Призрак с Вороньего холма. Исповедь шлюхи - Андрей Анисимов

– Как не живет? – Лена побледнела, но, понимая свое положение, эмоции контролировала.

– По словам директора детского дома, ее удочерил замечательный человек. Такой же афганец, как твой покойный муж. Ты, скорей всего, сможешь вернуть ребенка, но формальности возьмут время.

– Я поняла. А вторая новость? Вы же сказали, их две…

– Вторая очень хорошая. Директор глуховского детдома согласна принять тебя на работу. Тебе доверят младшие классы. Я поручилась за тебя, и надеюсь, не пожалею…

– Я постараюсь…

– Я хочу тебе сказать, только не обижайся, я своей стариковской мудростью должна же с кем-то делиться… Ты еще очень молода. Я в двадцать шесть только поступила в аспирантуру. Ты вполне привлекательная. Тоскливое больничное выражение скоро тебя оставит, и станешь просто красавицей. Не сторонись хороших мужиков. Выходи замуж.

– Мне пока рано об этом думать, – смутилась Лена.

– Женщине никогда не рано думать о замужестве. Бывает только поздно. – Возразила Пучкова: – И вот еще, – она взяла со стола свою сумку, напоминающую огромный кошелек, расстегнула ее и достала конверт: – Здесь тебе на первое время.

– Что это? – Вздрогнула Лена.

– Деньги. Возьми, знаю, они тебе очень пригодятся.

Лена отодвинула конверт:

– Нет, Мария Васильевна, денег я от вас не приму. Вы же работаете, и живете на это. Если будете каждому больному совать деньги, пойдете по миру.

Профессор улыбнулась:

– Милая, мы же стали друзьями. Скажу тебе, как вполне здоровому разумному человеку, твой случай очень редкий в нашей практике. Почти шесть лет ты не помнила ничего. Даже на имя свое не откликалась. И вдруг полное возвращение памяти при полной адекватности. Это даже в истории психиатрии чудо. Я тебе даю деньги не как пациентке, да ты и лечилась у меня всего месяц, а как своему молодому другу. Ты же совсем одна. Ни родных, ни близких. Скажу тебе по секрету, я их получила за статью, в которой описала ход твоей болезни.

Лена осторожно взяла конверт и заглянула в него. Там лежали три бумажки зеленого цвета.

– У нас теперь такие деньги? – Удивилась она.

– Это доллары. Их меняют на рубли в обменных пунктах. Таких пунктов сейчас очень много. Не меняй сразу все. На сто долларов можно скромно прожить месяц.

– Спасибо, Мария Васильевна. Я никогда не забуду вашей доброты.

– Оставь, милая. Я поступаю, как поступил бы всякий нормальный человек. Папа нас предупреждал, хочешь стать врачом, научись давать.

– Он же не деньги имел в виду…

Пучкова улыбнулась:

– Знаешь, милая, деньги дать гораздо легче, чем раздавать вам душу. Мои пациенты считаются душевно больными, значит, и души требуют больше. А захочешь меня отблагодарить, напиши, когда обустроишься. – И она снова раскрыла свою сумку-кошелек и достала визитку: – Здесь мой адрес и все телефоны.

Лена шла по улице и видела много нового и непонятного, но ничему не удивлялась. Ни вывескам казино, которых раньше никогда не было, ни витринам магазинов, заманивающих западными шмотками, ни плакатам с рекламой американских сигарет. Пучкова давала ей читать свежие газеты, и Лена некоторое представление о теперешней родине получила.

Да и память ее восстановилась полностью. Она вспомнила все. Не вспомнила только, как оказалась в Москве. Ей стало плохо на кладбище, когда в землю опустили пустой свинцовый гроб, якобы с останками мужа. Лена потеряла сознание и, очнувшись, ничего не помнила. Она даже не могла сказать, как ее зовут. Теперь она узнала, глуховские врачи оказались бессильны, и ее привезли в Москву, в институт имени Ганнушкина.

У метро Сокольники она спросила у старенького москвича, где находится автовокзал, и без проблем добралась до Щелковской. Автобус уходил через полтора часа. Она поменяла деньги, выпила в буфете стакан кофе с сосиской и уселась на скамейку в зале ожидания. В больнице ей вернули все ее вещи и документы. В паспорте лежала фотография. Она с мужем и дочкой. Дочке тогда исполнилось четыре года. На обратной стороне карточки рукой мужа было написано: «Ситенковы в сборе – папа Паша, мама Лена и Ирочка». Лена спрятала фото с паспортом обратно в сумку и заплакала. Здесь за ней врачи не следили, и сдерживаться больше необходимости не было. Она плакала тихо, не вытирая слез. К ней подошла уборщица с ведром и щеткой.

– Чего плачешь, молодуха? Кошелек сперли?

