Неизвестные герои - Александра Романовна Конюкова

Прозвучало тихое и кроткое: «Мам». Алена аккуратно отодвинула сына и подошла к окну.

– Мам, мама, ты чего? – Миша подбежал к ней и схватился за подол.

– Больно, как же сердце болит, – Алена обхватила себя руками за плечи. – Не переживай, сыночек, все хорошо.

– Мама, мамочка, ты прости, – мальчик снова заплакал, – это все я, это я, ты прости.

Свеча догорела, и стало совсем темно, Алена смотрела в окно, не отвечая сыну, ее сердце разрывалось от боли и страха.

– Я сейчас приду, мама, – Миша подбежал к двери. – Я принесу тебе те листики, которые все лечат.

Темный лес. Неровная дорога. Скользкий берег. Всплеск воды. Тишину нарушил истошный женский крик.

Трое мужчин схватили Алену и потащили в сторону дороги.

– Подождите, там мой сын, мой Мишенька, помогите ему, он упал в реку.

– Держите крепко и смотрите, чтобы опять не сбежала!– один из мужчин открыл дверь машины.

– Вы не понимаете, он же там, мой маленький, – Алена вырывалась из крепкой хватки неизвестных и пыталась вернуться обратно в лес.

– Дура сумасшедшая, – девушку грубо тряхнули за плечи. – Потонул твой Мишенька, уже лет пять минуло.

– Ты врешь, он там, спасите моего ребенка, – Алена закричала и бросилась на говорившего, царапая лицо грязными пальцами.

У одного из мужчин закончилось терпение, он ударил девушку по затылку, и та потеряла сознание. Теперь им было легче усадить ее в машину.

Автомобиль подъехал к большому белому зданию.

– Поймали мы вашу сумасшедшую. И чего бабам на месте не сидится, ладно солдаты приходят умалишенные, а она то что. Все орала про сынка немецкого. Совсем крыша у нее поехала после его смерти, с такой матерью и я бы утопился, – зло усмехнулся мужчина, вытаскивая Алену из машины.

В этот момент девушка пришла в себя, осмотрелась и вдруг бросилась к ногам одного из санитаров.

– Мишенька, сынок, вот ты где, милый мой, – Алена цеплялась руками за край белого халата, – а я говорила им, что ты жив. Я так скучала.

– Да, да, я тоже, пойдем скорее,– молодой санитар поднял девушку на ноги и повел к входу в здание.

– Зачем ты убежал? Я ведь неправду про те листики сказала, не лечебные они. Ты просто так плакал, когда коленку разбил, вот я и придумала. Маме уже не больно, все хорошо. Больше не убегай, пожалуйста, – Алена прижалась к парнишке и затихла.

– Совсем баба из ума выжила, – сказал Николай, водитель машины, – а вы еще и потакаете ей.

– У тебя, Петрович, детей-то нет, а я помолюсь Богу, чтобы этого никогда и не случилось, – главный врач посмотрел на закрывшуюся дверь больницы. –Тебе не понять, что чувствует родитель, потерявший свое дитя.

– Да ладно тебе, Алексеич, ты же столько лет с такими работаешь, не привык разве к их бредням?

– К такому не привыкнешь. Спасибо, что нашли, я деньги Феде отдам. А где она была? Все там же?

– Да, – протянул Фёдор. – Мы когда ее нашли, она то табуретку обнимала, то песни пела, то как будто кого-то на руках качала, в лесу вообще как бешеная бегала и смеялась, все ждали, когда угомонится.

– Ясно, ей помочь надо, а не шутить и упрекать! Спасибо, что к нам доставили, можете быть свободны, – Иван Алексеевич окинул взглядом здание больницы.

– Ты нам не начальник, чтобы освобождать! – рявкнул тот, кто в лесу ударил Алену, после чего все трое сели в машину и уехали.

В палате темно, свет луны пробивается через решетку на маленьком окне под самым потолком.

– Аленушка,– врач медленно закрыл за собой дверь и подошел к девушке. – Миши с нами давно нет, мы ведь уже говорили. Он утонул несколько лет назад, но вы в этом не виноваты. Зачем вы сбежали? Мы волновались.

– Иван Алексеевич, глупенький, – в полутьме лицо девушки казалось еще более безумным, горе унесло былую красоту, оставив свой тяжелый след.

Алена подошла к кровати и аккуратно села на самый краешек.

– Вот же он, спит, мой маленький, – девушка погладила подушку и запела:

«Люли, люли, люли

От чего ж ты ветер дуешь?

От чего мою косу не бережешь?…

– Аленушка, тебе нужно выпить лекарство и поспать, – врач попытался встать.

– Тише, а то Мишутку разбудите, – голос девушку дрогнул и вдруг зазвучал увереннее, – ваши лекарства опять заберут его у меня, я хочу еще немного на него посмотреть. Миша любил эту песенку, мне нужно допеть, а то он не уснет.

«Люли, люли, люли

Чего ж небосвод

Так не утих и не пришел к моим рукам

Поиграли бы в заклад»

бег

«Бег. Поможет он мне или убьёт меня, уже все равно. Я бегу и это главное. Сбежал из плена этих проклятых Богом фашистов, ноги, руки, спина, как же все болит, но главное, что я не калека.

Я бегу, не зная, стоит ли на прежнем месте мой дом, жива ли жена, дети, мой любимый пёс и скот. Я бегу, пока не знаю, куда приведёт меня эта дорога, мне лишь бы найти своих, и не наткнуться на чужих.

Я уже в пути. Жди меня, моя родная дочь. Анюта, как буду пробегать мимо сада сорву твоих любимых яблок, которые ты так давно не ела и, наверно, уже забыла, как выглядят и пахнут.

Ох, любимая моя женушка, мысли о тебе гремят как гром в моем сердце. А воспоминания о тебе, ненаглядная, заставляют мои ноги подкашиваться, пару раз я думал, что вот-вот Бог услышит мою исповедь и поможет прийти домой, к вам, людям, которые стоят дороже моей жизни и жизни любого фашиста.

Сын, ты наверно уже не помнишь меня. В последний раз тебе был год, и ты с люльки тянул ко мне свои маленькие ручки. Ты был так мал и худ, что может вовсе и не выжил. Я хочу прокричать на весь мир: «Горите же в аду нечисть бесчестная! За всех детей, что умерли от болезней и голода, за всех парней, что только начав жить отправились на фронт! За всех жён, матерей и сестер, что так мужественно боролись наравне с солдатами! Гореть же вам в аду, в вечных муках и терзаньях, которые пришлось испытать всему миру… «. Я хочу говорить, кричать, плакать, но силы есть только бежать.

Бегу пару дней. Усталость такая, будто бегу уже месяц, без остановок и отдыха. Была мысль– остановится, перестать бежать и перестать беспокоиться о своей судьбе и просто умереть.

На службе и на Родине меня, наверное, прознают трусом. Попал в плен, сбежал один, никому не помог из своих. Начинаю думаю: лучше бы они меня убили и замучили, тогда я встретил бы смерть, как истинный воин. Всем было бы от этого легче. Как же я устал, ног уже не чувствую, дорогу не разбираю. Живы ли мои друзья, и буду ли жив