Легион Безголовый - Сергей Костин

На следующей странице странные, можно сказать, подозрительные для оперативного работника каракули. Явно детская рука карандашом изобразила самолет, пролетающий над домиком. Рядом с квадратным одноэтажным зданием стоят, взявшись за руки, схематичный мужик, тетка и собака с крученым хвостом. Собака, понятное дело, сама по себе стоит. На четырех лапах. Но это не главное. Главное то, что в мозгу вспыхивает сумасшедшая, но вполне оправданная версия.

— Я же просила вслух, — напоминает Баобабова, которой понравилось ковыряться в мусорной куче. Отвертку нашла, мне не показала, за пазуху положила. Хорошая отвертка, с синей ручкой.

Не отвечая на наглые заявления, пролистываю тетрадь до последнего листа. Везде одно и то же. Нетвердая рука, изображающая семью, плюс собачка. Конечно, и самолет над их головами.

— Есть!

На последнем листе, в круглом иллюминаторе самолета, детское лицо. Ну, какое лицо? Точка, точка, нос картошкой. Грустное такое детское лицо.

— Ой, Лесик, а что “есть”? — отрывается Баобабова от кучи, в которой нашла сломанные плоскогубцы, совсем новый рубанок и пять копеек старого образца.

— Смотри, — показываю Машке рисунки. — Не прослеживаешь цепочку? Да уж куда тебе! Грустный мальчик наблюдает из самолета за оставшимися на земле близкими родственниками. Грустит и мечется. И можешь меня, Маша, пристрелить, хотя не стоит делать это так поспешно, но лицо мальчика мне жутко знакомо.

— Перетерплю.

Напрягаюсь, стараясь вспомнить, где и при каких обстоятельствах мог видеть я объективно причастного к происшествию субъекта. Утро — ничего. Дорога в аэропорт — ничего. Шофер и кондукторша на заднем сиденье — нет. Автобусная остановка с желающими поскорее смыться из аэровокзала — пусто. Стоп! Стоп!

— Стоп. — Машка вздрагивает от звука моего голоса. Наверное, в нем столько убежденности и радости, что ей страшно стало. — Вспомнил. У тебя спички есть?

— Зажигалка.

— Не подойдет. Психологи советуют на спичках трудные ситуации раскладывать. Разведчики наши в войну именно так и поступали. На чем их и ловила немецкая разведка. Ладно, обойдемся без подручных средств. Вспомнил я, Маша, мальчика.

Кратко рассказываю обстоятельства мимолетной встречи.

На фоне песни про распустившиеся вишневые сады я, старший лейтенант Пономарев, в замедленном темпе выхожу из автобуса, желаю водителю ни пуха ни пера. Мужичок говорит, чтобы я пошел, Куда, неважно. Несущественно. Двигаюсь к вокзалу, Баобабова за мной. Бросаю быстрый взгляд на очередь, ожидающую автобуса. Сейчас, сейчас… Тетка с баулами расталкивает людей, втискиваясь в очередь. Не то. Карманник вытаскивает портмоне у солидного очкастого гражданина. Опять не то. Группа лиц бандитской наружности охраняет коробки из-под ксероксов. Нет. Гражданин в маске, угрожая ножом, собирает у отъезжающих кошельки, носильные бриллианты и сотовые телефоны.

— Лесик, не отвлекайся.

— Я стараюсь.

…Неряшливого вида гражданка сгребает горстями нечаянно рассыпавшийся на асфальт белый порошок. Рядом с ней два дерущихся товарища. Лица окровавлены, кулаки сбиты, силы на исходе. А за их спинами стоит мальчик с тетрадки. Один в один. Не ошибаюсь ли я? Белый порошок, окровавленные лица, загадочное лицо мальчика. Все верно. Что у него в руке?

— Что в руках у него? — шепотом, боясь спугнуть пойманное воспоминание, спрашивает Баобабова.

— Что-то белое. Очень важное и нужное. Сейчас. Белое… и бумажное.

— Одноразовое полотенце? Салфетка? Книжка писателя Сергея Костина?

— Нет. Это не какая-то ерунда, а очень важная вещь. Первостепенная улика. Точно! Самолетик. Бумажный самолетик! Машка! Миниатюрная копия нашего “Ту”. Господи, как же я сразу не догадался?! Мы-то думали, что планер наш сам по себе в небе выделывается. А им управляют. Пацан этот и управляет. Вот же… Его, пацана, работа! Не быть мне маршалом. И смотрел он как-то необычно. Словно издевался. Все сходится, модель — один к тысяче, тетрадка с чистосердечно нарисованными показаниями, опилки… У него в волосах еще опилки были. Точь-в-точь, как здесь.

— Надо брать несовершеннолетнего. — Баобабова красноречиво звякает наручниками.

— Определенно, — соглашаюсь я. — Но как? Мы здесь, и, возможно, надолго. Он там, внизу.

— Генералу доложить надо.

— Рация сломана.

— Световыми сигналами.

— До ночи не получится. А за это время стервец уйдет.

— Необходимо найти альтернативные способы связи.

Верчу головой, пытаясь определить нахождение альтернативного источника. Взгляд натыкается на бутылку из-под “Колокольчика”.

