Книга Семи Дорог - Дмитрий Емец

Ирке стало вдруг легко и хорошо. Все сомнения позабылись. Раскрасневшаяся, с прилипшими к щеке чипсами, со следами засохшего мороженого на носу, растрепанная, девушка то порывалась бежать, то останавливалась и начинала вертеться. Ей хотелось заставить юбку кружиться. Матвей любовался Иркой. Она была смешная-смешная, нелепая-нелепая в своем счастье и совершенно не наблюдала себя по стороны. Именно это делало ее веселье настоящим, убирая тот элемент позы, рисовки или ролевой игры, который часто ухитряется сохраняться даже тогда, когда человеку хорошо.

Ирка была счастлива и, как всякий счастливый человек, говорила очевидные вещи: «Птица пролетела… Ой, почему-то белая! Ой, не знала, что в Москве есть чайки!.. Мужик в шортах проехал… Смотри, собака! Лакает воду из грязной лужи, а в шаге от нее река!»

– Бедолага! Ишь как ее городом шарахнуло! – отозвался Багров.

Перед ними шла интересная парочка: студентка и очень зрелый, молодежно одетый мужчина. Она задорно хохотала, висла у спутника на руке и называла его «противным Борисюськой». Говорили громко, Ирке и Багрову все было слышно.

– Процент от оборота. Плюс бонус за каждую сделку. Бывают моменты, когда выгоднее дробить, но это при условии быстрого поступления средств на счет… Стратегия руководства мне, конечно, понятна и условия неплохие, но они сами себе подрывают рынок, не развивая дистрибуции, – назидательно вещал «противный Борисюська», видимо, не очень хорошо понимая, о чем разговаривают со студентками.

Временами он спохватывался, что эта тема девушке неинтересна, и, затихая, начинал бормотать:

– Ты музыку любишь? В кино ходишь? Это хорошо! Моя первая жена была недалекая глупая женщина. Я не мог бросить ее восемь лет. Она раскормила меня как борова. Блинчики, первый ужин, второй ужин, еда перед сном… Моя вторая жена была психологом. Недалекая, злая женщина! Я писал за нее кандидатскую, потом докторскую. Четыре года она кормила меня одной яичницей и обкуривала «Винстоном». Я высох, как мумия.

Ирка подумала, что «противный Борисюська» допускает самую распространенную среди мужчин ошибку: говорит сам. Мужчина должен молчать, но делать это нужно спокойно и легко, без вымученности. Говорить должна девушка. Тогда она сама себя заговорит, завоображает, все придумает и останется уверенной, что впервые в жизни встретила родственную душу.

Ободряюще хохочущая девушка обернулась, увидела Ирку и перестала смеяться. Тонкая сеть магии нарушилась. Ирка вскрикнула – перед ней стоял молодой суккуб.

– Гаулялий! – представился он. – Мы знакомы, но опосредованно, через общего нашего дорогого человечка… – суккуб поклонился Багрову. – В какой-то момент, Ириночка, мне даже случилось побывать в вашей шкуре! Вы обворожительны! Чего стоят одни только ножки!

– Какие ножки? Что он несет? – спросила Ирка, удивленно глядя на Багрова.

Матвей помрачнел. Он вспомнил, что видел этого суккуба на крыше, когда тот притворялся Иркой. Впрочем, сейчас был неподходящий момент для выяснений отношений. И суккуб это прекрасно понимал. В толпе Трехкопейная дева не сможет пустить в ход рунку. Вспомнив о «противном Борисюське», находившемся у него на выпасе, суккуб ловко отправил его за мороженым, а сам перепорхнул к Ирке и Матвею и, пристроившись между ними, подхватил обоих под ручки.

– Вы обратили внимание? По сторонам смотрите – красивые девушки выгуливаются исключительно воинственными гномиками! А? Как вам? Дожили! – зашептал он по-свойски, точно знал обоих с младенчества.

– А красивые мужчины? – спросила Ирка, невольно оглядываясь на Багрова, но видя только розовую щеку виснущего на ней суккуба.

– Ну, милая, сказанула! Красивые мужчины сами требуют. И получают его от некрасивых, трезвых и расчетливых женщин. Нередко даже старше себя. Ну, туда им и дорога! Кому еще нужны надутые пупсы?

– Что?

– Все просто, люля моя! Некрасивый мужчина сам дает внимание, а красивый его требует. Вот и вся арифметика!

Гаулялий подпрыгнул. Подвесы в форме фигурных таблеток затряслись в розовых мочках ушей. Служившие коленями пузырьки от духов заскрипели.

– Да и женщины хороши! Если хочешь приручить даму, воплоти ее тайную мечту, и ее эйдос навеки твой! Ах какие бывают мечты! Например, вчера клиентка была! Ей срочно требовался прЫнц. Нет, ни в коем случае не беленький! А такой, знаешь, принц-вампир на черном коне!.. Вообразите: она стоит такая вся такая… а он выходит такой весь растакой! И розами ее по лицу со всего размаха – раз! Получи, такая вся такая!.. Не могу, короче, тебя забыть, ваще! А она, дрожа, бросается ему на шею и лепестки осыпаются, такие все такие! – и Гаулялий зарыдал от полноты чувств.

