Новая судьба - Лилия Лукина

– Елена Васильевна! – радостно заорали мои ребята, выскакивая из машины. – Скажите вы им, что мы свои, а то они Маринке на слово не верят.

– Это действительно мои люди, – подтвердила я и, увидев приближавшегося Светлова, попросила его: – Вооружите-ка вы их! А то, знаете ли, мало ли как дела могут повернуться!

– Сделаем, Елена Васильевна! По полной программе! – серьезно пообещал он, а мои ребята, услышав это, озадаченно переглянулись и Слава спросил:

– Елена Васильевна! Случилось чего?

– Случилось! – подтвердила я.

– Ясно! – жестко сказал он и, наклонившись ко мне, тихонько спросил: – Дело пахнет керосином?

– Не то слово, Слава! – вздохнула я и он, понятливо кивнув, бывалым голосом заявил:

– Понял! Ничего, Елена Васильевна! Мы с вами и не в таких передрягах бывали!

– Да уж! – усмехнувшись, согласилась я. – Вы у меня ребята лихие!

На это Сергей галантно заметил:

– Так у вас других и быть не может!

Я довольно рассмеялась, а потом сказала:

– Пообедайте, а потом мы с вами кое-куда съездим, – и пошла, было, к домику, но тут же обернулась и спросила: – Не поняла! Вы же о новой машине мечтали, а продолжаете все эту же, как вы ее назвали, колымагу гонять? – Сергей с Вячеславом тут же насупились и отвернулись друг от друга. – Ясно! – вздохнула я. – Никак не могли решить, какую именно выбрать?

– Да ну его! – буркнул Слава. – Я говорю, что «Range Rover» надо брать, а он мне все: «Lexus! Lexus!».

– Ну, что ж! – усмехнулась я. – Значит, будем ездить на этой. А что? Панфилов такой машиной не брезгует, вот и мне нечего выпендриваться! – и, наконец, пошла к маме.

Дверь гостевого домика, которая, как и все остальные двери, никогда раньше не запиралась, на этот раз была заперта и я, постучав, услышала испуганный мамин голос:

– Кто там?

– Это я, мама, – ответила я и, протиснувшись в приоткрытую на узкую щель дверь, увидела интеллигентнейшую Веру Николаевну со здоровущим поленом в руках, причем тот конец, за который она его держала, был аккуратно обернут белоснежным носовым платком. – О, господи! – простонала я и, не выдержав, расхохоталась, прислонившись к стене. – Вера Николаевна, голубушка, где вы это взяли?

– В каминной, – спокойно ответила она, аккуратно укладывая полено на тумбочку.

– Ну, зачем это вам? Ну, не смешите вы людей, ей-богу! Вы же слышали, что вся территория патрулируется вооруженной охраной с собаками? – она кивнула, и я предложила: – Ну, так забирайте ваш платочек, а я, когда буду в дом возвращаться, это полено с собой заберу.

– А нам так как-то спокойнее! – возразила мама.

– Ну, тогда ладно! – согласилась я. – Оставляйте при себе ваше средство самообороны! – и предложила, проходя на кухню: – А пока напоите меня чаем, что ли, и расскажите, как вы здесь живете.

– Дружно живем! – тут же отозвалась Вера Николаевна. – Помогаем Ниночке за Георгием Дмитриевичем ухаживать – а то она одна давно свалилась бы. Господи! – со слезами на глазах воскликнула она. – Несправедливо-то как! И Ирочку он нашел! И с Ниночкой у него все так хорошо складывается! Им бы теперь только жить да жить! А он…

– А с ним все будет в порядке! – уверенно заявила я. – Я Орлова с Репниными к одной очень хорошей травнице отправила, так что будет у нас с вами Остерин опять здоровый.

– Дай-то бог! Дай-то бог! – мелко закрестилась мама и, налив мне чай, пододвинула блюдо с пирожками. – А то Владенька весь испереживался так, что смотреть больно! Он же Георгия, как отца родного, любит! – и тут же перешла к своему, наболевшему: – А когда ты нам Гошеньку обратно отдашь? Ты же из санатория, как я поняла, совсем вернулась? – и начала подлизываться: – И какая ты у нас теперь посвежевшая! Похорошевшая!

– Ну, этот мой вид ненадолго, – невольно рассмеялась я. – А вернулась я, да, совсем, да вот только Игорек будет пока жить в дом с Галиной, потому что так для него безопаснее.

– Господи! – мама ахнула и всплеснула руками. – Да что же это такое творится на белом свете! Я ведь, откровенно говоря, там, в каминной, не очень-то поняла, что такого страшного произошло. Видела только, как ты там всеми командуешь и распоряжаешься.

– Зиночка! Елена Васильевна все правильно делала. Так и надо было! – солидно заявила Вера Николаевна. – Когда на корабле бунт – капитан стреляет первым.

