Пес, который боролся за свои права - Сьюзан Конант

Эл зарабатывает на жизнь тем, что водит школьный автобус, выкапывает червей для наживки, накачивает газ, присматривает за летними коттеджами и выполняет еще дюжину работ, причем абсолютно легально. Летние дома, пустующие со Дня труда до Дня поминовения, вызывают искушение, с которым далеко не всякий в силах совладать, но Эл малый честный. Он обещал мне приглядывать за Баком, и я поверила ему, хоть свободного времени у него в обрез. Более того, он просто не в состоянии решить за Бака его проблемы. Для этого необходимо возвращение Клайда и успешное разрешение Милли от бремени.

Я позвонила Фейс Барлоу: что, если кто-то принял Клайда за странноватого вида аляскинскую лайку? Некоторые заводчики просто не хотят давать приют потерявшимся собакам, ведь у среднего заводчика собак и без того много, а места мало. К тому же многие опасаются инфекционных заболеваний, блох и других неприятностей. Однако время от времени Фейс подбирала потерявшуюся собаку, но только одну, и, естественно, только маламута.

Я услышала записанный на магнитофон голос. Точнее, не сразу: лента началась с воя маламутов. Затем голос Фейс сказал: «Привет, это Фейс, дома нет никого, кроме собак, и у нас еще не было времени научить их отвечать на телефонные звонки, но, если вы оставите свое имя и номер, мы отзвоним вам при первой возможности». Снова завыли маламуты, затем раздался гудок, и я оставила свое сообщение относительно Клайда с просьбой позвонить мне. Потом я позвонила Баку и снова нарвалась на автоответчик: «Это Бак Винтер. Оставьте свое послание, и один из нас вам отзвонит». Затем прозвучала запись чистого, звонкого лая Клайда. Я вспомнила, как он стоял в позе гигантского кролика и ждал, когда я дам ему пончик. Послание я оставлять не стала. Просто не могла произнести ни слова.

К этому времени — до вторника вечером — я уже перестала надеяться, что Клайд вернется к двери моего дома или я увижу, как он рысцой перебегает улицу. Но мои свистки и крики создавали хоть какую-то иллюзию, что я стараюсь его отыскать, да и Рауди был сам не свой от радости, топая рядом со мной. Когда мы вышли через заднюю дверь моего дома, на подъездной дороге стоял Кевин. На нем были мешковатые спортивные брюки серого цвета и футболка Кембриджской ассоциации христианской молодежи. Он разговаривал с Шейном, который держал на поводке Винди.

— Холли! — окликнул меня Кевин. — Как поживаешь?

— Бывало и лучше, Кевин, — сказала я. — Привет, Шейн.

— У меня для тебя неважные новости, — сказал Кевин. — В воскресенье ночью в этих краях пропали еще две собаки — и та и другая исчезли со двора.

— В Службе контроля за животными мне ничего об этом не говорили, — сказала я.

Кевин пожал плечами:

— Держите собак при себе. Или пускайте в дом. Не оставляйте их во дворе.

— Еще чего, — возразил Шейн.

На сей раз Кевину не понравился его тон, а вообще-то, его все раздражало в моем постояльце: голос, манера говорить, одежда, образование, профессия, светлые волосы, карие глаза.

— Мы будем осторожны, — сказала я. — Можно подумать, что это в первый раз. Разве раньше такое не случалось сплошь и рядом? Неужели в Кембридже никогда не воровали собак?

— Время от времени воровали и воруют. Но мы не всегда про это знаем.

Да, подумала я. Не всегда знаете, но чаще просто не хотите знать. Случается, еще как случается. Очень давно такое случилось со Сьюзен Бучер. Она выросла в Кембридже, и здесь же украли ее сибирскую лайку. Сейчас она и ее маламуты живут у Полярного круга, где мужчины — это мужчины, а Сьюзен Бучер часто побеждает на гонках собачьих упряжек, — иными словами, она живет там, где женщины вроде нее побеждают, а мужчины проигрывают. Судя по тому, что я о ней читала, она до сих пор горюет о давнишней потере — украденной собаке.

— Возможно, Кевин, ты не всегда знаешь об этом, но про Клайда ты слышал, — сказала я.

— Холли, мне действительно очень жаль. — Вместо того чтобы смотреть на меня, Кевин разглядывал свои туфли.

— Тогда помоги мне.

— Я делаю все, что могу.

— Так ли?

Кевин сбежал. Отец заперся в сарае и плачет. Стив убил Леди только потому, что это его работа. Но Шейн был здесь, рядом. Он не сбегал, не рыдал и не убивал изголодавшихся по любви пойнтеров.

— Пройдемся? — предложил он.

Винди слегка опустила голову и хвост, и Рауди одобрительно ее обнюхивал. Возможно, я уже говорила, что маламуты часто ведут себя заносчиво и даже агрессивно по отношению к другим собакам, но Рауди откровенно нравилась Винди, которая признала в нем высшего по рангу и не рычала. Она его не боялась.

