Врачебная ошибка - Ирина Градова

– Агния так считает? – прервал подполковника Кадреску. – Что ж, тогда я, пожалуй, соглашусь. Но почему вам кажется, что я преуспею лучше вас?

– Во-первых, потому, что вы не имеете отношения к полиции. Папаша раздражен и жаждет возмездия. Виновница случившегося, судя по всему, мертва, и ему даже не на кого направить свой гнев… Во-вторых, я не могу распыляться людьми без четких гарантий того, что дело имеет шансы возбудиться – мое начальство этого не одобрит. И в-третьих, я из органов, а потому не могу использовать методы, доступные вам, как частному лицу.

– Любые методы? – уточнил Кадреску.

– Любые законные, – кивнул подполковник. – Что дал ваш разговор с редактором «Новой жизни» – какие-нибудь имена, зацепки?

– Да нет, но я могу поболтать с коллегами Нины – может, им она рассказывала больше, чем боссу?

– Хороший план, – одобрил Карпухин. – Действуйте, но не забывайте держать меня в курсе.

Я поскреблась в дверь заведующей, сжимая в руке конверт, оставленный на посту посыльным.

– Что случилось, Агния Кирилловна? – спросила Охлопкова. – Вам нужна консультация?

– Нет… Я тут получила странное послание.

– Странное?

– Прочтите сами, – и я подсунула ей документ.

Пробежав его глазами, она подняла их на меня, явно озадаченная.

– Вас вызывают в суд в качестве свидетеля?

– Да! – в отчаянии воскликнула я. – Почему именно меня?

– Даже предположить не могу… Я звоню нашему юристу: пора и ему поработать наконец!

В обеденный перерыв меня нашел маленький, юркий пацанчик с аккуратными усиками и с толстенной кожаной папкой под мышкой. Он оказался штатным юристом больницы, Арсением Широковым. Я ни разу не сталкивалась с этой службой, хотя смутно сознавала, что, как и во всякой крупной организации, она должна существовать.

– Необходимо продумать нашу стратегию, – затараторил Арсений, как только мы поздоровались. – Иск предъявлен не к конкретной личности, а ко всей больнице, и это со стороны семьи весьма умный ход…

– Почему? – перебила я.

– Что взять с рядового работника, да к тому же еще и мертвого?

– Погодите, ведь вина Киры не доказана!

Арсений уставился на меня, как уж на мангуста.

– Агния Кирилловна, вы же понимаете… – начал он и осекся, сообразив, что я-то как раз ничего и не понимаю. – Вы должны понимать, – продолжил он, откашлявшись, – что Шемякина, как бы это сказать, э-э-э… умерла вовремя: с ее смертью поиск «виновных», крови которых так жаждет семья Нины Митиной, теряет актуальность!

– Вы хотите сказать, что Кира должна стать козлом отпущения?!

– Если хотите, – пожал плечами юрист. – Знаю, это кажется не слишком честным, однако, сами посудите, ведь никто не пострадает, верно? Сын Киры – записной торчок, ему на доброе имя матери наплевать, а больше никому и дела нет…

– Есть, – перебила я, и Арсений вперил в меня взгляд, словно внезапно узрел архангела Гавриила.

– Что, простите?

– Я говорю, есть дело. Мне не все равно, если Киру станут обвинять в том, чего она не совершала!

– Агния Кирилловна, но политика больницы… Шемякина ведь подворовывала наркотики… вернее, списывала все подчистую, а это равносильно воровству – и вам об этом известно!

– Да, но то, что именно она перепутала наркоз, еще не доказано!

– Но никто и не станет это доказывать, ведь это… это просто нецелесообразно! Ну как вам объяснить?!

– Не надо мне ничего объяснять! – разозлилась я, видя, что Арсений принимает меня за дурочку, которой все надо втолковывать десять тысяч раз. – Я отлично понимаю, что вы пытаетесь сделать – списать на Киру все грехи. Не выйдет! Докажете ее вину – отлично, не докажете – идите к черту!

По всему видно, юрист не ожидал такой реакции. Мне даже стало его жалко, ведь парнишка молодой и тоже человек подневольный: как можно ожидать, чтобы он пошел наперекор главному человеку в больнице, Доброву? Ведь именно от него зависит карьера Арсения! Поэтому я смягчила тон:

– Вы лучше скажите, что от меня потребуется на этом суде?

– Суда не будет… вернее, Добров не хочет, чтобы суд состоялся, – тут же поправился юрист.

– Но повестка…

– Мы должны сделать все, чтобы Митин согласился решить дело миром.

– То есть больница ему заплатит?

– Да. Вопрос только в сумме. Мы – не Америка, и на большую сумму Митин рассчитывать не может даже по суду. Надо прикинуть, сколько ему могут дать, если процесс состоится, и заплатить чуть больше.