— Бумагу! Ручку! Пиши! — Баобабова мусолит карандаш для бровей и старательно записывает за мной приказ по отделу “Пи” на чистую обложку от ученической тетради. Когда возникает необходимость, она даже не спрашивает, зачем и почему. Просто делает, и все. — Пиши… В оперативный штаб. Генералу. От Пономарева и Баобабовой. Заявление. Заявление, чтобы ты знала, пишется с маленькой буквы. Посередине и с новой строчки. И точку не забудь поставить. Поставила? Продолжаем. Просим принять меры к немедленному задержанию мальчика с особыми приметами… Приметы прилагаются. Выдери последнюю страничку, где он из иллюминатора высовывается. Прокололся на мелочи, негодник. На чем остановились? …прилагаются. Точка. Взять подозреваемого в разработку и задержать вплоть до нашего возвращения. Подписи. Пр-к Баобабова и ст. л-т Пономарев. Могла бы звания и полностью изобразить.

Проверяю орфографию и пунктуацию. Ставлю подпись под Машкиной закорючкой. Не забываю про число. Засовываю свернутое в трубочку заявление в бутылку. На этикетке дублирую получателя. “Генералу!!!”

— Маша! — Вручаю самое дорогое, что есть у нас в самолете. — Иди в багажный отсек. Проделай дырку и жди моей команды. Как только будем парить над вокзалом, а еще лучше над генералом, дам знак. И лучше товарищу генералу быть в каракулевой папахе.

Мини-бомбометание проходит без сучка и задоринки. На свое счастье, генерал с утра находится в головном уборе и посему не получает особых травм. Пугается только. Но, насколько сильно, видеть нам не дано. На месте не стоим, пролетаем мимо.

Теперь остается только ждать, когда генерал сообразит, что предмет, точно попавший в его каракулевую папаху, и есть сообщение от сотрудников, выполняющих ответственное задание в небе.

Время в ожидании тянется особенно медленно. Это не мое умозаключение. Какой-то ученый придумал, стоя на перроне и ожидая своей электрички. Смотрел на проходящие мимо поезда. Размышлял и понял, что время, проведенное в ожидании, самое потерянное время в жизни.

Баобабова сидит рядышком. Тоже вся измаялась от безделья. От сильных перепадов высот немного прохладно, и ее прапорщицкое тело, даже кое-где прикрытое новым бронежилетом и кожаной юбкой, слегка озябло.

— Лесик, — говорит она, — а что ты обо мне подумал, когда в первый раз увидел?

— Ну… — Правду сказать — до земли не доживу. А врать нехорошо. — Подумал, что сильный и ответственный сотрудник.

— А еще? — Пододвигается все ближе и ближе. Вот что холод собачий с прапорщиками делает.

— Еще… Что бронежилет у тебя красивый.

Машка, нагло пренебрегая субординацией — я ж все-таки какой-никакой начальник, — укладывает подбородок на мое плечо:

— Лесик, а давай сделаем то же, что в тайге, когда мы ночь под парашютом пережидали.

У меня аж сердце так… у-ух. Повторить то, что мы в тайге сделали под проливным дождем… это, скажу… У-ух… не для каждого.

Решительно выдыхаю воздух и поворачиваюсь к Машке…

… И кто-то наивно полагает, что я чистосердечно выложу, чем мы занимались все это время?..

Обессиленный, взмокший, откидываюсь на спину. Рядом, такая же измученная, валяется Баобабова. У нас нет ни сил, ни желания что-либо делать. Даже слова даются с трудом.

— Сегодня было просто превосходно.

— Да. Необычно. И как долго! Сколько мы этим занимались?

— Два часа сорок минут и еще чуть-чуть.

— Но мы сделали это. Да, Лесик?

Собрав силы, переворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть на то, что мы сделали.

Между мной и Машкой лежит только что собранный в неимоверных муках десятитысячный пазл, изображающий капитана Угробова в момент ареста им банды озверевших преступников в количестве двадцати человек, не считая поисковой собаки Мухи.

— Может быть, еще раз? — Машка такая ненасытная.

— Третий раз за год? Я не выдержу.

— Но это было прекрасно.

Не могу не согласиться.

“Ту” трясется и заваливается на правое крыло. Бросаем капитана Угробова, топчемся по нему, торопясь к иллюминаторам.

В условиях стопроцентной видимости замечаем — на аэродроме возникает нездоровый ажиотаж. Милиция плотным кольцом окружает как само здание вокзала, так и взлетно-посадочные полосы. Огораживают все новомодными желтыми лентами, не пропуская внутрь периметра журналистов и телевизионщиков. Отчетливо видно, как несколько человек из обслуживающего персонала на площадке перед зданием вокзала красной краской рисуют здоровенный круг. Для чего, нам с Машкой непонятно. Следующий заход. Из вокзала появляется группа людей в милицейских мундирах. Во главе, с шашкой наперевес, марширует генерал. Следом за ним накачанные сержанты ведут под руки знакомого по автобусной остановке пацана. Специально выделенный полковник, охраняемый и дублируемый со всех сторон, на вытянутых руках несет бумажный самолетик. Спотыкается, чуть не падает, но вовремя группируется и валится на спину, спасая модель. Наш самолет, страдая от неосторожных действий полковника, делает тройную бочку и уходит с диким креном на следующий круг, чем полностью подтверждает теорию о таинственной связи бумажной модели и деревянного оригинала.