Горбачев - Ельцин: 1500 дней политического противостояния - Л. Доброхотов

Выступление Б.Н. Ельцина на XIX партконференции на некоторое время как бы вернуло его из «послеоктябрьского политического небытия». Однако в целом 1988 год продолжал для него проходить под знаком знаменитой горбачевской фразы: «Я тебя в политику не пущу». Центральная пресса о нем молчит. Лишь кое-где на так называемой периферии, в местной или даже многотиражной печати появляются беседы с ним, в которых он получает возможность излагать свою точку зрения, в той или иной мере комментировать ход перестройки.

М.С. Горбачев ведет с ним скрытый, «анонимный» диалог, характеризуя его позицию как леворадикальную, как опасную политическую крайность, стремление «перескакивать через этапы».

Б.Н. Ельцин. Перестройка — это борьба[50]

(…) Проблем в стране накопилось до чрезвычайности много. Причем настолько острых, что малейшее промедление в их решении становится просто опасным. Привлекательность социализма за последние десятилетия и так несколько потускнела.

(…) Авторитет партии складывается не из громогласных лозунгов, призывов, решений, количества конференций или съездов. Слава богу, недостатка во всякого рода решениях и постановлениях у нас не ощущается. Гораздо важнее разобраться в реалиях жизни. А они таковы, что потребности населения во многом не удовлетворяются. Мы как будто забыли, что обязаны дать народу такой уровень жизни, который мог бы соперничать с другими странами. Даже превзойти, ибо мы сказочно богаты. Если мы этого добьемся, авторитет социализму обеспечен. Восстановится престиж партии. Пока же мы значительно отстаем, и кажется, путей к форсированному продвижению вперед у нас не так уж много. Поэтому, если не будет ощутимого рывка вперед (Б. Ельцин попросил не ассоциировать слово «рывок» со словом «скачок». Примеч. авт.), перестройка может захлебнуться. Будем честны: пока что, кроме активных действий средств массовой информации, интеллигенции, других бросающихся в глаза сдвигов незаметно. Или, во всяком случае, их очень и очень мало.

Я считаю, что необходимо наметить этапные два-три года, в течение которых должен быть решен ряд узловых вопросов, касающихся благосостояния населения. И во что бы то ни стало воплотить их в жизнь. Это очень поддержит дух народа, укрепит веру в перестройку. Людей надо вволю и вкусно накормить, одеть, дать им надежную крышу над головой. Убедить в необратимости демократизации…

— Что вы подразумеваете под словами «узловые вопросы»?

— Безусловно: питание, товары народного потребления и бытовое обслуживание. Под словами «бытовое обслуживание» я имею в виду обобщенное понятие — всю сферу услуг.

— О вас, товарищ министр[51], ходят чуть ли не легенды: говорят, например, когда Ельцин был первым секретарем Московского горкома партии, он демонстрировал, я подчеркиваю это слово, демонстрировал свое неприятие элитарности. Дескать, вы ездили на работу в общественном транспорте, часто бывали в трудовых коллективах, что еще в недавние времена не очень было принято партработниками такого ранга. Какими мотивами вы руководствовались, демократизируя таким образом деятельность номенклатурного работника?

— Такое поведение партийного руководителя — не мое изобретение. Социалистическая революция 1917 года никогда бы не победила, если бы большевики не шли в массы. Если бы они чурались и не понимали их. В Ленина были выпущены пули именно в тот момент, когда он возвращался с завода Михельсона. И поверьте, я не выпячивал свой стиль работы, потому что это для меня было естественным делом. Еще будучи первым секретарем Свердловского обкома партии, я бывал практически на всех предприятиях и имел тесный контакт с рабочими. Ну а что тогда называть связью с массами, если не личный контакт с ними? То, что рабочий человек может сказать у своего станка, он вряд ли отважится сказать на официальном приеме…

(…) За два года работы в Москве первым секретарем партийной организации я побывал на двухстах промышленных предприятиях. Встречи с трудовыми коллективами помогли мне узнать истинный их взгляд на перестройку, настроение, производственные проблемы. Иначе как можно ощутить реальную жизнь? С высоты власти она иногда представляется нам, руководителям, узорчатым красивым полотном, а когда перспективу изменишь увидишь в узорах изъяны, недоделки, а то и прорехи.

