Ее тайный дневник - Джулия Куинн

— Ничего подобного! — запротестовала та, но по его взгляду поняла, что он ей не поверил. — Я ее только легонько хлопнула.

— Ткнула, хлопнула… Какая интересная тема для разговора! Намного занимательнее, чем все то, что творится в зале.

— Тернер! — возмутилась Оливия.

Не обращая внимания на сестру, он повернулся к Миранде:

— Как ты думаешь, ей не нравится то, как я выражаюсь, или то, что я считаю присутствующих на этом балу гостей идиотами?

— Полагаю, в главном она с вами солидарна. Оливия тоже назвала их так.

— Я сказала несколько иначе, — вмешалась подруга. — Я только заметила, что они зануды.

— Бараны, — уточнила Миранда.

— Ослы, — добавила Оливия.

Тернер изобразил беспокойство.

— Господи, вы обе разговариваете на каком-то сленге. Это что — новая светская мода?

— Нет, мы очень точно изъясняемся, — возразила Оливия. — А ты знаешь, кому принадлежит фраза: «Отрезать нос, рассердившись на свое лицо»?

— Что-то я не улавливаю связи, — удивился Тернер.

— Во всяком случае, это не Шекспир, — сказала Миранда.

— А кто тогда? — не унималась Оливия.

— Да кто угодно из множества известных английских писателей, — заявила девушка.

— Ты поэтому ткнула Оливию в бок? — поинтересовался Тернер.

— Да! — с готовностью ухватилась за эту версию Миранда.

Но к несчастью, его сестра успела опередить ее и сказать «нет».

Тернер с улыбкой смотрел то на одну, то на другую.

— Мы говорили об Уинстоне, — пояснила Оливия.

— A-а, вот как. — Тернер оглянулся. — Его здесь нет? — Он взял из руки Миранды танцевальную карточку. — Почему брат не вписал себя? Разве вы обе не заняты устройством этого брака?

Миранда взяла себя в руки и промолчала, но Оливия не удержалась от разговора на щекотливую тему.

— Конечно, официально еще ничего не решено, но все согласны с тем, что это просто замечательная идея.

— Все? — Тернер посмотрел на Миранду.

— Да кто же станет возражать? — не унималась Оливия.

Тут оркестр настроил инструменты, и чарующие звуки вальса заполнили зал.

— Это мой танец, — объявил Тернер с ноткой торжественности.

Его глаза были прикованы к Миранде, и ее охватила дрожь.

Он протянул ей руку. Она молча кивнула — слова застряли во рту. Все-таки Тернер странно на нее действует. Она задыхается, стоит ему взглянуть на нее вот так, как сейчас, — пристально. Эти темно-голубые пронзительные глаза… Она чувствует себя под их взглядом обнаженной… ее душа трепещет. А он понятия не имеет, что с ней происходит. Он видит перед собой только ее невыразительное личико. Она подруга его сестры и, по всей вероятности, таковой навсегда для него и останется.

— Вы бросаете меня? — упрекнула их Оливия, притворившись обиженной.

— Не бойся, надолго одна ты не останешься, — заверила ее Миранда. — Твои поклонники возвращаются с лимонадом. Погляди-ка!..

Оливия скорчила недовольную гримасу:

— Тернер, ты не замечал, что у Миранды очень оригинальный юмор?

— Почему-то мне кажется, что это не комплимент, — в тон ей ответила подруга.

— Иди, иди. Желаю приятного танца с Тернером.

Тот взял Миранду за руку и вывел на середину зала.

— У тебя действительно острый язычок, — сказал он.

— Неужели?

— Да, но я больше всего люблю в тебе именно это, так что, пожалуйста, не меняйся.

Как приятно это слышать!

— Я постараюсь, милорд, — ответила она и почувствовала его руку у себя на талии.

— «Милорд»? Опять? С чего такая официальность?

— Во всем виноват Лондон. Ваша мама без конца учит меня этикету. — Миранда хитро ему улыбнулась. — Найджел.

— Кажется, я предпочту «милорда», — нарочито сердито сказал он.

— Мне по душе «Тернер».

Его рука крепче сжала ей талию.

— Хорошо. И называй меня так всегда.

Они танцевали молча. Вальсировали спокойно, степенно, без захватывающих дух головокружительных вращений. Она наслаждалась каждой минутой танца, ощущением его крепкой руки, его запахом, теплом, исходящим от его тела. Все было так чудесно, так прекрасно. Невозможно вообразить, что он всего этого не чувствует.

Но не стоит заблуждаться — она его идеализирует. Когда Миранда поднимала на него глаза, он смотрел на кого-то среди танцующих, и взгляд его был слегка отстраненный, словно Тернер что-то напряженно обдумывает. Влюбленный мужчина так не выглядит.

— Ты неплохо вальсируешь. Миранда, — заметил он наконец. — Даже вполне хорошо. Не понимаю, почему ты так нервничала.

Выражение его лица было доброе, участливое. Братское.

И от этого ее сердце разрывалось.

— Я мало практиковалась последнее время, — ответила она, видя, что он ждет от нее каких-то значительных слов.

— Даже с Уинстоном?

— С кем?

— Если помнишь, это мой младший браг.

— Правильно. Но я сто лет не танцевала с ним.

— Правда?

В его голосе, как ей показалось, прозвучало удовлетворение. А может, все-таки почудилось? Но явно не ревность. Разве ему не безразлично, танцевала она с его братом или нет? Но ее не оставляло ощущение, что он рад ее отрицательному ответу. Господи, она слишком много думает. Оливия постоянно упрекает ее в этом, и с ней нельзя не согласиться.

— Я нечасто вижу Уинстона, — сказала Миранда, надеясь, что разговор отвлечет ее от поиска ответа на вопросы, на которые ответа нет.

Что же все-таки хочет услышать от нее партнер?

— И?.. — Тернер не отказался от мысли продолжить расспросы о своем брате.

— Он чаще всего в университете. И сейчас у него еще не закончился семестр.

— Наверное, летом ты будешь его чаще видеть.

— Не исключено. — Миранда кашлянула. — А сколько времени вы здесь еще пробудете?

— В Лондоне?

Она кивнула.

Тернер помолчал, и они очень красиво сделали левый поворот в вальсе. Потом он сказал:

— Не знаю точно, но думаю, что недолго. Вообще-то мне не положено тут быть.

— Понятно.

— Предполагается, что я в трауре. Мама пришла в ужас, не увидев у меня на руке траурной ленты.

— А я не в ужасе, — заявила Миранда.

Он улыбнулся ей, и на этот раз это была отнюдь не братская улыбка. Конечно, ни капли страсти она в нем не увидела, но по крайней мере в их отношениях появилось что-то новое. Что-то лукавое и заговорщицкое, как будто они сообщники.

— Мисс Чивер, неужели я заметил в вас намек на бунт?

Она вздернула подбородок:

— Я никогда не понимала необходимости носить траур по кому-то, с кем ты не знаком, и уж точно не вижу никакого разумного объяснения скорбеть о человеке, которого считаешь отвратительным.