Дороги ратные крутые. Воспоминания об участии в Великой Отечественной войне - Геннадий Обатуров

– А что тут было? – спросили мы.

– Дворец Андрея Боголюбского в окружении валов и рвов с водой на берегу Клязьмы, которая тогда протекала рядом, а затем отошла. Монголы в XIII веке его разрушили. Сохранились здание монастыря и церковь, а от дворца – одна из башен, в которой у нас музей, носящий имя князя.

С некоторыми ограничениями, которые существенно не повлияли на качество, удалось выполнить на этом лугу все стрельбы и ротные учения с боевой стрельбой. Предварительно нами было вывезено на колхозные фермы заготовленное и состогованное сено.

А музей заинтересовал. Несмотря на занятость, я и Виктор Мефодьевич в тот же день отыскали учительницу, которая ведала музеем, побывали в нем и послушали ее рассказ.

И только тут до меня дошло, где мы находимся. Видел проездом богатство архитектуры Владимира и вот – Боголюбове! Это же центр Владимиро-Суздальской Руси, одна из жемчужин нашего древнего наследия! Читал, помню, но из-за ратных забот чуть не прошел мимо.

В эти дни уже начались поездки личного состава для ознакомления с историей и архитектурой города Владимира; был к этому подключен и местный музей.

В октябре с командирами штаба побывал во Владимире и я. Впечатление от увиденного осталось на всю жизнь. А какие чувства вызвало это соприкосновение с памятниками старины у воинов, вскоре узнал в разговоре с танкистами.

– Сначала здесь мы вроде ничего особенного не замечали. А теперь для меня Владимир и Боголюбово так же близки, как родная Рязань, – ответил сержант, командир башни.

– Да и мне – тоже. Я как будто побывал на своей Смоленщине, – высказался механик-водитель. – Душа изболелась за такую же великую нашу красоту. Крепостная стена, красавец-собор, называющийся тоже Успенским, как во Владимире -это только в Смоленске! Небось, еще злее разграбили и порушили все это фашисты, чем монголо-татары, вот здесь, семьсот лет назад.

Месяц продолжалась подготовка комсостава и специалистов и боевое слаживание рот и батальонов. Но неожиданно многое из того, что делалось, особенно по тактической выучке батальонов, пропало зря. С 18-го по 20-е октября по распоряжению из центра мы бригаду переформировали в танковый полк. Это, конечно, вызвало разочарование: ведь по степени обученности она была уже близка к тому, чтобы вступить в бой.

Полк имел ротную организацию: две роты средних, рота легких танков и несколько подразделений обеспечения; вместо 65-ти танков теперь было 39, в том числе 23 средних. Командование бригады стало командованием полка с небольшими перемещениями: я был назначен заместителем командира полка, капитан Контрибуций – начальником штаба, военком, старший батальонный комиссар С. В. Коллеров – заместителем командира по политической части.

Без существенного перерыва, в прежнем хорошем темпе было продолжено обучение подразделений, но по измененной тематике, обусловленной предназначением полка – непосредственная поддержка пехоты. Но принятое ранее направление в боевой подготовке – сочетание тактических действий с боевой стрельбой и управлением огнем – сохранилось. (Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9-го октября 1942-го года было установлено полное единоначалие и упразднен институт военных комиссаров в Красной Армии. В частях и соединениях вводились заместители командиров по политической части).

А утвердиться в целесообразности такого направления нам помог начальник учебного танкового лагеря генерал-майор танковых войск С.И.Богданов. Он неожиданно прибыл на первое батальонное учение еще в ходе обучения бригады. Встречаться с ним до этого еще не приходилось, но по характеру его приказов и слухам было известно, что начальник лагеря весьма суров.

После просмотра одного из этапов учения, в ходе которого по его требованию был повторен один из эпизодов, перед наступлением с боевой стрельбой, генерал спросил командира бригады:

– Так у вас и с боевой стрельбой будет наступление?

– Да, стреляют одна танковая и приданная батальону мотострелковые роты; другая танковая рота – атакует без стрельбы, так как из-за узости полосы не обеспечивается безопасность.

– А вот в Костереве бригады находятся рядом с полигоном, но не делают этого. Теперь-то я их заставлю!

И эта атака прошла организованно, в высоком темпе, с хорошим поражением целей. В конце учения, объявив благодарность подразделениям, генерал Богданов сказал:

– Учением я доволен. Направление в боевой подготовке правильное, его и держитесь.

