Шпион, который спас мир. Том 1 - Джеролд Шектер

Пеньковский продолжил рассказ о своей жизни:

— Ну вот, когда Варенцов по просьбе Конева вернулся на фронт, я поехал тоже, и под мое командование дали другой полк, 51-й Артиллерийский противотанковый полк, приданный Генеральному штабу, часть резерва главнокомандующего. Полк был независимый и не входил ни в какую бригаду. Я попросил Варенцова отпустить меня, потому что моя невеста Вера только что окончила школу в Москве{69}.

Вера Дмитриевна Гапанович была цветущей четырнадцатилетней девушкой, когда впервые встретилась с Пеньковским. Это произошло в 1942 году, в трудные дни второй мировой войны, когда Пеньковский работал с ее отцом генерал-лейтенантом Гапановичем и был младшим политруком в Политуправлении Московского военного округа до того, как его послали на Украину. Генерал пригласил Пеньковского к себе на ужин и представил ему Веру, темноволосую миниатюрную красавицу с лучистыми глазами. В следующий раз Пеньковский увидел Веру, когда находился в госпитале в Москве в 1944 году, и «тут же в нее влюбился». Когда он вернулся с войны, они поженились; ей было семнадцать. Это была удачная и разумная женитьба. Положение генерала Гапановича гарантировало Пеньковскому покровителя и проницательного советчика.

Варенцов одобрил поездку Пеньковского в Москву для поступления в академию имени Фрунзе.

— Я приехал через два месяца после начала занятий, но успешно сдал все экзамены и был принят. Поскольку я командовал полком, мне не составило никакого труда сдать экзамен по командованию батальоном. В 1948 году окончил Военную академию имени Фрунзе. Сразу же после окончания мне предложили поступить в Военно-дипломатическую академию, чтобы изучать стратегическую разведку.

— Сколько вы проучились в академии имени Фрунзе? — спросил Кайзвальтер, внимательно следя за тем, чтобы уточнить хронологию карьеры Пеньковского и учесть все годы. Это поможет установить, можно ли доверять Пеньковскому.

— Я проучился три года. Я посоветовался с тестем, генералом Гапановичем, и он сказал мне, что лучше год поработать вместо того, чтобы с одного курса переходить на другой. Так в течение года я работал в двух местах. Моим первым назначением была должность старшего офицера в Управлении штаба Московского военного округа по мобилизации и организации, где до этого я уже служил чином ниже. Я проработал там полгода и был переведен в штаб наземных сил. Там я тоже был старшим офицером, и эта работа меня вполне удовлетворяла, поскольку платили на 200 рублей больше. Но в 1949 году я хотел поступить в Военнодипломатическую академию, а у нас, к счастью, есть правило, по которому жалованье офицера, которое он получал до поступления в ВДА, сохраняется на период его учебы. Так, в 1949 году меня приняли в ВДА, которая находится около метро «Сокол».

— Это не Песчаная улица, 13? — спросил Кайзвальтер, показывая Пеньковскому свои познания в сфере ГРУ.

— Именно. Я проучился там четыре года, с 1949-го по 1953-й. Тогда был четырехгодичный курс, теперь — трехгодичный.

Называя точный адрес академии, Кайзвальтер строил доверительные отношения, которые, как надеялась группа, помогут Пеньковскому «раскрыться». Отношения между оперативником или куратором и агентом трудные и деликатные. Если взаимопонимания нет, агент может заартачиться или потерять интерес. Если оперативник ведет себя слишком агрессивно, агент может решить, что плохо выполняет работу или что не способен выполнить то, что от него требуют. Пеньковский рассказал о себе все сам, стремясь сделать так, чтобы ему поверили. Кайзвальтер не мог его сбить.

Пеньковский ответил на вопросы о личном составе академии и пообещал, что позже расскажет, как получил эту информацию, а сам продолжал рассказывать о себе:

— После окончания академии меня распределили в Четвертое управление ГРУ. Это Восточное управление (стратегическая разведка). Есть другие управления — англо-американское, европейское, Первое управление (это управление нелегалов). Позже я расскажу о них подробнее. Так или иначе, около года я проработал в Египетском отделе. Познакомился с агентурной сетью и до сих пор кое-что об этом помню.

Пеньковский сказал, что его пригласили и сказали, что пошлют в Пакистан старшим помощником военного атташе, который был резидентом ГРУ в Пакистане. Но пакистанское правительство не разрешило увеличивать состав военного атташата, и визу Пеньковскому не дали. И снова он провел несколько месяцев в Египетском отделе, пока его не вызвали вновь: «Мы думаем послать вас в Турцию».

