СССР имени БЕРИЯ - ЮРИЙ МУХИН

В диффузионном способе используют то, что в газе все молекулы хаотично двигаются, и тем быстрее, чем легче молекула.

Соответственно, молекулы гексафторида урана-235 движутся чуть-чуть быстрее, чем урана-238. И если на пути такого газа поставить перегородку с очень маленькими отверстиями – диафрагму, то через нее пройдет несколько больше более быстрых молекул гексафторида урана-235.

– На сколько больше?

– Без слез, как говорится, не выговоришь – на 0,2%. – Берия беспомощно развел руками. – То есть, если взять исходный газ и прогнать его через одну диффузионную машину – через одну диафрагму, то в нем содержание изотопа урана-235 поднимется с 0,711% всего до 0,712%. Поэтому, полученный после первого обогащения газ запускают в следующую диффузионную машину, потом в очередную, и так далее, и так далее. После прохождения, скажем, через 14 машин, содержание увеличится с 0,711% до 0,730%.

– А какое же содержание 235-го урана нам надо иметь в этом газе?

– Не менее 90%.

– Так сколько же нам этих машин надо?! – обеспокоился Сталин.

– Мы их еще не имеем, поэтому сказать трудно, но, полагаем, до 10 тысяч в одной колонне друг за другом, причем разных типов. Ужасное будет производство по своей сложности, ведь неисправность одной машины из этих тысяч будет приводить к остановке всех! Да добавьте к этому то, что гексафторид урана чрезвычайно агрессивен и неустойчив, поэтому, как эти машины создать, пока непонятно.

Непонятно и как создать мембраны с этими мельчайшими отверстиями.

– М-да… Кому поручил конструирование этих машин?

– Наука ратовала за конструкторов Кировского завода в Ленинграде, я согласился, но на всякий случай поручил и Горьковскому машиностроительному.

– Знаменитый завод. Выпускал артиллерию, генеральный конструктор Грабин, а директор – Елян.

– Да, но Грабина отвлекать не стали, пушки тоже нужны, поручили молодому конструктору Савину, ему всего 27 лет.

– Соревнование – это хорошо! – одобрил Сталин. – Проектирование, может, и окажется дороже, но зато изделие будет и дешевле, и качественнее. А по какому пути идут американцы?

– По этому – по пути диффузионного разделения.

– И мы за ними?

– Да,- бесцветно подтвердил Берия.- Почти все наши ученые, особенно из привыкших копировать, только за этот путь.

– Ты говорил и о каких-то центрифугах.

– Мне этот способ очень нравится – простой и понятный.

Газ в центрифуге вращается, более тяжелый уран-238 отжимается к стенке, сползает вниз, а легкий 235-й отводится через верх. Никаких диффузионных перегородок.

– Так почему американцы по этому пути не идут? – спросил Сталин.

– Центрифугу создать не могут. Там скорости нужны огромные: стенки должны вращаться со сверхзвуковой скоростью…

Но, я все же вкладываю деньги и в этот способ.

– Зачем, если он у американцев не пошел?

– Есть у нас молодые ученые, энтузиасты этого способа, и есть у нас один профессор – немец, который этой центрифугой занимается. Толку от этой его работы, надо сказать, нет, как и у американцев, но пусть наши молодые ребята у него поучатся. Уверен, – рано или поздно они эту центрифугу сделают.

Нельзя же все время американцам в рот смотреть. Поскольку мы пока идем за ними, то может оказаться, что мы смотрим им не в рот, а совсем в другое, так сказать, отверстие.

– Что ты имеешь в виду? – усмехнулся Сталин увиденному Берией образу.

– Если капиталисты поймут, что наши ученые у них копируют научные достижения, то специально будут подсовывать нам дезинформацию, чтобы наши академические олухи тратили государственные деньги под заведомо дурацкие проекты.

Ведь немцы до войны буквально издевались над нашими академиками от химии Бахом, Фрумкиным, Семеновым и их группировкой. Приглашали в Германию, там показывали им липовые лаборатории, занимающиеся липовыми исследованиями, и наши тупые бестолочи тратили огромные деньги на попытках повторить эти исследования в СССР. Немецкий химик Габер убедил наших специалистов, что синтез аммиака очень труден и в производстве невозможен, а немцы по методике Табера производили сотни тысяч тонн взрывчатки. Немцы внушили нашим научным олухам, впрочем, и американцам тоже, что ароматические углеводороды в авиабензине вредны, а уже во время войны выяснилось, что они необходимы. Таких примеров много.