Мне было необходимо пройтись, и, хоть я обычно не слишком откровенна с малознакомыми людьми, выговариваться всегда полезно. Про Стива я Шейну ничего не сказала — я вообще ни разу не упомянула о его существовании, — зато поведала ему все остальное.

— Значит, с вашим отцом такое творилось, когда умерла ваша мать? — спросил он.

— Сейчас еще хуже. Это меня и беспокоит. Хоть бы Милли поторопилась.

— Ее повязали с Клайдом?

— Да. Это ее первый помет.

— Клайд очень красивое животное, — сказал Шейн. — Эти помеси великолепны. Ваш отец славный малый. Встреча с ним доставила мне истинное удовольствие.

— У него особый характер. Я привыкла к тому, что часто приходится объяснять его тем, кто еще плохо знает Бака.

— Стопроцентный индивидуалист.

— Да, — сказала я.

— Прототип.

Это слово поразило меня, хотя он не сказал бы ничего нового, если бы заявил, что, создавая Бака, природа нарушила общепринятый стандарт. Возможно, на меня вообще легко произвести впечатление. И уж определенно не слишком трудно пригласить пообедать. Шейн привел меня в располагавшееся неподалеку от Кендел-сквер и ныне не существующее заведение под названием «Дневной улов», которое считалось лучшим рестораном во всем Кембридже. Чихуахуа не протянула бы и дня на том, что в большинстве ресторанов Кембриджа подается в качестве обеда из трех блюд. После обеда в «Дневном улове» от вас целую неделю пахнет чесноком, петрушкой и оливковым маслом, но и чувство голода не посещает вас ровно столько же.

— Та оленина была бесподобна, — сказал Шейн.

Мы сидели друг против друга и читали меню. Возможно, мне следует отметить, что в «Дневном улове» не было ничего романтического, если ваши представления о романтике связаны с сине-белыми изразцами, толпами народа, соответствующим освещением и итальянского вида официантом, который не объявляет, что сегодня вечером будет вас обслуживать, когда и без того видно, что это так.

— Она вам действительно понравилась? — спросила я.

— Еще как.

— Мне показалось, что лук сгорел.

— Поджарился.

— Говорить так — очень любезно с вашей стороны.

Я уже упоминала, что лук совершенно сгорел, и двух мнений на этот счет быть не могло. Я говорю как на духу, поскольку всегда стараюсь быть правдивой. Но при всем том мне неловко признаться, что во время еды говорили мы главным образом обо мне. Возможно, я была слишком взвинчена и не замечала этого или слишком польщена его вниманием, чтобы сменить тему. Мой собеседник умел слушать. Это была одна из граней его обаяния. Были и другие. Он восхищался моими волосами. Ему еще не приходилось встречать писателя, пишущего исключительно о собаках. Как я могу столько есть и при этом оставаться стройной? Правда, не такой уж и стройной. Сколько собак у меня было? Что это были за собаки?

Выходя из ресторана, мы столкнулись с Мэтом Джерсоном и его женой Марти. Я знала, что Мэт и Шейн работают на одном факультете, но за весь вечер я не задала Шейну ни одного вопроса про него самого или про его работу, поэтому не было ничего удивительного в том, что мы не говорили про Мэта. Мой отец и Мэт хорошо знают друг друга, поскольку каждый из них по-своему является специалистом по волкам. Между прочим, Мэт нисколько не похож на волка, и ни Мэт, ни Марти не имеют ни малейшего сходства с немецкой овчаркой, которую они держали и с которой Мэт занимался в Кембриджском клубе дрессировки собак. И действительно, Мэт и Марти поразительно похожи друг на друга: оба невысокие, плотные, у обоих вьющиеся каштановые волосы — у него слишком длинные для мужчины, у нее слишком короткие для женщины. У нее голос глубокий и низкий, у него тенор. Иными словами, на вид и на слух они — поженившиеся близнецы.

Джерсоны были моими хорошими друзьями, пока между нами не произошла глупая размолвка, вызванная тем, что мы не совсем правильно поняли друг друга. Когда они завели немецкую овчарку, я явилась к ним домой с резиновой игрушкой для щенка и жареным цыпленком для них, но в прошлом году, когда появился на свет их ребенок, я забыла послать поздравительную открытку, чем задела их чувства. Мне очень их недоставало. Конечно, следовало позвонить, тем более что вскоре я узнала о смерти их собаки. Но Джерсоны не умеют долго держать зла. Они дружески со мной поздоровались, расспросили про Бака, выслушали про Клайда и пригласили зайти к ним как можно скорее. Чтобы не бередить рану, я не стала приносить свои соболезнования по поводу собаки. Разумеется, мне перво-наперво следовало осведомиться об их младенце, но я забыла не только его имя, но и пол. Они этого, кажется, не заметили, но в отношении Шейна проявили странную холодность. У меня создалось впечатление, что в отличие от меня они вовсе не сходят по нему с ума. Мне он казался очаровательным. Им нет. Ни один мужчина не может нравиться всем вашим друзьям без исключения. Например, Рита встречалась с парнем, которого я терпеть не могла. Он считал собак настолько антисанитарными, что если Рита гладила Граучо, то он позволял ей прикоснуться к себе лишь после того, как она вымоет руки.