Кто убил Паломино Молеро? - Марио Льоса

– Она – метиска? – нетерпеливо отмахнувшись, допытывалась девушка.

Литуме почудилось, будто лейтенант издал смешок.

– Ну, она, так сказать, женщина из народа. Простая женщина, как все вокруг, как я сам, – говорил Литума и сам удивлялся закипавшему в нем раздражению. – Разумеется, она не чета вам или полковнику Миндро. Это вы хотели узнать?

– Он не похож на чоло, – мягко, словно говорила сама с собой, произнесла Алиса. – Кожа тонкая, с чуть красноватым отливом. И очень хорошо воспитан: я таких прежде никогда не встречала. Ни Рикардо, ни даже папа не идут с ним ни в какое сравнение. Невозможно поверить, что он родился на улице Кастилии и ходил в муниципальную школу. Выдает его только имя: Паломино. А второе еще хуже: Темистоклес.

Снова Литуме послышался смешок, слетевший с губ лейтенанта. Но ему самому было не до смеха. Он был сбит с толку и запутан вконец. Что она, скорбит, сердится? Никак в толк не взять. Полковничья дочка говорит про него как про живого, словно он не умер такой жуткой смертью. Может, она того… спятила, повредилась немного?

– Как вы познакомились с Паломино Молеро? – спросил лейтенант.

В эту минуту они как раз вышли к задам церкви. Ее белая стена служила экраном передвижному кинотеатру Теотонио Калье-Фриасо, кинотеатру, в котором не было ни крыши, ни стульев, и если кто желал смотреть картину сидя, должен был приносить сидение с собой. Впрочем, большинство жителей усаживались на корточки или растягивались на земле. Вход за веревку, ограждавшую подразумеваемый кинозал, стоил пять реалов. Литума с лейтенантом проходили бесплатно. Те, кто жалел полсоля, могли смотреть из-за веревки: правда, оттуда было видно плохо и шея болела. В ожидании темноты у стены собралось уже довольно много народу. Дон Теотонио налаживал свой проектор. Аппарат у него был один-единственный, и работал он благодаря тому, что дон Теотонио додумался присоединить его к уличному фонарю. После каждой части приходилось делать перерыв, чтобы перезарядить аппарат. Пленка часто рвалась, и из-за всего этого сеансы затягивались допоздна. Тем не менее от желающих отбою не было, особенно летом. «После этого убийства я и в кино-то не ходил, – подумал Литума. – А что показывали в тот вечер? Что-то мексиканское, кажется, с Долорес дель Рио и Колумбой Домингес».

– В Пиуре, на дне рождения Лалы Меркадо, – сказала вдруг девушка. Она так долго молчала, что Литума позабыл о вопросе лейтенанта. – Его наняли, чтобы он пел на празднике. Все девчонки говорили: он удивительно поет, и голос у него редкостный, и вообще он очень славный, совсем не похож на чоло. Он и вправду оказался не похож.

«Ох, эти белые», – возмутился мысленно Литума.

– Он, должно быть, посвятил одну из песен вам? – с невероятной учтивостью спросил лейтенант. Литума обнаруживал, что его начальник то и дело меняет тактику. Вот теперь он действовал благовоспитанностью.

– Целых три, – кивнула девушка. – «Последняя ночь», «Лунный свет» и «Хорошенькая кукла».

«Да нет, конечно, она с приветом», – решил Литума. Велосипед, который лейтенант вел левой рукой, через равные промежутки времени издавал пронзительный скрежет, действовавший Литуме на нервы.

– Еще мы танцевали. Один раз. Он со всеми танцевал по разу. Только Лалу Меркадо пригласил дважды. Но не потому, что она так уж ему понравилась, – она ведь была хозяйкой, и к тому же это у нее был день рождения. Никому не показалось странным, что он танцевал с нами, все хотели, чтобы он нас пригласил. Он держался как человек нашего круга. И очень хорошо танцевал.

«Человек нашего круга», – повторил про себя Литума, перешагивая через высохшую морскую звезду, облепленную муравьями. Лейтенанта Алисия Миндро тоже, наверно, считает человеком своего круга. А его, скорей всего, нет. «Чоло на все сто, – подумал он, – из квартала Мангачерия». Глаза его были полуприкрыты, и поэтому он видел не то, как стремительно сменился ночью таларенский вечер, а зал и сад, наполненные говором и смехом юных и элегантных пар – обитателей белого квартала, примыкавшего к тому пустырю, где помещался бар Чунги, – гостей Лалы Меркадо. Юноша и девушка, неотрывно глядевшие друг на друга, переговаривавшиеся глазами, были Алисия Миндро и Паломино Молеро. Нет, не могло этого быть. Тем не менее девушка продолжала.

