Просто жизнь - Алексей Ельянов

— Смотри, придется тебе тут остаться, — улыбнулся Даниил Андреевич, сидя на лавочке возле какой-то древней, умильно смотревшей на всех старушки. Он переговаривался с ней о чем-то веселом. Она часто поддергивала яркий платок, а профессор молодо, озорно поблескивал глазами.

Когда все натопались, натанцевались, наступил отдых. Расселись вдоль стен, по лавкам, разгоряченные, потные, разрумянившиеся.

Одна лишь тетка Евдокия не устала, кажется, ничуть. Она вышла на середину просторного зала, решительным и забавным жестом прогнала гармониста и громко объявила:

— А теперича игра досюльная-неотсюльная! Пахомушка!

— Пахомушка! Пахомиха! Пахом! — послышалось со всех сторон. Женщины стали выталкивать на круг мужчин, а они смеялись, отпихивались. Но в сердитых, неуклюжих движениях уже была игра, будто они изображали неумеку, недотепу или вовсе дурачка.

Но вот нашелся самый смелый, рыжий да конопатый, да курносый, шел прихрамывая, согнувшись в три погибели. Мужичку было лет пятьдесят. Подошел он под общий смех, подволакивая одну ногу, к тетке Евдокии, вложил себе в рот длинную щепу и шепеляво, но громко спросил:

— Чего надо, Пахомиха? Я весь тут!

— Свадьбу! Свадьбу! — закричали вокруг. — Матку себе выбирай! Батьку! Крестных! Попа! Шаферов! Прохожего человека!

И начался веселый выбор действующих лиц старинной игры или пьесы, какую не видывали ни Петр, ни Илья, ни профессор.

«Пахомихой» так и оставили тетку Евдокию. В «матери Пахома» выбрали неповоротливую, дородную старуху, а «отцом» оказался одноглазый щуплый разбитной старичок с тремя медалями на груди, в приспущенных штанах и коротких валеночках с галошами. «Поп» был тучен, круглолиц и пучеглаз, он важно покашливал и распевал сиплым басом, похлопывая себя по животу.

«Крестных» подобрали из людей благообразных, по-детски наивных старика и старушку. Чистеньких, умильно-растерянных, но не отказавшихся от шутливой затеи.

«Прохожего человека» искали долго. Тетка Евдокия бесцеремонно вытаскивала под общий смех одного мужика, другого и спрашивала: «Сгодится такой завалящий?» Кто-то кричал: «Сгодится!», а кто-то: «Нет, не нужен, неуклюж больно, детей не сделает!». Сторговались на гармонисте: «В самый раз для Пахомихи, бери мужика!»

Как только действующие лица были выбраны, откуда ни возьмись появились березовый трухлявый пень, длинная и широкая лавка, две табуретки, кнут из мочала, драные шапки-треухи, тряпье, лапти, две палки, два медных таза и сковородник на длинной рукоятке. И началось обряжение, гримирование, в котором принимали участие все, кто был в клубе, — один действовал, другой советовал. третий шутил да посмеивался.

«Пахом» снял с «крестного» деда валеночки, а тому предложил старые разбитые лапти, сам надел валенки с галошами — правый на левую, а левый на правую ногу. Кто-то помог ему натянуть вывороченный тулуп, подложив под спину тряпье, чтобы вышел горб позаметнее, «поболе». Нахлобучили «Пахомушке» сразу три драных шапки, подвели сажей глаза, усы, привязали бороду из мочала и снова вставили в рот щепку-«зуб» подлиннее. Не узнать было теперь в уродливом чудище рыжего веселого мужика.

«Пахомиху» тоже разукрасили, щеки ее измазали сажей, она поигрывала глазами и всем телом, кокетничала вовсю. «Прохожего человека» одели наподобие «Пахома». На «попа» напялили чей-то старушечий сарафан вместо рясы, а поверх него натянули дырявую рогожу — ризу. И когда он надел круглую мохнатую шапку, смеху было не унять.

«Шаферы» и «шаферицы» нацепили бантики на грудь да на драные шапки, и представление началось. Вернее, не было почти никакого перехода от подготовки к самому действию, только поотчетливее стал проявляться сюжет.

Старушка, сидевшая рядом с профессором, часто всплескивала руками: «Охтеньки, смеху-то!» — и громко подсказывала: «К благословению таперича, Пахомушка, к благословению!»

А тот, вскочив верхом на сковородник, подергивая невидимой уздечкой, кривляясь и припрыгивая, потряхивая горбом, начал объезжать вокруг пня. Затем, подскочив к «родителям», которые сидели на грубо отесанных табуретках, пал перед ними на колени.

— Тятенька, благослови меня, я поезжаю жениться, — шепелявя и нелепо жестикулируя, прокричал он, не вынимая длинного «зуба» изо рта. «Отец» стукнул «сына» по горбу и развел руками: мол, куда тебе, уроду, жениться. «Мать» ласково погладила по трем драным шапкам, покачала головой: мол, глупый ты у меня, кто же дурачка в мужья возьмет. А тщедушный «отец» добавил пискляво:

— Женилка-то выросла? — И захохотал под общее одобрение.

