Подставь крыло ветру - Элоа Одуэн-Рузо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой ум, как раскручивающаяся пружина, продолжал с бешеной скоростью собирать воедино осколки прошлого. Меня душили слезы и смех, я вспоминал разговоры, которые так старался забыть. Но время не притупило воспоминания, они были такими яркими, что страдания мои стали безмерными.
Внезапно я вспомнил, что было за несколько дней до первой волны эпидемии. В самом-самом начале. Еще никто не знал, что происходит и что с нами случится. Вскоре люди будут умирать на улицах, и никто не осмелится подобрать трупы. В тот день меня не было в студенческой комнате, где я живу до сих пор. Я готовился к экзаменам. Зашел в табачную лавку, чтобы купить сигареты, и не подозревал, что это будет моей последней вылазкой в ближайшие несколько месяцев. В тридцати шагах от моего дома мне бросилась в глаза странная сцена. Сцена в чем-то торжественная и мрачная. Над канализационной решеткой, на куче гниющих листьев, сидели три птенца. Их перья намокли, глаза были закрыты, а клювы, наоборот, открыты. Три воробушка сидели бок о бок, будто кто-то их туда специально посадил. Я помню, как это меня взволновало. Хотя я не был суеверным, я воспринял эту сцену исключительно как дурной знак. И с ужасом увидел в последующие дни, насколько верным было мое предчувствие.
Прошли годы. И я забыл, усилием воли, трех маленьких воробьев с улицы Гёте. Я постоянно стремился стереть из памяти все, что было до событий. Нужно было перевернуть страницу. Чтобы забыть наши слезы и наши братские могилы. Таков был дух времени. Сегодня, глядя на эту утку, умирающую на ковре в моей комнате, я понял, как мы ошибались. Я смотрел на утку, а сам думал совершенно о другом. И совершенно беспорядочно.
Я думал, как был наивен и как быстро прошла эта наивность. О том, что молодости как таковой у меня не было. Думал об умерших друзьях и родных. Мне казалось, что эта раненая птица рядом со мной воплощает в себе все страдания прошлого, которое выходит на поверхность, оставаясь нетронутым. Мне также показалось, что я изменился. Хотя я против воли уносился в прошлое, во времена утраченной беспечности, в потерянную юность, я уже был не тем человеком, что двадцать лет назад.
Я чувствовал себя скорее другим, что совсем не успокаивало. Все, что раньше составляло мою сущность, просто испарилось. Персонаж, которого я создавал годами, исчез, и я не узнавал того, кто пришел ему на смену. Я так много сделал, чтобы обрести постоянный контроль над собой, и все в одночасье развалилось. Я сейчас переживал, как и в начале своей взрослой жизни. Чистый лист, сказал я себе, вот оно — первое утро мира. Я больше не узнавал себя, а если бы узнал, то расплакался бы. До этого момента я чувствовал себя комфортно в нашем новом времени, а теперь вдруг растерялся, стал нагим. Я паниковал, как заблудившийся в лесу малыш.
Как вид простой утки мог вызвать такое потрясение? Не знаю, я и по сей день пытаюсь ответить на этот вопрос. Это была просто птица, с круглыми глазами, большим животом и короткими ногами, и никаких сверхъестественных способностей она не имела. Так как же? Может быть, потому что я давно не видел живых уток?
Может быть, она олицетворяла наше прошлое? Может, была мостиком, связывающим нас с тем, чего уже не вернуть?
Я перестал размышлять и осторожно взял утку в руки. Она была без сознания. Я чувствовал биение ее сердца, тепло тела и мягкость перьев. И я понял, что помочь ей — все равно что спасти себя. Себя и всех тех, к чьей судьбе я раньше был равнодушен.
~~~
Мне потребовался почти час, чтобы удалить дробь, используя маленькие плоскогубцы и ватный шарик, смоченный в спирте. Утка настолько ослабла, что мне несколько раз казалось, будто она вот-вот умрет. Но она держалась. Когда операция закончилась, я оставил утку отдыхать и сделал радио чуть погромче.
Префект Парижа делал заявление. Его тон был нейтральным, но в нем проскальзывал страх. Префект просил людей разойтись по домам. Если утку в ближайший час не найдут, городские колокола начнут звонить. Деньги, обещанные победителю, будут переданы Церкви. Подойдя к окну, я увидел собравшуюся на улице толпу, все стояли плотно и не двигались. Дослушав объявление, что-то гневно закричали. На другой стороне улицы на крышах домов в вечернем свете вырисовывались силуэты. То были охотники, не желавшие бросить начатое. Они забирались на крыши в поисках пропавшей утки.
Я задернул шторы и вернулся к своей незваной гостье. Она только что проснулась. Я дал ей немного сухарей, но птица не стала их есть. Немного попила и снова заснула. Пульс был обнадеживающим. Жар спал. Она набиралась сил, а я думал о том, как ей помочь.
Безопасного места для утки не было. Но вдруг я вспомнил о книге, которую листал утром, с рисунками Ирландии. Да… По ту сторону Ла-Манша была Англия, а дальше — Мертвый остров. Так что можно было попробовать добраться с уткой до побережья. Потом дело за ней. Утке придется попытаться долететь до Ирландского моря.
Последний поезд к Ла-Маншу уходил с ближайшего ко мне вокзала Монпарнас менее чем через час. Я нашел информацию, что поезд с автоматическим управлением, без водителя, шел без пересадок до самого Гранвиля. Поезд запустили до событий, и он был все еще в очень неплохом рабочем состоянии. Этот скоростной поезд представлял собой лучший способ добраться до моря, а также последний шанс спасти птицу, за которую я взял на себя ответственность. Эта миссия, которую я внезапно возложил на себя, продолжала меня удивлять. Не в моем характере идти на такие трудности ради кого-то, тем более ради животного. И все же я чувствовал, что сделал правильный выбор. На все вопросы это был мой единственный ответ, только в этом я не сомневался. Выбор становился очевидным. То было некое единение с дикой природой. Так, возможно, было в первый день существования человека, когда люди покрывали своды пещер рисунками — фантастическими стадами.
Я бросил в