– Он пригласил меня и сказал, что влюбился в меня с первого взгляда, – слышал Литума. Она говорила быстро, и в голосе ее не звучало ни малейшего волнения, точно она пересказывала некое сообщение. – Еще он сказал, что всегда верил в любовь с первого взгляда, а теперь убедился, что она на самом деле существует. Потому что он влюбился в меня в тот самый миг, как увидел. И что я вольна посмеяться над ним, но это чистая правда. И что никогда никого не будет любить так, как любит меня. И что, даже если я не стану и смотреть в его сторону, он все равно будет любить меня до самой смерти.

«Так оно и вышло», – подумал Литума. Что она, плачет? Нет, показалось. Полицейский шел сзади и не мог заглянуть ей в лицо, но голос ее не дрожал, а был сух, тверд, суров. Литуме все время казалось, что она рассказывает не про себя, что все это не трогает ее, будто история эта не кончилась кровью и смертью.

– Еще он сказал, что хочет спеть мне серенаду. Что будет петь мне каждый вечер и сделает так, что я полюблю его, – чуть помолчав, продолжала она. Скрежет железного обода по песку вселял в Литуму необъяснимую тоску: он ждал, когда раздастся этот звук, а дождавшись, покрывался мурашками. Он прислушался к тому, что говорил лейтенант. А лейтенант ворковал как голубь:

– Да? Ну и как же? Выполнил он свое обещание? Пел серенады в Пиуре? Влюбились ли вы в него?

– Не знаю, – ответила девушка.

«Не знает? Как это можно не знать?» – подумал Литума. Он стал припоминать, в кого был сильней всего влюблен. Может быть, в Мече, невесту Хосефино, русоволосую пышнотелую красотку, которой он так и не осмелился открыть свое сердце? Да, ее он любил взаправду. Как же можно не знать, любишь ты человека или нет? Вздор какой-то. Нет, она явно ненормальная. У нее не все дома. Или же она прикидывается, чтобы запутать их? Может, ее подучил полковник? Ни одно из этих объяснений Литуму не устроило.

– Так все-таки Паломино пел вам на Пиурской авиабазе? Не правда ли? И довольно часто? – нежно ворковал лейтенант.

– Каждый вечер. Это началось сразу после того дня рождения и продолжалось до тех пор, пока папу не перевели сюда.

Ватага мальчишек обстреливала из рогаток кота, принадлежавшего вместе с пивной китайцу Тангу. Кот, жалостно мяукая, в ужасе метался по крыше. Китаец со шваброй наперевес бросился к нему на выручку, и мальчишки с хохотом разбежались.

– А как относился к этим серенадам ваш папа? – тоненько выпевал лейтенант. – Может быть, он не знал о них? Он ни разу его не поймал?

– Как он мог не знать? Он же не глухой, – ответила девушка. Литуме показалось, что впервые ее ответ прозвучал не очень уверенно: она словно бы собиралась сказать еще что-то, но передумала.

– И что же он говорил?

– Говорил, что Палито до меня как до английской королевы, – проговорила девушка с непреклонной убежденностью. – А когда я передала его слова Палито, тот ответил: «Твой папа ошибается. Ты для меня – несравненно больше, чем английская королева. Уж скорей Пречистая Дева».

В третий раз почудился Литуме смешок – задавленная, насмешливая ухмылка. «Палито? Ах, это она так перекрестила Паломино. Должно быть, эта собачья кличка годилась для людей "нашего круга", а Паломино и Темистоклес – типичные имена чоло. Сволочь, – подумал Литума, – сволочи эти белые».

Наконец подошли к участку. Дежурный, Рамиро Матело, ушел, не оставив записки, и дверь была заперта. Лейтенанту, чтобы открыть ее, пришлось прислонить велосипед к стене.

– Прошу вас, проходите, садитесь, отдохните, – с полупоклоном сказал он. – Можно выпить кофе или минеральной воды. Прошу!

Было уже совсем темно. Девушка осталась у дверей, ожидая, пока Литума с лейтенантом, натыкаясь на стулья, засветят лампы. Нет, в глазах ее не было влажного блеска непролитых слез – она не плакала. Литума видел стройный силуэт, четко выделявшийся на фоне грифельной доски, на которой записывались задания, и снова подумал о Паломино. Сердце у него щемило от непонятной тревоги. «Не могу поверить», – подумал он. Неужели вот это окаменевшее существо рассказало им все про Паломино Молеро? Он видел перед собой девушку, но все равно ему казалось, что ее здесь нет, что она ничего им не говорила, что это плод его воображения.

– Устали, должно быть? – Лейтенант поставил чайник на примус и стал разжигать его. – Литума, стул!

Алисия Миндро присела на самый краешек спиной к выходу и к лампе над дверью; лицо ее осталось в полутьме, а фигура была окружена золотистым ореолом. Теперь она казалась совсем юной. Может быть, она еще школьница? В доме по соседству что-то жарили. Издали долетал пьяный голос.