– Как это по лицу? Розы-то с шипами! – хмуро сказал Багров.

– Ну, они, конечно, с шипами. Но шипы я ножничками отрезал! Очень надо мне потом с зеленкой возиться! – покаянно вздохнул Гаулялий.

Ирка, ахнув, заглянула ему в глаза.

– Ты? Так, значит?..

Суккуб поклонился, хлюпнув коленками.

– Ну, конечно, принцем был тоже я… А где я его возьму-то? Разве что в Африке черненького поймаю. А сейчас прощения прошу! У меня разговорчик к Матвею имеется! Давно хотел его встретить!

Он обнял Багрова за плечо и потянул за собой, к набережной. Ощущалось, что Гаулялий мало-помалу освоился на земле, унаследовав клиентов сгинувшего Хныка, поднабрался опыта, и дела у него идут неплохо.

– Чего надо? Я тебя прикончу! – рявкнул на него Матвей.

– И правильно! Поделом мне! Да разве ж я сам? Меня Шилов заставил!.. А я, бедненький, слабовольненький, не смог воспротивиться! Можешь меня наказать! Бей, не жалея! Так мне, заразочке такой, так!..

И он услужливо надул щеку, подставляя ее Багрову. Даже ладонь его потянул, чтобы ударить самого себя рукой Матвея. Тот бить не стал и руку брезгливо отдернул.

Гаулялий перестал надувать щеку.

– Ну и не надо! – сказал он без огорчения. – Я просто привет хотел передать! Ты ж теперь наш!

– Как «ваш»? – со страхом переспросил Багров, невольно вспоминая четыре карты и выигранный конструктор. – Ничего я не ваш!

Гаулялий спорить не стал, только подмигнул по-свойски. Секунду спустя он повис на «противном Борисюське», который, по щедрости купив пять порций мороженого, мерз теперь, прижимая их к груди. Суккуб подхватил его под локоть, и парочка быстро нырнула куда-то.

– Может, надо было сказать? Предупредить? – спросила Ирка, подбегая к Багрову.

– Чего сказать? – машинально отозвался он, размышляя о только что услышанных странных словах.

– Ну, мол, простите, но ваша девушка – суккуб, которому нужна только ваша душа, – печально сказала Ирка и вздохнула, понимая, что едва ли «противный Борисюська» стал бы к ней прислушиваться. Только у виска бы пальцем покрутил. Это все равно как к ней бы сейчас кто-то подошел и ляпнул: «А твой Матвей-то суккуб! Ему нужен только твой эйдос!»

– Бывают же такие сволочи! Несут всякую чушь! – пробормотал Багров, непонятно что имея в виду.

Гаулялий мелькнул в толпе в последний раз и окончательно исчез.

– Скользкий тип! – сказала Ирка. – И самоуверенный.

– Ага, – кивнул Матвей.

Гаулялий и правда очень изменился. А ведь совсем недавно дела у него шли скверно. Каждую секунду он ожидал, что его турнут в Тартар, и ходил, втянув голову в плечи. Но внезапно в один из таких пустых дней ему повезло. Он случайно открыл для себя уникальную нишу – фактически золотую жилу. Зашел в частный магазинчик сувениров на центральной улице и, показав на дорогущую глиняную жабу, велел ее упаковать. Молодая продавщица трудилась минут десять. Оборачивала ее цветной пленкой, закручивала ленточками, а края ленточек продергивала ножницами, чтобы те свернулись в кольцо. Гаулялий наблюдал, постукивая о прилавок свернутыми деньгами. А в последнюю минуту, когда продавщица уже протянула за ними руку, внезапно спрятал их в карман. В глазах у женщины повис тревожный вопрос.

– Куплю, если и душу продадите! – шутливо сказал суккуб, пряча за спиной ладони, чтобы не видно было, как дрожат от жадности пальцы. Слово «эйдос» он дальновидно не упоминал, не желая лишних вопросов.

Продавщица улыбнулась с явным облегчением. Значит, работа не насмарку.

– Да запросто! Бесплатно берите! Вам завернуть или как?

– Нет-нет! Я сам возьму! – поспешно сказал Гаулялий.

В следующее мгновение цепкая ручонка скользнула продавщице в грудь и исчезла там на несколько мгновений. Женщина попыталась крикнуть, но почему-то не смогла и, задохнувшись так и не состоявшимся воплем, осела прямо на гору китайских чашек, имитирующих настоящие китайские чашки. Гаулялий оглядел эйдос и, приятно улыбнувшись своему отражению в витрине, вышел на улицу. Глиняную жабу он выбросил в первую же урну, а эйдос бережно спрятал в чистенькую, тщательно протертую пудреницу.

С тех пор пудреница наполнялась быстро. Если Гаулялий и ходил еще на свидания, то только из любви к искусству. Он был доволен собой. Для суккуба, привыкшего обольщать и играть в любовь, это была новая техника, скорее комиссионерская, но очень эффективная. И какое ему было дело, что человек, так и не понявший, чего он лишился, остался с черным провалом в душе, который не заштопают уже никакие нитки. И этот страшный сосущий провал год от года будет только гноиться и заполняться нечистотами. В лучшем случае покроется чуть розоватым и пористым замещающим жирком.