Каменное сердце - Александр Прозоров

За те дни, что ведун провел в порубе, природа успела разительно перемениться. На земле больше не было снежного наста с редкими проталинами. Наоборот, это снег теперь прятался мелкими обмякшими кочками за стволы, в ямки между корнями. Тут и там расправлялась трава, на ветках набухали почки, стряхнули с себя иней и сосульки могучие сосны. Да и запах стал совсем другим. В воздухе перемешивались ароматы смолы и прелости, сдобренные полынной горечью. Желтый свет полной луны позволял уверенно обходить препятствия, перепрыгивать рытвины, подныривать под поваленные стволы. Время от времени Середин поглядывал на белую ленту реки, что просвечивала между деревьями, но выходить на открытое место не рисковал.

— Ночь и день завтрашний отшагаю, — прикинул он, — отосплюсь, а там можно и не таиться. Не станут же они из-за одного беглого раба дозоры во все стороны на день пути рассылать? Да и управлюсь я с маленьким дозором. А для больших разъездов в стойбище людей не наберется.

Разумеется, это означало еще не менее полутора суток без еды. Но после сегодняшнего ужина ведун был уверен, что вытерпит.

Вскоре после полудня берег пошел вниз, и спустя некоторое время Середин выбрался на край обширного болота. Солнце уже успело здесь хорошенько потрудиться, и вместо ровного ледового поля путник увидел перед собой черный торфяной ковер с десятками блестящих ледяных проплешин, окаймленных водой. Весна стремительно превращала вязи из удобных дорог в смертельные ловушки. С другой стороны — на теплой влажной земле тут и там желтели первые цветки вездесущих одуванчиков. Травки не самой вкусной — но вполне съедобной.

Вырубив мечом прочную слегу, Олег двинулся к зеленеющему впереди, в полукилометре, островку из сосен и высоких берез. Прощупывание топи перед каждым шагом отняло немало времени, но когда через полчаса беглец с облегчением растянулся среди ивовых кустов, он наконец-то ощутил себя в безопасности.

— Сюда погоня точно не сунется, — сладко потянулся ведун. — Так что можно и передохнуть.

Полчаса у него ушло на обустройство лежака из лапника, еще столько же — на сбор сухого валежника. Вытряхнув из поясного мешочка горсть наконечников для стрел, Олег нашинковал в него салат из одуванчиков, заморил червячка, потом там же вскипятил воды и вытянулся на подстилке, закинув руки за голову:

— Ну что? Жизнь, вроде, налаживается.

— А добрая женщина по твоей вине томится в неволе.

Едва не подпрыгнув от внезапности, Олег сел, подтянул поближе меч.

— Это Роксалана добрая женщина? — Он сплюнул прилипший к зубу кусочек одуванчика. — Эта зараза, которая приказала меня убить, которая переломала мои и чужие капканы, которая нажралась поганок и ухайдакала меня так, что я погони не заметил? В гробу я видел таких доброжелательниц!

— Ты должен ее спасти.

— А она уже спасена, берегиня. — Середин зевнул и снова вытянулся на подстилке. — Ее ценят и уважают, ее считают пророчицей, гласом богов. Внедряют в массы ее учение об этом… Э-э-э… Ну, когда женщина получает право таскать шпалы, а мужики — рожать детей. А, вспомнил. О гендерном равенстве.

— Шаманка кормит ее одним только ведьминым грибом и заставляет прыгать в огонь.

— Насколько я помню, она занималась тем же самым безо всякого принуждения.

— Но от этого гриба она умрет еще до новой весны! Его нельзя есть так много! Его вообще нельзя есть!

— Слушай, наяда, — передернул плечами Середин. — Тебе не зябко в такую погоду голышом шастать? На тебя смотреть холодно!

— Мне казалось, смертным нравится видеть меня именно такой, — пожала плечами хранительница леса, обошла вокруг костра… И внезапно оказалась почти на голову выше, темно-каштановые волосы собрались на затылке, тело скрылось под плотным парчовым платьем, возраст на вид увеличился лет до тридцати. — Так лучше, смертный?

— Солиднее, — признал Олег.

— Теперь ты спасешь Роксалану из неволи?

— Далась она тебе, берегиня! Чего ты о ней так печешься?

— У нее доброе сердце, смертный. Впервые за многие, многие века я увидела человека, который не хватал все, до чего мог дотянуться, а оберегал это. Она предпочла страдать от недоедания сама, но не тронула ни единой живой души. Спасла тех, что попались в силки и капканы. Мучилась голодом, но отказалась причинять боль другим.

— Мучился я, — поправил ведун. — А она как раз лопала от пуза. Сказать, что именно?

— Это все ведьмин гриб. Он одурманивает разум и насылает дурное веселие.

— Ну да, конечно, — кивнул Середин. — Во всем виноват наркотик. А те, что пьют или колются — это белые и пушистые ангелы. Несчастные жертвы. Даже когда кого-то режут или калечат.

— Она же не убила тебя, смертный!

— У нее просто не получилось. — Он зевнул и закрыл глаза. — Она сделала свой выбор. Все! Теперь каждый за себя.

Поутру ведун растопил себе еще немного воды, остатками залил угли и двинулся дальше — через болото к новому островку, потом еще к одному и через три часа вышел на сухой каменистый берег. Ориентируясь по солнцу, он направился на север, перевалил холмы, увенчанные острыми скальными уступами, начал спускаться через удивительно чистый сосновый лес — ни валежника, ни сухостоя, ни ломаных деревьев. Неожиданно краем глаза он ощутил движение, повернул голову… На камушке сидел бородатый пузатый малыш полуметрового роста, лохматый, в кожаном костюмчике, и ковырялся в сапоге с широкими отворотами. Ведун замер, поняв, что видит лешего — а эти шутники так просто никому на глаза не показываются.

— Чего вытаращился? — недовольно буркнул тот, не поворачивая головы. — Шишка под пятку попала.

Малыш снова натянул сапог, притопнул, встал, повел плечом. Лохматые волосы оказались серым мхом, ноги — кривыми корневищами, а сам леший — обычным еловым пнем. Олег свернул, подошел ближе. Тронул мох рукой. Пень как пень.

— Привиделось, что ли?

По уму, этой нежити не мешало бы оставить небольшой подарок, подношение — но Середин ныне был гол как сокол, а потому просто пожелал пню доброго лета и двинулся дальше, вниз по склону, пока не услышал громкое ржание. Ведун замедлил шаг, начал красться вперед уже не открыто, а прячась за деревьями, и вскоре увидел небольшой, на сотню голов, табун, ощипывающий молодую травку на открытом солнцу южном склоне.

— Южный… — уже вслух недоуменно повторил он. — Солнце напротив, освещен до самой подошвы. А шел я на север… Так какого лешего?

Над ухом кто-то громко хихикнул. Ведун оглянулся, никого не заметил и стал спускаться дальше. Уже через минуту он разглядел дальше, вниз по ущелью, десятка три юрт и несколько низких срубов, присыпанных землей. На северном склоне, на высоте метров пятидесяти, над поселком возвышалась площадка с отвесными скальными краями. Там тоже стояла юрта, больше похожая на индейский вигвам, над ней вился слабый дымок. На самом краю Середин разглядел каменную бабу: плечи, голова, зеленый венок на шее. Другие истуканы, скорее всего, стояли дальше.