Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

Лужков окончил институт в 1958 году. Он хотел работать в нефтяной промышленности, но был распределен в НИИ пластмасс. Он бурно протестовал, но все было напрасно. Тем не менее дела у него пошли хорошо. В шестидесятые годы производство пластмасс и нефтепродуктов приобретало все большее значение, и он успешно продвигался по служебной лестнице. В 1974 году его назначили директором конструкторского бюро Министерства химической промышленности, а позже он стал директором НПО “Нефтехим-автоматика”, производившего специальное оборудование для химических заводов, на которых работало двадцать тысяч человек. Это было крупнейшее предприятие министерства, занимавшееся как научными исследованиями, так и промышленным производством. Именно здесь, будучи руководителем крупного предприятия, Лужков сделал первые осторожные шаги в сторону от социализма. Это был болезненный процесс, который врезался в его память.

В 1980 году, в конце эры Брежнева, Лужков выступил с довольно необычным предложением: перевести научную составляющую своего предприятия на элементарное самофинансирование. “Самофинансирование” было девизом предпринимавшихся ранее попыток реформировать плановую экономику и часто ассоциировалось с растущей самостоятельностью руководителей предприятий. Грубо говоря, оно позволяло заводам оставлять себе заработанные средства. Лужков предложил продавать результаты исследований, проведенных в “Нефтехим-автоматике”, как товар. Разработав новую технологию, они могли бы продать ее, а прибыль оставить себе. Предложение Лужкова было направлено для рассмотрения на коллегию министерства. Высшее руководство сидело за подковообразным столом, а еще 150 чиновников менее высокого ранга располагались перед ними. Поднявшись на трибуну, Лужков вкратце рассказал о своем проекте. Его идея была тут же категорически отвергнута одним из партийных функционеров, заявившим, что Лужков хочет нарушить заветы Маркса и Энгельса. Открыв том Маркса, он прочитал вслух, что наука является продуктом человеческого мышления и не может иметь стоимостного выражения. Лужков покусился на Маркса!

С идеей было покончено. Министр не имел ни малейшего желания вступать в конфликт с партией. Даже незначительный отход от социализма оказался политически неприемлемым. Идея Лужкова была похоронена и забыта. Но за ним самим закрепилась репутация человека, склонного к экспериментам{37}.

В начале перестройки Лужкову исполнилось пятьдесят лет, и в то время ничто не предвещало его политической карьеры. В этом возрасте и Горбачев, и Ельцин занимали высокие партийные посты{38}. Лужков вступил в партию в 1968 году, но его интересовала советская промышленность, а не идеология. Тем не менее руководители производства часто привлекались к решению проблем города. В 1975 году Лужков был избран депутатом районного совета, а двумя годами позже стал работать в Московском городском совете. Численность Моссовета была непостоянной, но в то время он насчитывал около тысячи человек. Городом управляла партия, а Моссовет был огромным, неповоротливым, мало что решавшим законодательным органом. Лужков согласился стать по совместительству руководителем городской комиссии по коммунально-бытовому обслуживанию. Это было важное решение, потому что именно в этой сфере появились первые ростки перемен в начале горбачевской перестройки{39}.

В 1986 году Лужков покинул свой пост в промышленности и перешел на постоянную работу в систему государственного управления. Только что приехавший из Свердловска Ельцин лично сообщил Лужкову о его назначении на должность одного из заместителей председателя исполкома Моссовета. В его новые обязанности входило и осуществление контроля за кооперативами, создаваемыми в Москве.

Как уже говорилось, старые верные партийцы с подозрением относились к предпринимателям, участвовавшим в кооперативном движении, считая их спекулянтами и врагами, подрывающими основы социализма. Когда Лужков возглавил комиссию, выдававшую лицензии московским кооперативам, судьба эксперимента была не ясна. “Это было очень опасное поручение”, — сказал мне Лужков. Не было уверенности в том, что эксперимент не будет задушен старой системой, подавлявшей личную инициативу на протяжении десятилетий.

