орбитам прогрессирующей планеты Земля.

К чему это все? А вот к чему. Чем дальше, тем Михаил Юрьевич Леснер становился все больше похожим на свой мотоцикл «Харлей Дэвидсон». И если Александра Апокова Садовников только один раз сравнил с танкером, и то бог знает из каких соображений, то Леснера с «Харлеем» ассоциировали впрямую решительно все, мысленно устанавливая министра информации на четвереньки.

Первая встреча Михаила Юрьевича с Тимошей произошла в автосалоне, куда Леснер пришел, чтобы подобрать машину для уик-энда вместо разбитой. Отвергнув уже девятый вариант, Михаил вдруг оттолкнул вспотевших услужливых автосалонных консультантов и прямо-таки рванул в угол стеклянного помещения, где одиноко, но вызывающе красовался «Харлей». Окружающие сразу замолчали, как бывает при встрече близких, разлученных военными обстоятельствами, а потом все развернулись и пошли на цыпочках за документацией. Теперь уже никто не сомневался, что Леснер купит именно «Харлей».

А новые друзья-братья еще долго стояли друг напротив друга в организованной тишине, пока наконец Михаил Юрьевич не произнес: «Здравствуй, Тимоша!». (Имя было тут же придумано). «Здравствуй, Миша», – кажется, ответил «Харлей». После чего Михаил Юрьевич бросился и заключил мотоцикл в свои объятия.

И вот теперь, когда управляющий и охранники разбежались, в ночном министерском дворике оставались «Харлей» Тимоша и Михаил Юрьевич Леснер. Обычно, прежде чем заводился двигатель, тому предшествовал ритуал, какой совершают влюбленные перед тем, как переходить к главному. Обнимаются и что-то шепчут друг другу.

Давайте же, надев шапки-невидимки, бесшумно подойдем и послушаем, о чем беседуют Леснер с «Харлеем».

– Тимоша, слушай меня, Тимоша, – шепчет Леснер. – Только ты у меня единственный друг, только тебе я доверяю и больше никому.

«Это хорошо, что я единственный, кому он доверяет!», – подумал Тимоша.

Однако рвения и ответной радости сразу же проявлять не стал. Стоял и слушал, поблескивая бензобаком в свете уличных фонарей.

– Никого у меня больше нет, кроме тебя, если разобраться, – продолжал Леснер. – Полное духовное одиночество, если бы не ты. Когда-то у меня по жизни был один друг. Нет, не мотоцикл и не автомобиль, – словно ухватив Тимошин взгляд, пояснил Леснер. – Его зовут Алексей Гусин. Хороший парень, преданный, любящий. Но вот с тех пор как я тебя встретил, больше он мне не друг. А ты – друг. Не знаю, почему так происходит, Тимоша, почему друзей теряем? Вроде бы вместе и рыбу ловили, вместе в бане парились, мотылем он со мной делился… А теперь я этого Гусина даже видеть не могу. А с тобой, наоборот, хочется говорить и говорить.

«Это хорошо, – подумал Харлей. – Это хорошо, что хочет говорить». Однако молчал. Да собственно чего отвечать, когда вопрос еще не был задан?

– Красивый ты мой, – продолжал Леснер. – Терпеливый, мужественный, не то что Гусин. Тот все юлит, и так и эдак… То ли дело ты: хочу – в гараже стоишь, хочу – оседлал тебя и полетел. – С этими словами Леснер облокотился на кожаное сиденье. Однако Тимоша подался вперед, как бы показывая, что сиденье не для того, чтобы на него облокачивались.

– Ну, погоди! – Леснер ухватил друга за руль. – Не балуй!

Не отпуская руля, Леснер забросил правую ногу и уселся на сиденье, как положено.

– Ну, чего молчишь? Ты слушаешь меня или нет?

– Слушаю, – кажется, произнес Харлей.

– Ну так вот. – Леснер посмотрел на показания бензомера и включил фару. – Мне нужен твой совет, Тимоша. Что мне делать с Апоковым?

– А разве с ним надо что-то делать? – кажется, удивился Харлей.

– Надо, Тимоша, надо. Апоков сказал, что желает пострадать и тем самым очистить души других. Как тебе это нравится? Хотел ему сначала в «пятак» заехать, да так, чтобы пострадал по-настоящему, но тут что-то остановило меня. Что-то у него во взгляде появилось такое… в общем, руки опустились. Не могу объяснить почему…

Харлей задумался. Он довольно хорошо знал Апокова. Много раз бывал свидетелем его бесед с хозяином. И по-своему, по-мотоциклетски, этого Апокова презирал. Харлей не понимал, что может связывать Леснера, бравого удалого Леснера, с этим животастым и неспортивным Апоковым, который, кроме всего прочего, никогда в жизни не сел бы на мотоцикл.

– Прогони ты его, – после некоторых раздумий, кажется, произнес Харлей.

– Не могу. Уже поздно, – вздохнул хозяин.