– А если Митин окажется не таким сговорчивым, как ожидает Добров, и процесс все-таки состоится, то что потребуется от меня? – я помахала в воздухе повесткой.

– Скорее всего, дать характеристику работе Шемякиной, ведь вы дольше других с ней работали.

– И все?

– Принимая во внимание ваше к ней отношение, это может оказаться м-м-м… несколько затруднительно.

– Почему?

– Вы слишком лояльны к ней, а руководство больницы хочет не этого.

– Добров желает, чтобы я опорочила Киру?

Арсений не ответил, но все и так выглядело кристально ясно.

– А вы понимаете, что, обвиняя свою анестезистку в халатности, я тем самым подставляюсь сама? Что я за врач, если, больше двадцати лет работая с этой медсестрой, не смогла разглядеть, какой она плохой специалист?

– Поймите, Агния Кирилловна, – взмолился Арсений, – от меня ведь ничего не зависит! – На его лбу выступили капельки пота. – Я – юрист больницы и выражаю интересы этой больницы и ее руководителя. Других вариантов нет!

– Нет, есть, – возразила я. – Я не стану делать того, что ожидает от меня Добров, можете так ему и передать. Вас не казнят за то, что вы донесли до него мои слова, а я… Я уж как-нибудь отверчусь.

Арсений посмотрел на меня со странным выражением на лице.

– А вы смелая женщина, Агния Кирилловна, – сказал он с неожиданным уважением. – Вы ведь не первая, к кому я обратился с подобной просьбой, и ни один человек не отказался пойти навстречу руководству. Вы – единственная!

Мне вовсе не льстил этот факт. Нельзя сказать, чтобы я не опасалась реакции Доброва – терпеть не могу скандалов и ненавижу, когда меня отчитывают, как девочку, а наш главный любитель, так сказать, прогнать человека сквозь строй. Тем не менее вопрос с Кирой – дело принципа, а в некоторых случаях я не могу ими поступиться, иначе перестану себя уважать. И все же перспектива оказаться «на ковре» у главного вызывала у меня мелкую дрожь, которую я изо всех сил старалась скрыть от юриста. Я снова подумала о Кире. Конечно, она – самый удобный кандидат по причине ухода из жизни, но вот устроит ли такой выход отца Нины, или он потребует крови Жанны? Если да, то, возможно, расследование затянется и мне не придется вступать в сделку с собственной совестью? Господи, но ведь я вовсе не хочу, чтобы Жанну замучили подозрениями и допросами!

– Я все передам Доброву, – сказал между тем Арсений, не замечая моей задумчивости. – Надеюсь, ваша принципиальность не выйдет всем нам боком, Агния Кирилловна!

Павел гордился тем, что Карпухин дал ему самостоятельное задание. Иногда лейтенанту казалось, что подполковник все пытается делать сам, так как боится доверить что-то по-настоящему серьезное подчиненным. Это обижало парня, ведь он давно работал с Артемом Ивановичем и считал, что тому следовало бы больше полагаться на него.

Афанасий Шемякин, по данным, переданным Павлу Карпухиным, снимал квартиру в районе станции метро «Проспект Просвещения», на Сиреневом бульваре. Парень понимал, почему мужчине понадобилась его часть жилплощади, ведь с рождением ребенка съем жилья окажется непосильной ношей. Не понимал он лишь одного – как можно из-за квадратных метров убить человека. Правда, подполковник всегда внушает ему мысль, что подозрения не являются основанием для предвзятости суждений, но Трофименко верил в то, что дыма без огня не бывает.

Съемная квартира Шемякина оказалась маленькой, тесной клетушкой. Павел подгадал так, чтобы его визит пришелся на вечер и Афанасий был дома, однако он просчитался. Дверь открыла растрепанная девица, высокая и полная, но миловидная. На руках у нее гордо восседал пухлощекий малыш в желтом слюнявчике, заляпанном детской смесью. Продемонстрировав удостоверение, Павел получил разрешение войти.

– Не представляю, что могло понадобиться следователю от Афанасия! – воскликнула хозяйка, глядя на Трофименко одновременно растерянно и подозрительно. – Он таксует по вечерам, ведь, сами видите, дите у нас, денег много требуется.

– А вы… как ваше имя, кстати?

– Лиза.

– То есть вы не в курсе, что Кира Шемякина погибла?

– Кира… ч-что, простите?

Выглядела Лиза потрясенной, и сыграть такое, как казалось Павлу, невозможно, если только ты не окончил театральное училище и не проделывал подобные «этюды» на занятиях какого-нибудь мастера большой сцены.

– Кира Шемякина была убита, – пояснил Трофименко, пока Лиза переваривала новость, присев на подлокотник потрепанного кресла.