Одним из защитников кооперативов неожиданно стал Александр Панин, человек, говоривший сухим, сдержанным голосом бюрократа, специалист в области управления из Ленинграда, ставший правой рукой Лужкова в его работе. Панин был одним из многих специалистов, которые между бесконечными чашками чая и перекурами якобы разрабатывали в своих институтах идеальные приемы социалистического управления. Панин, втихомолку читавший книги по управлению западных авторов, сделал вывод, что самое важное — раскрепостить способности личности и ее воображение. Он принял смелое решение написать письмо в Москву в ЦК КПСС. Его идеи шли вразрез с господствовавшей на протяжении десятилетий партийной доктриной. Его вызвали в здание Центрального комитета на Старой площади, и партийные чиновники довольно долго его слушали. Панин сказал мне, что был вынужден приукрасить мысль о частной инициативе красивыми фразами, доказывая, что частная инициатива не противоречит социалистической догме. Партийные аппаратчики сказали Панину, что сами не могут ему помочь, но посоветовали поделиться этими идеями с комсомолом, который имел право на большее свободомыслие в подобных вопросах. Удивившись такой реакции, Панин продолжил свою кампанию. Он предложил немного поэкспериментировать с частной инициативой: разрешить людям создавать мелкие частные предприятия — кооперативы, — занимающиеся, например, выпечкой пирогов. В конечном итоге власти разрешили ему попробовать, и Панин стал секретарем комиссии по кооперативам, которую в Москве возглавлял Лужков. Под его наблюдением пеклись первые капиталистические пирожки{40}.

Лужков и Панин начинали в огромной, как танцевальный зал, комнате на шестом этаже здания Моссовета в центре Москвы. В одном конце комнаты стояли простые складные столы. Сотрудники работали днем; вечером, обычно после семи часов, приходил Лужков и, сняв пиджак, проводил совещания с новыми предпринимателями, часто заканчивавшиеся далеко за полночь. Новоиспеченные бизнесмены толпились в приемных со своими предложениями, бумагами, вопросами и проблемами, одна из которых заключалась в том, как получить оборудование, материалы и помещение для их новых предприятий в условиях, когда экономика контролируется государством. “Бородатые, лохматые, похожие бог знает на кого, — делился Лужков впечатлениями от этих новых бизнесменов. — Но все они были энергичными, независимыми и заинтересованными. Один предлагал производить нужные товары из отходов. Другой обнаружил потребительский спрос вне сферы деятельности государственных структур. Находчивость, изобретательность, творчество — все это мы видели в нашей комнате”.

У Лужкова имелась строгая молодая помощница, Елена Батурина, на которой он женился после того, как в 1988 году его первая жена умерла от рака. Батурина вспоминала, что люди, приходившие в их комнату, очень отличались от бюрократов, работавших в здании Моссовета, и что бюрократы были шокированы, увидев потрепанных предпринимателей в своих приемных. “Нас постоянно переводили из одного помещения в другое, — рассказывала она мне, — потому что соседи жаловались, что бородатые, грязные люди сидели в коридорах и дискредитировали учреждение”{41}.

Виктор Лошак, наблюдавший за этой драмой в качестве корреспондента газеты “Московские новости”, вспоминал, что Лужкову приходилось защищать первых бизнесменов-кооператоров от бюрократов, хотевших покончить с ними. В одну из групп бюрократов входили воинственно настроенные крупные женщины, стоявшие на страже здоровья и безопасности общества. Бюрократы понятия не имели, что на их глазах рождается новая экономика. Они должны были выполнять требования старой системы. “Они встречали в штыки каждый микроскопический шаг кооперативного движения”, — рассказывал мне Лошак.

“Я ждал первого заседания комиссии. Помню первую женщину, которая хотела открыть частный бизнес. По профессии она была театроведом. У нее было двое или трое детей. Она хотела заняться выпечкой праздничных тортов на заказ.

Лужков сказал: “Прекрасно!” Еще двое или трое согласились с ним. Тогда противники начали искать причины, чтобы отказать ей. “Какова площадь вашей квартиры?” — спросили ее. Оказалось, что квартира достаточно большая. “У вас есть медицинское заключение?” Медицинское заключение у нее было. “Вы сможете по-прежнему уделять внимание своим детям?” Оказалось, что ее мать жила в том же доме и могла помочь.

Тогда представительница санитарно-эпидемиологической службы спросила: “У вас в квартире есть вспомогательная промышленная вентиляция?” Женщина не знала даже, что имеется в виду. Никто не знал, что это такое. Я тоже не знал. Но сотрудница санитарно-эпидемиологической службы сказала, что согласно пункту 3 статьи 8 изготовление тортов на продажу возможно только при наличии промышленной вентиляции.