Лев в долине - Элизабет Питерс

– Влияние наркотика! – отмахнулся Эмерсон. – При умеренном употреблении он взбадривает.

– Какие глубокие познания! – Я огляделась, чтобы убедиться, что Рамсес нас не подслушивает. – Ты сам когда-нибудь?..

– Да, но только ради эксперимента. Мне не нравится ни само ощущение, ни побочные эффекты. Но в умеренных дозах опиум не вреднее табака или алкоголя.

– Говорят, что наркоманами чаще всего становятся слабовольные люди, которые обязательно пристрастятся к какому-нибудь зелью – либо к алкоголю, либо к наркотикам. Еще я слыхала, что они склонны ко всем существующим порокам сразу...

Не успела я поджарить хлеб, как Эмерсон сорвал его с вилки и в мгновение ока проглотил. Выпив третью чашку чая, он вскочил с табурета.

– Извини, Пибоди, но что-то ты замешкалась с завтраком. Не забывай, впереди у нас уйма работы.

Вот и жди от мужа справедливости!

Абдулла уже нанял по поручению Эмерсона бригаду землекопов. Сам Эмерсон терпеть не может заниматься подбором людей, ему подавай раскопки, все остальное только отвлекает его от главного. Распахнув ворота, мы обнаружили всех в сборе. Египтяне устроились у стены на корточках, готовые, судя по всему, просидеть так до заката. Многие из них работали у нас еще в прошлом году. На некоторых были темно-фиолетовые халаты и тюрбаны – отличительный признак египетских христиан-коптов; мусульмане оделись, как один, в выцветшие бледно-голубые балахоны. Вокруг взрослых без устали носились дети, издавая пронзительные крики.

Пока Эмерсон здоровался с землекопами и проверял, хорошо ли Абдулла исполнил его поручение, я разложила на складном столике свои снадобья к радости недужных, дожидавшихся моего появления. Лечила я в основном от офтальмии и желудочного расстройства. Эмерсон первым завершил инспекцию и стал расхаживать взад-вперед, терпеливо дожидаясь, пока у меня иссякнут медикаменты. Он корчит из себя сурового служителя науки, на самом же деле добросердечен и не выносит чужих страданий.

Правда, стоило мне отпустить последнего пациента, как он схватил меня за руку и потащил за собой, жестом велев остальным двигаться следом.

– Мы с тобой прямо как генералы, ведущие солдат на ратный бой! – крикнул он весело.

Я оглянулась на наше потрепанное войско.

– Скорее, как предводители крестового похода нищих. Кстати, где Немо?

– С Рамсесом. – Эмерсон усмехнулся. – Наш сын в два счета испортил Селима, но с Немо ему так легко не справиться. Как мне не терпится приступить к работе, Пибоди! И уже от нее не отрываться.

Я знала, что его надежды несбыточны, но промолчала. Увы, в такое утро не думается об убийствах, похищениях людей и кражах. Свежий прозрачный воздух обострял все чувства, звуки преодолевали огромные расстояния, зоркость возрастала во сто крат. Я радостно подставляла лицо ветру и не отставала от Эмерсона, хоть он и несся семимильными шагами.

Нашему маршу аккомпанировало звяканье скарба, висящего у меня на поясе. Все это очень полезные вещи: спички в непромокаемом коробке, маленькие фляжки с водой и бренди, ручки и блокноты, ножик, фонарик и так далее. Эмерсону мое оснащение не нравится, оно будто бы впивается ему в бока, когда его посещает желание обнять меня (а посещает оно его сплошь и рядом). Однажды патронташ, как я называю свой бесценный пояс, спас нам обоим жизнь. Эмерсон, разумеется, относится к моему походному оснащению с прежним неодобрением, правда, чертыхаться по его поводу стал реже.

В первый же свой археологический сезон в Египте я поняла, сколь неудобна одежда, которую навязывает женщинам мода, и с тех пор неустанно совершенствую свой гардероб. Парижские модные салоны мои нововведения не одобряют и никогда не одобрят, потому что их гложет черная зависть. Но я убеждена, что кое-кто из кутюрье пристально следит за моими разработками. Только в прошлом году я увидела ансамбль под названием «платье для велосипедной езды», словно скопированный с моего эскиза. Между прочим, в Париже сей наряд стал последним писком моды.

Я заказала себе несколько экземпляров, только не из непрактичного бархата, а из саржи и легкой фланели. Конечно, в Европе носят темное, под цвет противной французской грязи и благородной английской, но в Египте в темных одеяниях можно изжариться. Так что я предпочитаю яркие цвета, на которых не видны песок и пыль.

