Дни затмения - Пётр Александрович Половцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Царском Селе тоже большой порядок. При первом посещении проверяю караул и посты во дворце. Испытываю неприятное чувство, проходя по зале, где представлялся Царю по окончании академии. Посещаю местный Совет, состоящий, в общем, из довольно умеренной публики, обещаюсь исполнить кое-какие пожелания, например, — об уничтожении караула у дома великого князя Бориса Владимировича. Великий князь после революции был вывезен из Ставки по просьбе Алексеева и водворен под караул в Царском.
Совет, кроме того, просит отвести им Дворец великого князя Владимира Александровича под клуб и читальню. Говорю, что сие вне моей власти, но что скажу Переверзеву, так как вопрос о правах на дворец, насколько помню, юридически сложен и уже возникал после смерти великого князя Владимира Александровича.
Вернувшись в Петроград, спрашиваю Керенского, какие имеются основания для содержания великого князя Бориса Владимировича под караулом. Он мне их перечисляет, но я доказываю, что если эти причины могли иметь значение в начале революции, то теперь они никакого основания уже иметь не могут и что я, для облегчения караульной службы, прошу разрешения караул снять, взявши с великого князя подписку о невыезде из Царского без разрешения коменданта, а так как солдаты, воспользовавшись отсутствием караула, могут разграбить великокняжеские погреба и, напившись, наскандалить, желательно спиртные напитки перевезти в другое место, по указанию коменданта. Керенский мне на это говорит: «А Вы Великого Князя с его гражданской женой посадите в Александровский дворец под один караул с Государем». Категорически против такой комбинации протестую, и в конце концов Керенский соглашается сделать по-моему.
Говоря про загородные места, должен сказать, что хуже других в Ораниенбауме, где второй пулеметный полк скандалит невероятно. Они и во время революции причинили много беспокойства, придя в Петроград со всеми своими пулеметами и обосновавшись в Народном доме, откуда их выдворить было очень трудно, ибо столичная жизнь им пришлась по душе. Теперь они терроризируют своими бесчинствами всю Ораниенбаумскую округу. Очень на них жалуется великий князь Николай Михайлович, у которого они его имение Михайловку разоряют систематически, но помочь ему ничем не могу, так же, как и в просьбе его освободить от военной службы двух его старых слуг.
В Гатчине сравнительно тихо. Там расположены юнкерские школы, произведшие на меня при осмотре очень хорошее впечатление, затем авиационная школа с очень большим личным составом, авиационная рота и масса вновь формируемых артиллерийских частей. Одно неприятно — очевидная неприязнь солдатского элемента к юнкерам, являющимся оплотом порядка.
Замечательную я раз получил жалобу от гатчинских жителей на солдатские бесчинства, где, между прочим, указывалось, что в дворцовых прудах были знаменитые карпы, носившие кольца с датами XVIII столетия и приученные по звуку колокольчика всплывать на поверхность воды для получения пищи. После революции солдаты немедленно позвонили в колокольчик; доверчивые современники Великой Екатерины всплыли и… попали в уху. Вот как демократия поглощает старый режим. Про избиение солдатами дичи в Царской Охоте и зверинце даже говорить противно.
Помню при посещении Гатчины забавный анекдот. Накануне происходила какая-то манифестация, и в одной из артиллерийских казарм в разных углах валялись плакаты. Заметив один с надписью: «Да здравствует Интернационал!», я спросил близ стоявшего солдатика, что эти слова значат, он смутился и заявил, что не знает, но что «депутат», бравый унтер из батарейного комитета, может объяснить, а сей последний действительно быстро объяснил, что интернационал значит интересы нации. Я удовлетворился, вспомнив, что еще солдаты декабристы думали, что Конституция — жена Константина Павловича. Традицию солдатской изобретательности нужно уважать.
В Гатчине однажды явился ко мне один из приближенных великого князя Михаила Александровича с приветом от него и с выражением сожаления, что при нынешних обстоятельствах свидание между нами немыслимо, хотя бы для того только, чтобы вспомнить былые дни на фронте с туземцами. Теперь он просит, не могу ли я устроить ему разрешение для проезда в Финляндию на автомобиле. Обещаюсь постараться, и в тот же день, будучи у Керенского с докладом, упоминаю об этом вопросе. Он мне отвечает: «А если бы меня не было сейчас в Петрограде, как бы Вы поступили?» Говорю, что разрешение выдал бы. «Ну и действуйте на собственную ответственность». На следующий день разрешение выдается, но, к сожалению, великий князь им не воспользовался.
Лихорадочная работа в столице не давала мне возможности кататься по окрестностям. Конечно, отдаленные места моих владений, вроде Архангельска, Вологды или Петрозаводска, мало мне причиняли беспокойства, и в большинстве случаев все вопросы, их касающиеся, разрешались Балабиным, но ближайшие к столице местности сильно меня интересовали с точки зрения возможного появления немцев, о чем мне пришлось обмениваться стратегическими соображениями со Ставкой.
История об отношениях Петроградского округа к фронту в двух словах следующая: в начале войны в столице находилась 5-я армия Фан дер Флита[129], штаб коей помещался в здании штаба округа и считал себя на театре военных действий, получая боевые награды, к великому огорчению чинов Главного штаба, доказывавших, что они в юго-западной части Дворцовой площади на целых 200 шагов ближе к противнику, а боевых наград не получают. Но 5-я армия ушла, и округ оказался вклиненным во владения Северного фронта, коему принадлежала Финляндия. Началась бесконечная переписка со Ставкой о границах округа. Вопрос особенно обострился с водворением в Петрограде Корнилова, задумавшего обосновать новый Петроградский приморский фронт, с включением Финляндии и южного берега Финского залива с огромной сетью укрепленных линий. Ставка и Северный фронт запротестовали, и пишущие машинки заработали.
Унаследовав вопрос, я его поставил иначе. Довольно у меня дела в самой столице, чтобы не интересоваться возможными военными действиями в Або или Ревеле, а потому пускай Северный фронт ведает удаленными от столицы областями, но я настоятельно прошу предоставить мне Выборгские, Наровские и Лужские позиции, о которых никто не заботился. Они для меня важны, как ближайшие подступы к Петрограду, на которых даже со своими «революционными» войсками я смогу немцев задержать достаточно, чтобы эвакуировать все ценное из города, по поводу чего мною было собрано совещание из представителей всех ведомств, давших мне вес своих грузов. Оказалось, что водой все вывезти можно быстро и хорошо. Так я и написал в Ставку, а в штаб Северного фронта послал своего офицера для выяснения взаимных отношений, но за время своего командования войсками окончательного ответа так я и не получил.
Морская оборона находилась в ведении Морского Генерального штаба, имевшего две оборонительные позиции, — одну, передовую, где-то на линии Свеаборга, другую, тыловую, впереди Кронштадта. Последняя была в зачаточном состоянии и, хотя в техническом отношении она зависела от Морского