Когда, допустим, я шел по пролету какого-нибудь цеха и видел обращенные на меня доброжелательные лица рабочих, я проходил мимо. Чувствовал, здесь «вопросов нет». Но когда видишь лица раздраженные, а то и злые, нужно обязательно подойти и непременно спросить, что волнует людей, чем они озабочены. Многое проясняется в таких далеко не парадных контактах.

(…) Хочу подчеркнуть, что, будучи первым секретарем горкома партии Москвы, не делал ничего такого, чтобы каким-то образом выпятить себя. Ни в коем случае. Это была моя настоятельная потребность — встречи с людьми в естественной обстановке. И я думаю, такая потребность должна присутствовать в работе руководителя любого ранга, вплоть до Генерального секретаря.

— В отсутствии этой потребности М.С. Горбачева нельзя упрекнуть…

— Действительно, М.С. Горбачев активно встречается с трудящимися. Но, к сожалению, далеко не все высокопоставленные руководители следуют его примеру. Знаю таких партийных, советских и хозяйственных деятелей, которые просто боятся показаться на людях. Тем более, если их ждет недовольная аудитория, в которую надо «врезаться» и с которой надо вести речь не языком телетайпной ленты, а сугубо откровенно и — главное — с выходом на решение проблемы.

Да, я ездил в общественном транспорте и скажу вам: дело это очень и очень трудоемкое. Если, например, я собирался на какой-либо завод, то предварительно намечал маршрут, по которому обычно добираются до завода рабочие. Скажем, основной поток рабочих завода имени Хруничева направляется со стороны Строгина. В шесть часов утра садился здесь на автобус, добирался на нем до метро, пересаживался снова на автобус и к семи утра оказывался у проходной предприятия. И не ждал, когда приедет директор, шел в цеха, в рабочую столовую. И когда затем разговор заходил об «адовых» сложностях транспорта, я отчетливо понимал озабоченность рабочих. А поняв до корней проблему, легче найти ее уязвимые места. И тут уже «работает» не один холодный расчет, который обычно обитает в кабинетах, начинает действовать человеческое сопереживание. Потому что нельзя браться за большое дело, руководствуясь лишь экономическим расчетом. Нет, в партийной работе — это особенно важно понять — должна быть движущая эмоция, если угодно, страсть. Иногда меня призывали: будь спокойнее, будь сдержаннее, ведь так солидности больше. Я лично этого не понимаю. Ленин был очень эмоциональным, страстным человеком, и в то же время это не мешало ему решать грандиозные задачи. А мы ведь его выученики. Да это же абсурд — называть себя ленинцем и носить в груди ледяное сердце.

Я старался узнать проблемы Москвы не из кабинетного окна. Однако не отрицаю и работу в кабинете — именно там были нами «нарисованы» 24 программы развития Москвы до 2000 года. Все они действуют и поныне.

Теперь о моем отношении к элитарности. Повторяю, что никогда не хотел противопоставить свой «стиль» какому-то другому. Но что тогда мы называем перестройкой? Экономическая реформа? Она жизненно необходима, но ведь без разрушения старых стереотипов мы не осилим и реформу. Тот, кто считал или считает мои методы работы неправильными, думаю, тот сам находится в плену предрассудков. Наоборот, тому, кто так думает, надо немедленно перестраиваться. Нужно идти к людям и разговаривать с ними на человеческом языке. Как зоркое предупреждение я понимаю слова В. И. Ленина, сказанные им на XI съезде РКП (б): «В народной массе мы все же капля в море, и мы можем управлять только тогда, когда правильно выражаем то, что народ сознает. Без этого коммунистическая партия не будет вести пролетариата, а пролетариат не будет вести за собою масс и вся машина развалится»[52].

— На конференции вы высказали сомнение относительно совмещения функций первых секретарей партийных комитетов и руководителей советских органов. Не изменился ли ваш подход к этому вопросу?

— Решение на этот счет уже принято, и я как коммунист обязан ему подчиняться. Но как избиратель могу сказать следующее: главное, чтобы такое совмещение осуществлял умный, образованный, добрый человек. Но и этого еще мало. Надо, чтобы он знал от «а» до «я» всю советскую работу. А если не будет знать? Если пойдет по вершкам, не затрагивая глубин? К сожалению, и среди первых секретарей есть такие, которые дальше своего носа ничего не хотят видеть. А уж о творческом подходе к делу и речи нет. Впрочем, демократические Советы, как в зеркале, будут отражать уровень такого руководителя.