Только (не) трогать - Лана Вейден

я больше не боюсь Майера. Хочется уже поскорее отдать ему рукопись и покончить со всем этим.

Я рассчитала так: отдам книгу завтра, всё равно он сразу её не прочитает.

А в четверг приедет Богдан. Я сама к нему подойду и оставлю номер телефона. Конечно, после такого он может решить, что я — доступная и легкомысленная, но потом, когда узнает меня лучше, поймет, что это не так. В любом случае придется рисковать, ведь после обсуждения рукописи Марк может уволить меня в любой момент, и тогда я навсегда потеряю возможность встретиться с Богданом еще раз.

Я вношу правки почти до утра и выхожу из дома в семь. Такси не вызываю — хочу проветрить голову. На улице тихо, небо чистое, а краски осени такие яркие, что в сравнении с ними я чувствую себя тусклой.

Прихожу на работу около восьми и сразу распечатываю книгу.

Майер появляется в девять, но я не спешу подниматься к нему в кабинет — лишний раз привлекать внимание коллег мне не хочется. Сижу на стуле как приклеенная, смотрю наверх и надеюсь, что днём Марк решит куда-нибудь уехать.

Сегодня мне везёт: сразу после обеда он выходит из кабинета и спускается вниз. Я срываюсь с места и со всех ног бегу в холл.

Марк появляется через минуту — идёт к выходу, разговаривая по телефону. Но сейчас меня ничто не остановит: я решительно направляюсь к нему и сразу протягиваю рукопись.

— Извините, что отвлекаю…

— Подожди, — говорит он неизвестному собеседнику, а потом останавливается и обращается ко мне. — Что это?

В последнее время я его почти не видела, но замечаю, что ничего не поменялось. Одет он, как всегда, безупречно. И, как всегда, при виде меня раздражен.

Да и плевать.

— Моя новая книга. В ней я учла все ваши замечания. Думаю, вам понравится.

Он хмурится, но ничего не отвечает — просто забирает рукопись и быстро выходит на улицу.

А я возвращаюсь на место. Теперь остается одно — ждать завтрашнего приезда Богдана. Пока я работаю, ясное небо за окном становится облачным, потом на улице начинает стремительно темнеть, но мне кажется, что время остановилось.

Скорее бы домой — так хочется спать! Только Лиза, как назло, в который раз заставляет переделывать аннотации. Все уже разошлись, а я продолжаю переставлять слова в предложениях, хотя сейчас от меня ускользают смыслы даже самых простых слов и новые варианты получаются еще хуже старых. Когда Лиза от меня отстаёт, я с облегчением выключаю компьютер, надеваю плащ, беру сумку, выхожу в холл и… едва не врезаюсь в Майера.

— В мой кабинет, — бросает он мне и проходит в офис.

На секунду я застываю на месте — смотрю ему вслед и чувствую, что страхи возвращаются: в горле привычно пересыхает, руки начинают дрожать. Однако, несмотря на волнение, голова становится на удивление ясной. Он прочёл! Слишком быстро. Слишком неожиданно. Но уже ничего не изменишь.

Я с силой сжимаю пальцы в кулак и медленно поднимаюсь на второй этаж.

Когда я захожу в кабинет, Майер стоит у панорамного окна и начинает говорить, даже не повернувшись в мою сторону:

— И зачем ты подсунула мне эту чушь? В двух словах, пожалуйста, а то я спешу.

«Пожалуйста». Надо же, какой вежливый (если не считать, что мне приходится общаться со спиной).

— Разве это чушь?

— Конечно. Всё еще хуже, чем в прошлый раз.

— Мне так не кажется.

— А меня не интересует, что тебе кажется.

Ну вот, вежливости надолго не хватило: после этих слов он резко разворачивается, бросает на меня свой ледяной взгляд, и этот лед ошпаривает кожу сильнее кипятка.

— И что же вам не понравилось? — может, удивление выходит не очень убедительным, но я стараюсь.

— А что мне могло понравиться? Знаешь, Лев Толстой говорил: «Простота — необходимое условие прекрасного». А ты опять нагородила чёрт знает что. Никакого лексико-семантического соответствия, зато шаблонов — хоть отбавляй, — он морщится, будто проглотил лимон. — Всё-таки у тебя определенно врожденный иммунитет к русскому языку.

— Ничего страшного, ведь стиль можно поправить, — я пожимаю плечами, изображая невозмутимость. — Зато психологическая достоверность на высоте.

— Ты себе льстишь.

— Мне кажется, вы говорите так потому, что не поняли главного героя. Просто по завету Хемингуэя я не стала его особо раскрывать — видна лишь верхушка айсберга. Но я уверена: если расскажу то, что опустила в книге, — вы полностью измените мнение. Давайте поговорим о Марке?

Майер прищуривается и пристально смотрит на меня. Отвечает не сразу, но когда отвечает (странным приглушенным голосом — прямо как в моём сне), ноги подкашиваются от страха.

— Ты уверена, что хочешь этого?

Больше всего на свете я хочу — как обычно — сбежать. Но пути назад нет. И теперь, как бы ни было страшно, я не отступлю.

— Дело не в том, чего я хочу, а в том, что задача писателя — дойти до глубины, проникнуть в суть вещей. Могу доказать, что у меня это получилось.

Звучит до ужаса фальшиво. Я вижу, что Майер мне не верит, да я и сама себе не верю, но что поделать? Актриса из меня плохая.

Наступает опасная тишина — ползет по кабинету, словно ядовитый газ, обволакивает стены и пол, а потом добирается до меня.

Кажется, ещё секунда, и я не смогу дышать. Чтобы спастись, расстегиваю верхнюю пуговицу блузки.

Кажется, еще секунда, и Майер меня выгонит. Но он вдруг тоже расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, а потом садится в кресло.

— Ну что ж. Начинай.

— Хорошо, — я делаю несколько коротких, почти незаметных вдохов и присаживаюсь напротив — без приглашения. — Итак, Марк. Мой герой. Точнее, герой моей книги. Может возникнуть вопрос — почему в последней главе он сбегает от героини? Испугался своих чувств к ней или чего-то другого? Вопрос, конечно, риторический — вы не можете знать, почему так вышло, но я сейчас объясню. Только сначала придётся раскрыть детскую тайну Марка. Рассказать то, о чём в книге я писать не стала.

Краем глаза я замечаю, что Майер берет в руки карандаш и начинает вертеть его между пальцами. На меня он больше не смотрит и слушает как будто без интереса, но я всё равно продолжаю:

— Родился наш герой за границей, в благополучной семье. Жил в большом красивом доме, и лишь одно «но» омрачало его детство: для родителей он был как невидимка. Отец целыми днями пропадал на работе, а мать, хотя и не работала, на сына внимания не обращала. Сколько Марк