– Нет, все в порядке. – Ответила Лена. Достала из сумки платок, зеркальце и тушь. Вытерла слезы, подчернила ресницы.

– Ты чего-то уронила. – Сказала уборщица и потащила свое ведро дальше. Лена нагнулась и увидела бумажный квадратик. Это была визитка заведующей отделением. Она поднесла визитку к глазам и прочла: «Лауреат государственной премии, доктор медицинских наук, профессор Мария Васильевна Пучкова».

Лена бережно убрала визитку и подумала: «Такой большой человек и ничего из себя не корчит». Она еще не знала, что так обычно и бывает – чем значительнее личность, тем меньше ей нужно это демонстрировать.

Трофим благополучно выбрался из кащеевского кооператива прямо под носом у двух милиционеров. Они бродили вдоль забора, неся вахту снаружи, пока внутри шла облава. Прокравшись по заросшей крапивой канаве вдоль дороги, он добрался до пустыря, пересек его и очутился на глуховском городском кладбище. Здесь покоился его дядя, и Трофим с матерью иногда навещали его могилу. Молодой человек прошел по главной дорожке до маленькой часовни и свернул на узкую тропинку между памятниками. Дядю похоронили возле березки в самом конце кладбища. Березка тогда была совсем юная, теперь подросла и заматерела. Сейчас она стояла почти без листьев, сбросив их и на участочек с дядиным бетонным памятником. На нем имелась линялая фотография на керамическом овале и надпись «Ляхов Григорий Тимофеевич 1939–1985». Дядя Трофима утонул, прыгнув с обрыва в речку Глушу в нетрезвом виде. На его похоронах и произошла драка, за которую племянник получил срок.

Молодой человек руками сгреб листья с памятника, огляделся и присел на малюсенькую скамейку. Но в мыслях своих он находился далеко от покойника. Трофим думал о Маке. «Неужели ее арестуют?» Меркантильный страх лишиться работы сердце Трофима не тронул. Он по-человечески волновался за судьбу девушки. За то короткое время, что Трофим прослужил ее телохранителем, глубоко привязаться к хозяйке он не успел. Но жизнь рядом с ней настолько его захватила, что он не понимал, как сможет существовать дальше в другом качестве. С Макой Трофиму жилось интересно. Сейчас его словно лишили увлекательной книги, не позволив дочитать ее до конца. Все что творила молодая хозяйка кооператива, если и не нравилось ее телохранителю, то не восхищать его не могло. Мака сделалась его загадкой. Ему сейчас страшно хотелось посмотреть, что она вручила ему перед облавой, и он старательно боролся с этим искушением. Но любопытство пересилило. Трофим достал из-за пазухи конверт и сверток. Конверт отложил, а сверток спрятал обратно. Конверт Мака не запечатала. Ни адреса, ни фамилии на нем не имелось. Трофим осторожно открыл конверт и достал лист бумаги c гербом города. Под гербом шел текст, отпечатанный на машинке. В правом углу значилось – «В городскую прокуратуру». Трофим вздрогнул. Слово «прокуратура» действовала на него, как удар бича. Но любопытство взяло верх, и он прочитал весь текст

«Мы, нижеподписавшиеся, начальник милиции И.А. Курдюк, заведующий хозяйственным отделом горисполкома Д.П.Максюта и инспектор по делам недвижимости и застройки В.А. Стеколкин, берем на себя ответственность за ликвидацию мэра города Постникова Тихона Иннокентьевича. Делаем мы это по сугубо идейным соображениям. Товарищ Постников своим руководством довел город до крайней степени нищеты, коррумпированности и криминала. Чтобы остановить его вредную деятельность, мы и пошли на физическое его устранение».

Трофим машинально огляделся, ни видит ли кто, чем он занят. Но в будний день народ кладбище не посещал. Молодой человек успокоился и перечитал текст еще раз.

«Ничего себе, заява», – удивился он. Потом, поразмышляв о содержании послания, вспомнил о мэре Постникове. Мэра никто не убивал. Выходит, они признались в том, чего не делали. «Странно», – Подумал Трофим и убрал лист обратно в конверт. Посидел немного, раздумывая о загадочном признании, и достал из-за пазухи сверток. Теперь он должен посмотреть и его. Конверт Трофима озадачил и сильно заинтриговал. Остановиться он уже не мог. Развернув бумагу, обнаружил коробочку из красного сафьяна и цепочку с миниатюрным ключиком. Расстелив бумагу на коленях, осторожно вставил ключик в малюсенькую замочную скважину и так же осторожно повернул ключик. В коробочке сработала пружина, и она распахнулась. Трофим не был робкого десятка, но у него пробежали по спине мурашки. Когда он закрывал коробочку и заворачивал ее обратно в бумагу, руки у него дрожали.