«Пахомушка» кривлялся, все отвергал, почесывая голову, показывал, что нет у него вшей, выклянчивал, вымаливал благословение. Наконец «родители» перекрестили его, широко, размашисто.

И поскакал радостный «Пахомушка» по кругу выбирать себе невесту. То к старухе присядет на колени, то к молодушке вскочит и запоет заунывно, с повизгиванием:

Нива нова, пеньев нет,Хочу жениться, мочи нет.Выйду в поле, закричу:«Караул, жену хочу!»

Он еще и покрепче слова выбирал под радостные взвизгивания «невест». Подъехал «Пахом» к старушке, что сидела рядом с профессором, присел к ней на колени и громким шепотом спросил:

— Девка, пойдешь за меня замуж?

Старушка вскрикнула кокетливо:

— Пойду! А чего делать-то будем?

«Пахомушка» обрадовался, поскакал на сковороднике с грохотом и притоптыванием к «матери», встал перед ней на колени, сообщил:

— Маменька, я невесту вызвал.

А «мать» недоверчиво покачала головой:

— Верно, та девка глупа, что сразу пошла за тебя, не бери ее.

«Пахомушка» вернулся к своей избраннице, задел рукой будто невзначай бороду профессора, подмигнул ему, а сам к бабке:

— Маменька сказала, что ты глупа.

«Невеста» рассердилась:

— Ты сам глуп, твоя мать глупа, дура вислогубая! — И оттолкнула «Пахома» так, что он кубарем покатился по полу, веселя собравшихся.

— Ты к другой, к другой сватайся, — кричали все.

И опять «Пахомушка» поехал за «невестой», напевая и привскакивая. Сценка повторилась несколько раз. Все отвергали бедного «Пахома». Не нравился «горб», не нравилось и то, что «жених» трясучий. Кто-то увидел вшей в его мочальной бороде, а самая старенькая «невеста» спросила с озорством и сомнением:

— А можешь ли ты быть мужиком-то ласковым да способным?

И так скакал «женишок», пока не дошла очередь до тетки Евдокии, которая после недолгих колебаний согласилась «выйти замуж». Счастливый «Пахом» стал всем показывать «невесту», спрашивая:

— Какова моя красавица? Что скажешь?

— Страшнее ведьмы твоя женка, — говорили одни. И разъяренный «Пахом» махал руками, колотил обидчика.

— Женка — ягодинка медовая! — хвалили другие под общий хохот. А «Пахом» снова набрасывался: похвала тоже ему была не по сердцу.

Люди хулят, а ты хвалишь! — кричал он, пришепетывая.

Третьи предпочитали ответы уклончивые:

— Ни хороша, ни худа невестушка твоя.

«Пахом» наконец успокоился, а «родители» его согласились на брак, дали свое благословение. Весь «поезд»: «Пахом», «Пахомиха», «родители», «крестные», «шаферы» и многие из тех, кто смотрел на представление, «поехали в церковь». «Пахомушка» и «Пахомиха» впереди, верхом на сковороднике поскакали к пню, на котором восседал дородный «поп» в рогоже. «Пахом» прихрамывал, подволакивал ногу, да споткнулся, упал вдруг, а на него навалилась грузная «молодуха», и весь «поезд» стал бухаться в кучу-малу с выкриками, смехом и визгом.

Долго не могли разобраться, а когда поднялись на Ноги, высвободился «Пахом», рыжая голова его оказалась без треухов, встрепанной, а сам он со сбившимся на бок «горбом» едва разогнулся, скривился, поглаживая ногу, и все снова стали над ним подшучивать, смеяться. Петр и профессор хохотали вместе со всеми. И только Илья был строг, даже не улыбался.

Ты чего это бирюком сидишь? Неужели не нравится? Это прекрасно, когда можно так над собой посмеяться, — сказал Петр. — Они как дети.

— Чего же тут смешного, — ответил Илья. — Нога у «Пахома» хромает по-настоящему, а они чуть не раздавили его.

И в самом деле, «Пахомушка» теперь еще больше стал прихрамывать на правую ногу, но все равно любой его жест вызывал взрыв смеха. Одна лишь «Пахомиха», кажется, поняла, в чем дело, погладила своего «жениха» по голове сочувственно и о чем-то спросила не для веселья. «Пахом» махнул рукой, натянув драные треухи, гикнул, свистнул, приглашая «невесту» на сковородник, подщелкнул «коня» мочальным кнутом, вызывая этим еще большую радость у всех.

Сидя верхом на сковороднике, «Пахомиха» высоко приподнимала зад, вихляя им, зазывно оттопыривала груди, увеличенные тряпками до размеров огромных арбузов. Они подпрыгивали, колотили «Пахома» по спине. Но вот «суженые» слезли с «коня», стали рядом на подостланную тряпку и оказались лицами в разные стороны друг от друга. «Пахом» повернулся спиной к «попу».