— Это был уже конец 1954 года. Я снова начал готовиться к поездке, учил коды, оперативную программу, экономику страны и структуру вооруженных сил. Я приехал туда в июле 1955 года и стал резидентом, главой центра. Официально я был военным атташе и принял руководство над целой агентурной сетью.

— Какое у вас тогда было звание — подполковник или полковник? — спросил Кайзвальтер.

— Я был уже полковником — давайте я вам это разъясню. В конце войны, перед тем, как я поступил в академию имени Фрунзе, я получил звание подполковника, а в феврале 1950 года стал полковником.

Вот уже одиннадцать лет, по февраль 1960 года, я служу в звании полковника, и из-за отца генералом меня никогда не сделают. Мне это уже сказали, как и то, что я ненадежный. Может, я стану генералом в другой армии, — шутя добавил он.

Джо Бьюлик понял, что эта горькая шутка и была главной причиной предательства Пеньковского. Она выразила все его разочарование и ярость по поводу того, что из-за прошлого его отца рушилась такая блестящая карьера.

— Итак, я прибыл с женой в Турцию и принял резидентуру, центр ГРУ в Анкаре. В течение месяца мой предшественник полковник Кондрашов передал мне все дела, а моим помощником был морской атташе. В то время военно-воздушных атташе не было. Семь месяцев спустя приехал, чтобы стать резидентом, генерал-майор Савченко, но имя использовал чужое — Рубенко. Многие использовали чужие имена.

До этого Рубенко был военным атташе в Афганистане. Когда приехал этот старик — ему было больше шестидесяти, — я передал ему все дела, и резидентом стал он. А я — его помощником. Я проработал до ноября 1956 года, и потом у нас возникла неприятная ситуация с одним из наших помощников атташе. Это произошло через три месяца после приезда Савченко, и этим атташе был подполковник Николай Ионченко. Он просто-напросто подходил к туркам в ресторанах и предлагал им работать на него за деньги. Таким грубым путем Ионченко пытался купить военную информацию. Естественно, турецкая контрразведка засекла это. Хочу вам признаться: мои отношения с Ионченко были хуже некуда; они с Рубенко пытались подставить меня, чтобы меня выгнали из партии. Позже я поподробней расскажу вам об этом.

Не назвав своего имени, я позвонил из телефона-автомата в турецкую контрразведку, сообщив о деятельности Ионченко и указав, где он встречается со своими агентами.

— Какое у него было звание? — спросил Кайзвальтер.

— Он был подполковником. Ионченко был настроен против меня. Поскольку в академии он учил турецкий язык, он был возмущен тем, что не его, а меня с моим английским назначили заместителем резидента. С генералом он очень дружил, и оба они сделали мое существование настолько невыносимым, что я написал в штаб письмо с просьбой перевода — куда угодно. Мне ответили, что необходимо подождать. По натуре я человек мстительный, но честный. Уже тогда, когда я увидел, как несправедливо со мной поступают, у меня созрело решение перейти к вам. Я хочу поклясться и расписаться в готовности служить вам и провести остаток моих дней в новой жизни.

Три месяца спустя Ионченко был снова скомпрометирован и объявлен «персоной нон грата». Я проводил его в Стамбул, и он поехал домой через Болгарию. Генерал послал в штаб телеграмму, что турки с американцами устроили против Ионченко провокацию. Его схватили, когда он собирал «урожай». В то время, кстати, проходил официальный визит в Турцию шаха Ирана и его супруги, и службы турецкой безопасности и контрразведки были начеку, охраняя гостей. Мы даже получили инструкции от начальника ГРУ не Проводить в этот период никаких операций. Однако генерал разрешил Ионченко пойти на встречу с агентом, назначенную на 10 мая. Я помню эту дату, потому что это день рождения моей матери. Все произошло в то самое время, когда турецкий лейтенант передавал Ионченко военную документацию.

Я сидел как раз в кабинете у генерала, когда дежурный офицер посольства сообщил: «Товарищ генерал, ваш помощник был задержан турецкой контрразведкой, когда пытался получить военные материалы от турецкого офицера». Генерал очень расстроился и сказал мне, что я должен его оттуда забрать. «Почему вы позволили ему идти на эту встречу?» — спросил я.

Оперативные фонды в турецких лирах находились в моем распоряжении, однако генерал выдал Ионченко свои деньги, около 200 лир (40 долларов в 1956 году), чтобы заплатить за сведения. Это было сделано для того, чтобы я ничего не узнал. Сумма довольно приличная, и, чтобы скрыть это от меня, ее не стали брать из оперативного фонда. Теперь же, когда это произошло, генерал мне во всем признался. Мы стали спорить. Я сказал ему, что он всегда обвинял меня, что я плохой и неопытный оперативник и не вербую агентов. Он готовил к отправке телеграмму в Москву, и я спросил его: «Вы коммунист?»