– Ну, я предпочитаю не дожидаться бунта, а наносить упреждающий удар, – усмехнулась я, а моя мама, оправдываясь, сказала:

– Верочка! Да я же ее ни в чем и не упрекаю!

– Ниночка! Верочка! Зиночка! – рассмеялась я. – Как же я рада, мама, что у тебя теперь столько подруг появилось!

– Да, Леночка! Я же только теперь по-настоящему жить начинаю! – просияла она от счастья и попросила: – Вот нам бы еще Гошеньку сюда.

– Нет! – твердо заявила я и Вера Николаевна, внимательно посмотрев мне в глаза, спросила:

– Елена Васильевна! А вы не драматизируете ситуацию?

– Если бы! – вздохнула я и попросила – Вера Николаевна, как бы так бы нам с вами посекретничать?

– Так пойдемте ко мне! – охотно предложила она, не подозревая, что говорить я с ней собираюсь на тему для нее очень болезненную.

– Вера Николаевна, – осторожно начала я, когда мы оказались в ее комнате – Я вам твердо обещаю, что этот разговор останется между нами, – она непонимающе посмотрела на меня, и я объяснила: – Я сегодня узнала, что ваша дочь была осуждена и, видимо, на большой срок. Я понимаю, что вам, конечно же, неприятно об этом говорить, но мне действительно нужно знать, за что ее посадили.

– Конечно, больно, – сказала она, отводя глаза куда-то вниз и в сторону. – Но, раз вам это надо, то я скажу. Сама-то я баратовская, а вот муж у меня из Казани. Мы с ним, когда в Москве учились, познакомились, а потом, поженившись, к нему на родину уехали. Только фамилию его я брать не стала, а свою оставила. Там-то у нас Юлдуз и родилась. Это значит «звезда», – объяснила она, – так любимую жену Батыя звали – муж-то у меня из Чингизидов. Я преподавала французский и английский, а он – тюркские языки. А в 82-ом, как раз в весеннюю сессию, он у двух лоботрясов экзамен не принял. Они с горя напились, а потом подкараулили его и забили ногами до смерти – у него множественные разрывы внутренних органов были. И умер Хасен в больнице прямо на руках у Юлдуз, но перед смертью успел сказать ей, кто его убил. А Юлдуз… У нее, понимаете, характер… Вот она и решила, что сама этим подонкам отомстит, что эти мерзавцы права жить не имеют.

– Она их убила? – тихонько спросила я.

– Да! – твердо сказала она. – Она их поодиночке подловила и… Вот ее и приговорили к десяти годам, а она в отряд этот пошла… Добровольно, но с условием, что мне помогут в Баратов вернуться, и я буду знать, что она жива – официально-то она от крупозного воспаления легких в колонии умерла. А потом… – она вздохнула. – Потом Георгий Дмитриевич сообщил мне, что отряд погиб. А зачем вам это надо было знать? – запоздало поинтересовалась она, впервые подняв на меня глаза.

– Для того, чтобы представить себе, из кого комплектовался этот отряд, – потрясенная ее рассказом сказала я. – У меня, видите ли, появились некоторые сомнения в том, что они все погибли, и я хотела узнать, чего от них ждать можно. Хотя, я думаю, что Юлдуз связалась бы с вами, если бы осталась жива?

– А на чем основаны ваши сомнения? – заинтересованно спросила она, не ответив на мой вопрос.

– На интуиции, Вера Николаевна. А она меня еще никогда не подводила, – просто ответила я, внимательно глядя ей в глаза, но она выдержала мой взгляд, а потом горько усмехнулась:

– Значит, сейчас с ней это случилось впервые, – а потом сказала, как отрезала: – Юлдуз Хасеновны Джучиевой больше нет. И я вас очень прошу, Елена Васильевна, не делитесь своими сомнениями с Георгием Дмитриевичем – ведь вы можете поселить в его сердце несбыточную надежду на то, что Дмитрий жив. Он будет волноваться, переживать, а ему это вредно. Дай-то бог, чтобы он от этого-то приступа оправился, – и тут она, все-таки не выдержав этого разговора, отвернулась к окну.

– Извините, Вера Николаевна, что я заставила вас еще раз все это пережить, – покаянно сказала я.

А она в ответ на это горестно вздохнула, повернулась ко мне и даже постаралась улыбнуться:

– Да ничего, Елена Васильевна! Это боль старая, привычная! Пойдемте-ка назад, на кухню, а то Зиночка обидится на нас – вы только пришли и тут же сбежали.

– Пойдемте! – согласилась я, потому что узнала все, что мне было надо.

Вернувшись в кухню, мы увидели мою маму сидящей около окна, и только спицы у нее в руках мелькали.

– Что это будет? – спросила я, беря в руки непонятный бело-бежевый пушистый комочек, связанный явно из Васькиной шерсти.

– А варежки Гошеньке, – охотно ответила мама и только после этого я поняла, что держу в руках действительно крошечную варежку.