Действительно, прогонять Апокова было уже поздно. Разрыв между давнишними компаньонами грозил только одним исходом – крупным процессом о хищении государственных денег. Никто ничего не забывал, и поэтому с каждой декадой дело нарастало как снежный ком. Стоило Леснеру слететь со своего кресла, это означало приговор и для Апокова. Стоило Апокову проколоться, Леснер не сомневался, что трусливый армянин потянет его за собой. Ох, это эфирное время! Ох, эта торговля воздухом! А тут еще эта сволочь объявила, что «хочет пострадать и тем самым очистить души других». Каких «других», к едрене матери?! «Я ему пострадаю! Я ему очищу душу! И что это за рамочку позавчера притащил этот сукин кот? Вертел-вертел рамочкой перед самым носом, а сам государственный транш для своего канала выпрашивал! Как это вяжется? Хочет пострадать и в то же время выпрашивает государственный транш!»

– Ладно, Апоков, будет тебе транш! Четыре миллиона хватит? А со страданиями твоими потом разберемся.

– Зачем ты ему дал четыре миллиона? – кажется, задал вопрос Харлей.

– А потому что шестьдесят процентов отката, – ответил Леснер, надевая шлем и вставляя ключ в замок зажигания. – Вот почему.

– Поехали, – пробурчал Харлей.

Мотоцикл исправно завелся и, вырулив из министерского дворика, стал набирать скорость.

– Только ты меня, дорогой Тимоша, не подводишь! – выкрикивал Леснер, напрягая акселератор. – Только ты остаешься мне верным до конца!

«И почему я должен быть ему верным до конца? – впервые задумался Харлей. – Что он мне, собственно, такого сделал? Подумаешь, выкупил в автосалоне… Подумаешь, высокооктановый бензин… Подумаешь, масло… А Апокову – государственный транш. А себе – шестьдесят процентов отката!»

И тем не менее безупречный импортный двигатель, набирая обороты, уже гнал переливающийся корпус с седоком по Садовому кольцу. Огни ночной Москвы то рассыпались, то соединялись в мигающую гирлянду. Гаишники не успевали доставать свистки. А машины с испуганными водителями сторонились, уступая «лыжню». Ветер стучал в застекленный шлем. Частоколом мелькали дома с презренными обывателями, что таращились в свои телевизоры.

– Нн-га-у-у-нн-га-у-у! – ревет Леснер, пытаясь усвоить язык Харлея.

– Ыыннь-ыыннь-ыыннь! – отвечает ему Харлей.

– Эх, сбить бы сейчас какую-нибудь бабушку для полноты ощущений! – прокричал Леснер, завидев собачий труп.

Но бабушки, как известно, давно уже не перебегают Садовое кольцо, а пользуются специальным подземным переходом.

Глава 8

На приеме у генерального

– Ольга Борисовна, оставьте нас, пожалуйста, наедине.

Румянцева не сдвинулась с места.

– Ольга Борисовна, вы извините, – улыбнулся Апоков, – но нам с Сергеем Викторовичем надо кое-что обсудить.

Румянцева фыркнула и медленно пошла к выходу из огромного апоковского кабинета. Ситуация складывалась для последних лет совершенно невероятная: Апоков собирается разговаривать со сценаристом напрямую, без посредника и без присутствия преданной «сторожевой», что, вообще говоря, идет вразрез даже с нормами безопасности. «А вдруг он отравит вас, Александр Завенович! – хотела было крикнуть Румянцева. – Или загипнотизирует. И вы примете неправильное решение! Да он уже на вас плохо влияет, раз вы меня выгоняете и остаетесь с этим типом один на один!» И опытная редакторша задрожала от негодования, ощущая чуждое ненавистное биополе творческого человека в священном апоковском кабинете.

– Да-да, Ольга Борисовна, пожалуйста. – Апоков был уже недоволен тем, что она слишком медленно уходит. – И прошу вас, сделайте так, чтобы в ближайшее время в мой кабинет больше никто не входил. Меня нет.

Ольга вышла, закрыв дверь плотно и чуть более шумно, чем полагалось, оставив, таким образом, гендиректора Александра Апокова и сценариста Сергея Садовникова без свидетелей и… без присмотра. Сидя напротив, они изучающе смотрели друг на друга и долго играли в молчанку. Сергей, догадываясь, что на его глазах произошла замена фаворитки, попробовал предположить, кто же будет следующей. «Наверное, опять Галя Иквина, – после некоторых раздумий решил он. – Уж больно Галина Васильевна оживилась и разрумянилась, когда обсуждала чьи-то колготки в приемной. Даже помолодела со времени моего последнего визита. Но уж то, что не Румянцева теперь, так это точно. Вот тебе и апоковский ресторан». Прошло минуты две. Апоков убедился, что Садовников знаком с первым правилом беседы с генеральным: «Не начинай сам», ухмыльнулся, достал из письменного стола коробочку плавленого сыра «Виола» и протянул ее Сергею.