Поэтому я и считаю крайне необходимым поддерживать в нашей науке всех тех ученых, пусть пока молодых и неопытных, кто хочет принести Родине пользу, а не прокормиться за счет получения ученых званий. Поэтому и поддерживаю энтузиастов, решивших все же освоить центрифужный способ разделения изотопов.

Справка: Первый в мире завод по разделению изотопов на центрифугах был построен в СССР в 1964 году – на 10 лет раньше, чем где-либо в мире. Этот способ почти в три раза производительнее диффузионного, а расход электроэнергии на единицу разделенных изотопов в 25 раз ниже.

– Когда начнем разделять уран-238 и уран-235 в промышленных объемах? – потребовал уточнить сроки Сталин.

– Используем корпуса недостроенного на Урале авиазавода, но работ все равно очень много. Проект делаем, строительство начали, и, думаю, через год на площадке будет работать тысяч 25-30 строителей. Ничего точнее пока сказать не могу.

– В общем, – задумчиво подытожил Сталин, – получается то, что и должно было получиться, – кавалерийским наскоком эту задачу не решить. Тебе придется вникать во все мельчайшие вопросы, иначе исполнители свою тупость, свою лень будут объяснять тем, что эти вопросы вообще решить невозможно. А этих вопросов тысячи и тысячи, и для того, чтобы вникнуть в каждый из них, тебе нужно время.

А его в сутках всего 24 часа. – задумчиво суммировал Сталин, подбрасывая в руке папку. – Жаль. А я хотел догрузить тебя еще одним, очень важным делом.

– И что это за дело?

Сталин раскрыл папку и просмотрел несколько документов.

– Понимаешь, американцы собираются сбрасывать на нас атомные бомбы со своих бомбардировщиков Б-29 – со своих «Летающих сверхкрепостей». Хороший самолет, мощный.

Я поручил авиаконструктору Туполеву, и он сейчас копирует этот самолет, поставим и мы его себе на вооружение под маркой Ту-4.

И я вот думаю: полетят эти американские «крепости» с атомными бомбами на Москву, а чем их сбивать?

Конечно, у нас есть истребительная авиация, но эти «крепости» потому и названы крепостями, что очень хорошо защищены. И если они сбросят на Москву пусть не восемь атомных бомб, а пусть хоть две, хоть одну бомбу, то это тоже очень плохо. Вот я и думаю, как их сбивать так, чтобы ни один не долетел?

Наши храбрые летчики-истребители, видя, что не могут сбить эту крепость, пойдут на таран и собьют ее. Но ведь и храбрецов жалко, да и их могут убить на подлете к этой «сверхкрепости».

А если с земли пустить на эти «крепости» большие ракеты – такие, которые бы без летчика можно было наводить на вражеский самолет, или даже сделать так, чтобы ракеты сами наводились? Тогда эти «крепости» уж точно до наших городов не долетят.

Сейчас наши конструкторы этими ракетами занимаются, но нужен организатор, который бы объединил усилия всех и создал мощный ракетный щит противовоздушной обороны вокруг Москвы. Вот я и хотел тебе это поручить, но, выслушав тебя, уже не решаюсь.

Берия, подумав и оценивающе взглянув на Сталина, не спеша, сказал.

– Товарищ Сталин, я все же еще не стар, силы есть, задачу я понял, и если у вас нет на примете никакого иного исполнителя, кроме меня, ну, что же, давайте я возьмусь и за это дело.

– Спасибо, Лаврентий! – с чувством облегчения ответил Сталин. – Ты снял с меня большую заботу.

– Да что вы, товарищ Сталин, это же ведь наша общая забота.

– Верю, Лаврентий, в то, что ты искренне так думаешь.

Глава 4

ПЕРВОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО. ХРУЩЕВ

В начале сентября 1946 года даже в четвертом часу дня было уже свежо и Сталин, начавший к старости зябнуть, в накинутой на плечи шинели сидел за столиком в беседке на Ближней даче и работал с документами. Поодаль, на специальной площадке Берия и Хрущев, повесив пиджаки на перила беседки, играли в городки.

Документов было много, и их количество изо дня в день нарастало. После войны, когда стало ясно, что социализм победил окончательно, и быть коммунистом уже не опасно, в партию стали записываться откровенные карьеристы, которые пробивались на руководящие должности, но работать не умели и не учились. Знающий и ответственный руководитель решает подавляющую часть вопросов самостоятельно и не беспокоит своего начальника, а эти, не зная работы и боясь принимать самостоятельные решения, слали «наверх» массу мелких вопросов, «чтобы их решил вождь».

Они заваливали Сталина этой мелочевкой, мешая заниматься вопросами перспективы – вопросами главы Советского государства.