Русские идут! - Натаниэль Бенчли

День Эмили начинался с того, что она собирала своих питомцев, приветствовала каждого в отдельности и устраивала общий завтрак. Сама хозяйка ела копченую свиную грудинку с гренками и пила кофе, а для животных на полу кухни выставлялся огромный таз, куда она клала пищу по вкусу каждого, а также витаминные таблетки.

Дома Эмили носила халат, не подчеркивающий ее формы, но и не скрывавший их. Природа наделила ее длинными ногами и массивной грудью. Движения ее были величавы, она, скорее, плыла, а не ступала по земле. Годы были милосердны к ней, они полировали ее внешность, а не царапали и стругали, отбивая края, как у старой мебели. Конечно, были царапины и отломанные уголки, но это не бросалось в глаза. Волосы Эмили, ослепительно рыжие в молодости, постепенно приобрели смешанный оттенок ржавчины и старого красного дерева. Она зачесывала их назад и собирала на затылке. В общем, Эмили была похожа на греческую музу, только слегка потрепанную.

Когда все животные были накормлены, Эмили наливала вторую чашку кофе и садилась у окна в гостиной. Дом ее был отнюдь не маленький, но, как большинство традиционных домов в Новой Англии[8], делился на множество небольших комнат — так было удобнее отапливать жилище в зимнюю пору. Эмили гордилась своей гостиной, обставленной в добрых старых традициях и тем не менее не выглядевшей излишне эксцентрично: латунная лампа с зеленым колпаком, сверкающая бронзовая люстра, металлическая грелка с длинной ручкой, стоявшая у камина, чиппендейловская горка с богатым набором бело-голубого веджвудского фарфора. Комната была небольшой, но уютной и, не считая собачьих волосков и других неизбежных следов пребывания животных, безукоризненно чистой. Эмили нередко думала, что здесь легко можно провести всю зиму, было бы с кем словом перемолвиться. Конечно, вполне можно разговаривать и с животными, размышляла она, но как это ни прекрасно, быть замужем все же лучше.

Вдруг снаружи донеслись топот бегущего человека, потом звук падения, быстрые шаги, и снова воцарилась тишина. Эмили прижала лицо к оконному стеклу, но ничего не заметила. От дыхания затуманилось стекло. Она прислушалась. Эмили была уверена, что шум раздавался именно в ее саду и, значит, кто-то там затаился. Она отставила чашку с кофе, зажгла сигарету и направилась в кухню, но оттуда тоже ничего не увидела, поэтому, плотнее запахнувшись в халат, вышла из дома. После домашнего тепла ей стало холодно, она задрожала. Она почти решила, что ослышалась, но тут ее внимание привлекли валяющиеся на земле три сломанные и раздавленные хризантемы. Наклонившись, она осмотрела следы, ведущие к сараю, где хранился садовый инвентарь. Дверь была прикрыта, и Эмили заколебалась. Одно дело, если туда забрался расшалившийся ребенок, а вдруг там укрылся беглый каторжник? Не дури, велела она себе, на острове никаких каторжников нет. Наверное, дети играют в прятки. Но какие дети будут играть в прятки воскресным утром в столь ранний час? Нет, это что-то другое. Это, должно быть… лучше я пойду и посмотрю, решила Эмили, и все станет ясно. Но на всякий случай…

Она вернулась в кухню и достала из ящика нож для разделки мяса. Неслышно подойдя к сараю, она осторожно приоткрыла дверь и разглядела чьи-то ноги, вытянувшиеся на полу. Эмили быстро затворила дверь. Ее горло сжалось, она дрожала от холода и страха. Она хотела было позвонить в полицию, но тут сообразила, что надо бы выяснить все поподробней: мертв этот человек, ранен или просто перебрал. Не может же она сообщить полиции, что у нее в сарае лежат чьи-то ноги. Там неохотно реагируют на такие звонки. Кроме того, Эмили не хотелось, чтобы в полиции подумали, будто она просто истеричка, страдающая манией преследования. Она настежь распахнула дверь и увидела на полу блондина лет двадцати пяти. Он лежал, раскинув руки по сторонам и полуоткрыв рот. Дыхание его было ровным и глубоким, как под наркозом.

— Ах бедняжка, — прошептала Эмили, — бедняжка.

Она опустилась на колени посмотреть, не ранен ли пришелец. Оказалось, что нет, только одежда его была изорвана, а руки исцарапаны. Она ласково дотронулась до его плеча. Золтин открыл глаза, потом отпрыгнул и забился в угол. Он следил за Эмили большими ярко-синими глазами и тяжело дышал.

— Не бойтесь, — проговорила она успокаивающе и поднялась с колен. — Не надо бояться. Вас никто не обидит.

Несколько секунд Золтин разглядывал женщину. Потом спросил:

— Кто вы?

