Эмфирио - Джек Вэнс

«А если бы я уехал в Люшейн и выучился на астронавта, лорды наняли бы меня навигатором космической яхты?»

Амианте с сомнением поджал губы: «Прежде всего, на астронавта выучиться не так уж просто. Это популярная профессия».

«А ты когда-нибудь хотел стать астронавтом?»

«О, разумеется! Я мечтал о космосе. И все же — может быть, лучше резать по дереву. Кто знает? По меньшей мере мы не голодаем».

Гил хмыкнул: «Но мы никогда не станем финансово независимыми».

«И то верно», — поднявшись на ноги, Амианте собрал грязную посуду, подошел к кухонной раковине и принялся тщательно чистить миску песком, пользуясь минимальным количеством воды.

Гил наблюдал за этой процедурой с отстраненным любопытством. Он знал, что Амианте жалел каждый чек, причитавшийся лордам. Механизм оплаты интересовал Гила. Он спросил: «Лорды забирают один и восемнадцать сотых процента всего, что мы производим, правильно?»

«Таков налог, — подтвердил Амианте. — Один и восемнадцать сотых процента стоимости всего, что ввозится и вывозится».

«А тогда почему мы все время экономим воду и энергию, почему всегда ходим пешком? Разве налога не достаточно?»

Как только речь заходила о счетах, выставляемых лордами, на лице Амианте появлялось упрямое, даже озлобленное выражение: «Счетчики! Повсюду счетчики! Подсчитывают все, кроме воздуха, которым мы дышим. Даже на канализационных трубах поставили счетчики. Собес удерживает с каждого иждивенца, пропорционально объему использования сооружений, плату, достаточную для возмещения расходов лордам и содержания самих агентов Собеса и прочих чиновников. Иждивенцам остается совсем немного».

Гил с сомнением кивнул: «А как сооружения достались лордам?»

«Это произошло больше полутора тысяч лет тому назад. Фортинон часто воевал — с Борределем, с Манговыми островами, с Ланкенбургом. До того были Звездные войны, а еще раньше — Кошмарная война, и так далее, бесчисленные войны. Последняя война, с императором Рискейни и его белоглазыми солдатами, привела к уничтожению города. Амброй лежал в руинах — башни обрушились, уцелевшее население дичало. На звездолетах прибыли лорды-исправители и навели порядок. Наладили выработку энергии, восстановили систему водоснабжения, построили транспортные магистрали, прочистили и отремонтировали канализацию, организовали импорт и экспорт товаров. За все это они потребовали — и получили — один процент. Впоследствии им уступили еще восемнадцать сотых процента за постройку космопорта. С тех пор так и повелось».

«И незаконное дублирование запретили тогда же?»

Амианте поджал тонкие чувственные губы: «Нет, первые ограничения ввели около тысячи лет тому назад, когда наши изделия стали пользоваться высокой репутацией».

«Значит, раньше на протяжении всей истории люди занимались дублированием?» — с опасливым изумлением осведомился Гил.

«В той мере, в какой это считалось необходимым», — Амианте уже спускался в мастерскую, чтобы продолжить отделку панели. Гил занялся мытьем оставшейся посуды, пытаясь представить себе дикое существование древних народов, не руководствовавшихся правилами Собеса. Закончив уборку на кухне, он тоже спустился к верстаку и некоторое время старательно вырезал свою ширму. Потом он наблюдал за работой Амианте, полировавшего уже блестящие поверхности и удалявшего последние заусенцы из безупречно гладких канавок. Гил пытался возобновить разговор, но Амианте потерял всякое расположение к болтовне. В конце концов Гил пожелал отцу спокойной ночи и поднялся на третий этаж. Подойдя к окну, он выглянул на Ондл-сквер, представляя себе мириады людей, ходивших по улицам древнего города, триумфально маршировавших, бежавших после поражения... В небе призраком из голубоватых, розоватых и бронзовых пятен парил Дамар, придававший перламутровый оттенок фасадам старых домов.

Прямо под окном мостовую озарял свет из мастерской. Амианте, предпочитавший дневное освещение хотя бы потому, что за него не нужно было платить лордам, припозднился за работой — само по себе достопримечательное обстоятельство! Окна других домов, окружавших площадь, чернели непроницаемыми провалами — соседи тоже экономили энергию.

Когда Гил уже собирался закончить созерцание пустынной площади, полосы света, струившегося из мастерской, затрепетали и почти исчезли, приглушенные шторами-жалюзи. Гил смотрел на мостовую в недоумении. Амианте не был человеком скрытным; его можно было обвинить разве что в некоторой уклончивости и склонности к невеселым размышлениям в одиночестве. С какой целью, в таком случае, он закрыл жалюзи? Не существовала ли связь между не характерной для отца скрытностью и пакетами, принесенными им до наступления темноты?

Гил присел на койку. В принципе правила Собеса не запрещали иждивенцам заниматься личными делами и вести себя скрытно — в той мере, в какой не нарушался общественный порядок. Практически это означало, однако, что на любой не регламентированный вид деятельности следовало получать предварительное разрешение от представителя Собеса.

Гил напряженно думал, схватившись обеими руками за простыню. Он боялся вмешиваться в отцовские дела, боялся обнаружить что-нибудь постыдное как для Амианте, так и для себя самого. И все же... Гил неохотно поднялся на ноги и стал потихоньку спускаться по лестнице, стараясь одновременно не производить шум и не выглядеть так, будто он шпионит — он не хотел, чтобы отец его заметил, но еще больше не хотел думать о себе, как о соглядатае и доносчике.

Этажом ниже, на кухне, было теплее и все еще пахло кашей с едковатым привкусом морской капусты. Гил приблизился к квадрату желтого света, пересеченному тенями балясин лестничных перил... Свет погас — Гил замер. Значит, Амианте решил подняться в спальню? Но привычный звук шагов отца, поднимающегося по лестнице, не раздавался. Амианте остался в темной мастерской!

Впрочем, не в такой уж темной. Лестницу озарил внезапный сполох синевато-белого света — примерно на секунду. Еще через секунду забрезжило какое-то тусклое мерцание. Гил, теперь не на шутку встревоженный, подкрался к перилам на четвереньках и заглянул вниз, в мастерскую.

Несколько мгновений Гил смотрел, широко раскрыв глаза и не понимая того, что видел — сердце его билось так сильно, что он опасался выдать свое присутствие. Но отец, погруженный в работу, ничего не слышал. Амианте регулировал некий механизм, очевидно собранный на скорую руку: коробку из жесткого волокна, примерно два локтя в длину и локоть в ширину и высоту, с выступающей посреди переднего торца трубкой. Потом Амианте подошел к неглубокой ванночке и нагнулся, приглядываясь к чему-то, тускло блестевшему в жидкости. Покачав головой, он прищелкнул языком, явно раздосадованный. Потушив все огни, кроме одной красноватой лампочки, Амианте снял крышку с другой ванночки и погрузил лист жесткой белой бумаги во что-то вроде вязкого сиропа. Наклоняя бумагу то в одну, то в другую сторону, он осторожно стряхнул с нее лишние капли сиропа, после чего закрепил лист на раме перед коробкой и нажал на переключатель. Из трубки вырвался ослепительный сноп синевато-белого света. На мокром листе бумаги появилось яркое изображение.