Оценка опытного танкиста ободрила нас. А слухи о чрезвычайной суровости Семена Ильича нам показались преувеличенными. В своем впечатлении в конечном счете мы не обманулись. Вскоре он снова убыл в Действующую армию, командовал танковым и механизированным корпусами, а с 1943-го года – танковой армией, стал дважды Героем Советского Союза и маршалом бронетанковых войск.

Существенные поправки в тактическую подготовку были внесены с поступлением в конце октября приказа Народного Комиссара обороны №325. Он вскрывал недостатки в использовании танковых и механизированных войск, определяя порядок их применения. Что касается танковых частей, предназначенных для поддержки пехоты, то требовалось, чтобы танки не отрывались от пехоты, не теряли с ней взаимодействия, больше маневрировали и вели огонь с ходу. Приказ обязывал также улучшить поддержку танков огнем артиллерии.

Если до сих пор своих танкистов мы учили не оглядываться на мотострелков в атаке, стремительно продвигаться вперед, а мотострелковые подразделения не отрываться от танков, то теперь требовалось другое: ожидать пехоту, маневрируя, пока она не подойдет на 200 метров.

Перед нами остро встал вопрос о проведении учений с пехотой и артиллерией. Начальник штаба связался со штабом лагеря и затем доложил командиру полка:

– Мне ответили, что стрелковых и артиллерийских частей нет даже в пределах ста километров.

– А я рассчитывал, что найдутся, – разочарованно проговорил подполковник Ершов. И, подумав, решил:

– Будем обозначать пехоту сборной командой из подразделений обеспечения. Артиллерию обозначим наблюдательным пунктом. Другого выхода, чтобы как-то почувствовать танковым ротам взаимодействие, у нас нет.

Быт полка строился по полевому, как это предписывалось командованием танкового лагеря. Подразделения, кроме штаба, стояли вне населенных пунктов. Рано начавшиеся холода не застали нас врасплох. Помощник командира полка по снабжению капитан Илья Семенович Африн, человек весьма организованный и заботливый, вовремя доставил теплые вещи и зимнее обмундирование. Для личного состава были оборудованы полуземлянки с нарами и печами, покрытые танковыми брезентами; танки и автомобили стояли в окопах, а горячая вода и масла для их заправки содержались в передвижных водомаслогрейках.

Взаимоотношения между личным составом и населением были дружескими. Полк часто приходил на помощь окружавшим его колхозам. По вечерам командиры, а в часы увольнения – и сержанты и красноармейцы посещали в местных клубах кино и танцы. Поэтому полной неожиданностью явилась жалоба председателя одного из колхозов, человека пожилого.

– Обижают танкисты наших мужиков, капитан, говорят, мол, прячутся от войны за валенками. Нехорошо!

– Как понимать «за валенками»?

– Валенки мужики-то для армии катают, на десятки каталей (так здесь называли катальщиков) военкомат наложил броню. Шерсть им привозят и план установлен. Да всем им под сорок и более. Сыновья у многих на фронте. Обидно им.

Успокоившись, добавил:

– Ремесло это у нас потомственное. В старину горожан обували, даже москвичей.

Обидчиков – а это был экипаж во главе с младшим лейтенантом – я доставил в деревню, в семью, которую указал мне председатель, так как с детства знал, видя работу своего дяди, как нелегко катать валенки. За работой мы застали обливавшихся потом двух братьев и их отца, которому, видимо, шел седьмой десяток, и в углу избы детей, перебиравших свалявшуюся шерсть. От котла, вытаскиваемых из него и прокатываемых заготовок клубился пар, смешиваясь с исходящим от шерсти запахом скотского пота.

Представившись и пожелав успеха, я начал разговор:

– Какая и кем вам установлена норма?

– Известно кем, военкоматом и райисполкомом, две пары в день на мужика, – ответил один из братьев.

– Оно бы ничего, две-то пары, да ведь коровий и лошадиный волос – разве шерсть? – продолжил второй брат. – Шерсти-то овечьей – одна шестая часть. Паришь, паришь волосья эти, мнешь, мнешь их железным вальком, пока прикатаешь к колодке.

Экипаж молча наблюдал их работу, которой нельзя было не любоваться. Я молчал. Наконец, командир танка, краснея, принес извинения. А затем, покурив с катальщиками, мы дружески расстались.