— Зовите меня Эмили, — представилась она, пытаясь определить его акцент. — Этот дом и сад — мои. Откуда вы появились? За вами кто-то гнался?

Золтин кивнул.

— Полиция?

Золтин покачал головой.

— Тогда потом расскажете. Не хотите ли поесть? Вы завтракали?

На лице гостя расплылась широкая улыбка, которая очень понравилась Эмили.

— Я голоден, — сказал Золтин.

Эмили провела его в дом и только тут поняла, что все еще продолжает держать в руке нож.

— Кажется, он мне не понадобится, — смущенно проговорила она, убирая нож в ящик. — Присаживайтесь и расскажите о себе. Но прежде скажите, что бы вы хотели на завтрак?

— Все, что угодно. — Золтин смотрел на колли, который подошел и стал его обнюхивать. Он положил свою большую ладонь на голову собаки и почесал ее за ушами. — Хорошая псина, — добавил он.

— Это Ральф. Я назвала его так в честь моего первого мужа.

Эмили сняла со стены сковородку.

— Присаживайтесь. Яичница с ветчиной вас устроит? Вам нравится?

Золтин уселся за кухонный стол, а колли положил ему голову на колени.

— Да, — ответил он, — замечательно.

Эмили открыла холодильник и достала ветчину.

— Раз уж вы завтракаете у меня, разрешите спросить, как вас зовут?

— Золтин, — не сразу представился гость.

— Любопытная фамилия. Вы поляк?

— Нет, — ответил он, помолчав.

— Сколько кусков ветчины вам отрезать?

Золтин улыбнулся и пожал плечами.

Эмили отрезала четыре куска и бросила их на сковородку.

— Значит, вы, должно быть, русский, — догадалась она и добавила еще два куска. — Когда-то я была знакома с одним русским художником. — На сковородку отправилась новая пара кусков. — Бог мой, чуть не забыла, — спохватилась Эмили. — А ваше имя?

— Алексей.

Наступило молчание, прерываемое лишь шипением ветчины на сковородке. В кухню вбежали четыре терьера, пристроились рядом с колли и стали обнюхивать ботинки Золтина.

— У вас много собак.

Эмили с улыбкой оглянулась.

— Это братики-терьеры — Харпо, Гручо, Чико и Зеппо[9]. Гручо, веди себя прилично, здесь не место для твоих штучек. Ну-ка идите отсюда. — Она открыла дверь, и собачки засеменили прочь, стуча лапками по линолеуму. Эмили повернулась к раковине и попросила: — Расскажите о себе. Где ваш дом?

— Я родом из Смоленска, но немцы сожгли город и убили моих родителей.

— Ах! — Эмили уронила кусочек ветчины, но тут же подняла его и положила на салфетку. — И где же вы жили с тех пор?

— В разных детских домах. Потом пошел на флот.

Эмили думала о словах своего гостя, но не понимала, о каком флоте он говорит. Потом сочла, что это не столь важно. Гораздо важнее другое: ее гость — сирота.

— Вы, наверное, были очень одиноки?

— Да, — ответил Золтин. Потом улыбнулся и сказал: — Мне всегда хотелось увидеть Америку. Я читал все американские журналы, которые удавалось достать, — Золтин запнулся и вспомнил свой спор с Хрущевским. Эмили была ничуть не похожа на дам из «Вога», так что спор Золтин явно проиграл. Потом он вспомнил о Крегиткине и телефонистке. — А что значит по-английски… — и Золтин сказал Эмили слово, которое без конца выкрикивала подруга телефонистки, «насилуют!».

Повернувшись, Эмили изумленно уставилась на гостя.

— Что? Где вы слышали это слово?

— Прочитал в журнале, — быстро выпалил Золтан. — Кажется, в «Воге».

Эмили рассмеялась.

— Ну в «Воге» как раз вряд ли. Разве что там рекламировали новые духи. А вы любите читать, верно?

— Стараюсь. А у вас есть старые журналы? Я бы почитал.

— Мансарда доверху завалена ими. После завтрака мы поднимемся и посмотрим.

— Отлично.

— Должна заметить, у вас широкий кругозор, от «Вога» до… впрочем, что это я? — Эмили достала коробку с яйцами и разбила четыре на сковородку. — Это для начала, — пояснила она. — Если окажется, что недостаточно, добавим. А вы знаете, я слышала, что русские… ладно, Бог с ними.

Мысли Эмили были далеко, и она случайно бросила яйцо на сковородку вместе со скорлупой. В кухню бесшумно вошла кошка и потерлась спиной о ножку стула, на котором сидел Золтин. Он убрал руку с головы колли, чтобы погладить кошку.

— Еще одна… Сколько же у вас их всего?

Эмили все еще думала о своем.

— Простите, что вы сказали?