Нынче, в честь первого дня раскопок, я оделась по-праздничному. Шаровары до колен были так широки, что в безветренную погоду их можно было принять за юбку, прочные башмаки и гетры позволяли не таращиться под ноги. С бриджами замечательно сочетались короткий двубортный жакет и белая блузка с галстуком. Дополнял ансамбль, как уже сказано, широкий кожаный пояс с «побрякушками» (словечко Эмерсона), в частности с пистолетом в изящной кобуре. Шаровары и жакет были ярко-малиновые – любимый цвет Эмерсона. Кто-то сочтет этот оттенок слишком ярким для археологической экспедиции, но, на мой взгляд, в пустыне не хватает сочных пятен.

Я никогда не отличалась чрезмерным вниманием к своей наружности, однако должна признаться, что люблю выглядеть хорошо. По-моему, ничего дурного в этом нет. Без уважения к собственной персоне ни один человек – будь то мужчина или женщина – ничего не достигнет. Поэтому в то утро я постаралась на славу. Добавьте к этому сверкающие грани пирамид, золотой утренний свет и верзилу, рвущегося вперед, – и вы увидите самую счастливую женщину на свете.

Но о том, чтобы проникнуть в пирамиду в первый же день, счастливице нечего было и мечтать. Это удовольствие приходилось отложить на свободное время, потому что Эмерсон собирался начать с развалин вокруг главного сооружения.

Работы здесь непочатый край. Взять хотя бы кучу камней с северной стороны – когда-то эта куча была маленькой пирамидой над гробницей, и мы надеялись найти поблизости остатки погребального храма. От таких храмов через пустыню к долине Нила обычно прокладывали крытый переход. К тому же вокруг царской гробницы всегда хоронили придворных и родственников фараона. Через много веков христиане тоже стремились хоронить своих мертвых поближе к могиле святого, – наверное, в надежде, что им достанется частица его святости. Увы, суеверие – самая распространенная человеческая слабость, и страдают им далеко не одни язычники.

Забравшись на камень, Эмерсон приставил ладонь к глазам и принялся вглядываться вдаль. Ветерок шевелил его темные волосы и тонкую рубашку. Смотреть на него было сплошным удовольствием. У меня очень развито чувство прекрасного.

– Ну, Пибоди, с чего начнем?

– Ты наверняка уже все решил. Мы много спорили, но так и не договорились. Ты, конечно, будешь действовать по своему плану. Так что мое мнение спрашивать по меньшей мере глупо.

– Сколько можно объяснять, почему я не тороплюсь начинать с пирамиды! Знаю, ты энтузиастка, для тебя даже самая маленькая пирамида – лучше, чем ничего. Но я уверен, сначала нужно поискать другие гробницы и храмы.

Прежде чем я собралась с мыслями, раздался высокий писклявый голос:

– Если мне позволят высказать свое мнение, я предложу начать с подземного туннеля. Вон та полоса, которую хорошо видно с этого возвышения, ведет к Нилу и указывает, где надо искать...

Мы с Эмерсоном отозвались одновременно.

– Да-да, сынок, – умильно согласился он.

– Помолчи, Рамсес! – рявкнула я.

– Вот, значит, как принимаются глобальные научные решения? – со смехом спросил мистер Немо.

Порадовавшись перемене в настроении молодого человека, я поинтересовалась его мнением. Немо почесался, вызвав у меня нехорошие подозрения. Я дала себе слово, что вечером поступлю с ним, как с последним ишаком, – не пожалею на него воды. После чего можно будет запихнуть его в костюм поприличнее, чем драный халат и грязный тюрбан.

– Напрасно вы ждете от меня разумного ответа, миссис Эмерсон, – усмехнулся Немо. – Я ничего не смыслю в археологии и, как всякий невежда, предпочел бы, чтобы вы накопали золотых побрякушек. Ну а это добро лучше искать в захоронениях вокруг пирамиды.

Я многозначительно покосилась на Эмерсона, но он не обратил на меня внимания.

– Что вы скромничаете, мистер Немо? Ваше предложение выдает неплохие познания в археологии, как вы ни пытаетесь их скрыть.

– Это все благодаря мистеру Рамсесу, – ответил Немо, и глазом не моргнув. – По пути он прочел мне целую лекцию о раскопках. Итак, профессор Эмерсон, что вы решили? И, кстати, какой прок может быть от меня, новичка? Разве что вручите мне кирку.

Эмерсон почесал подбородок – это у него признак глубокой озадаченности.

– Рамсес и Абдулла начнут расчищать переход, – постановил он. – Если наткнетесь на каменную или кирпичную кладку, немедленно остановитесь. Вам предстоит перекопать тонны песка, так что я все равно закончу раньше вас.