Клуб удивительных промыслов (рассказы) - Гилберт Честертон

– Кстати, какой это адрес?

Констебль отыскал нужную бумажку, но Руперт его опередил. Небрежно опираясь о подоконник, как и следует спокойно торжествующему сыщику, он заговорил резко и вкрадчиво.

– Что ж, я скажу тебе, Бэзил, – произнес он, лениво ощипывая какой-то цветок. – Я догадался его записать. Констебль поправит меня, если ошибусь. – И, нежно глядя ввысь, отчеканил: – Вязы, Бакстонский луг, неподалеку от Перли, графство Серрей.

– Правильно, сэр, – сказал полицейский, смеясь и складывая листочки.

Мы помолчали. Голубые глаза Бэзила мгновение-другое глядели в пустоту.

Потом он откинул голову, и так резко, что я испугался, не плохо ли ему. Но прежде, чем я шевельнулся, губы его разверзлись (не подберу другого слова) и дикий, неудержимый, оглушительный хохот сотряс комнату.

Хозяин наш словно заболел смехом; а мы в те минуты заболели страхом.

– Простите, – сказал безумец, вставая наконец на ноги. – Не сердитесь, пожалуйста! Это невежливо, да и нелепо, что там – бессмысленно, ведь мы спешим. Поезда туда ходят плохо.

– Туда? – повторил я. – Куда это?

– Ах ты, забыл! – огорчился Бэзил. – Какой-то луг… Есть у кого-нибудь расписание?

– Ты что, хочешь ехать по этому адресу? – вскричал растерянный Руперт. – Не может быть!

– А что? – спросил Бэзил.

– Зачем тебе это нужно? – спросил его брат, вцепляясь в цветок на окне.

– Как зачем? – удивился Бэзил. – Чтобы найти нашего друга. Ты не хочешь его найти?

Руперт безжалостно обломил веточку и швырнул ее на пол.

– Ну уж там ты его не найдешь! – воскликнул он. – Где угодно, только не там.

Мы с констеблем поневоле засмеялись, а Руперт, наделенный фамильным красноречием, ободрился и продолжал спокойнее:

– Быть может, он в Бекингемском дворце; быть может, он на куполе Святого Павла; быть может, он в тюрьме (это скорее всего), в моем подвале, в твоем буфете, где угодно, только не там, где ты собираешься его искать!

– Да, собираюсь, – спокойно сказал Бэзил, надевая пальто. – Я думал, и ты со мной пойдешь. А не хочешь, располагайся тут пока я туда съезжу.

Человек гонится за тем, что от него ускользает; и мы вскочили с места, когда Бэзил взял трость и шляпу.

– Постой! – крикнул Руперт. – Да там ничего нет, только луг и деревья.

Он дал этот адрес нарочно. Неужели ты туда едешь?

– Еду, еду, – отвечал Бэзил, на ходу вынимая часы. – Жалко что мы упустили поезд. Что ж, это к лучшему, мы его могли не застать. А вот поезд придет примерно к шести. На нем и отправимся, тогда уж мы точно поймаем твоего Кийта.

– Поймаем! – воскликнул вконец разозлившийся Руперт. – Где же ты думаешь его поймать?

– Все не запомню толком, – посетовал Бэзил, застегивая пальто. – Вязы… ну как там дальше? Да, Бакстонский луг. Значит, на этом лугу.

– Такого места нет, – повторил Руперт, но пошел за братом. Пошел и я, сам не знаю, почему. Мы всегда за ним шли; удивительнее всего, что особенно мы его слушались, когда он делал что-то нелепое. Если бы он сказал: «Надо найти священную свинью о десяти хвостах», мы пошли бы за ним на край света.

Быть может, это мистическое чувство окрасилось в тот раз темными, словно туча, цветами нашего странствия. Когда мы шли от станции, сумерки сменялись полутьмой. Лондонские пригороды чаще всего будничны и уютны, но если уж они пустынны, они безотрадней йоркширских болот или шотландских гор, путник падает в тишину, словно в царство злых эльфов. Так и кажется, что ты – на обочине мироздания, о которой забыл Бог.

Место само по себе было бессмысленным и неприютным, но свойства эти стократ увеличивала бессмысленность нашего странствия. Все было нелепо, нескладно, ненужно – и редкие клочья унылой травы, и совсем уж редкие деревья, и мы, трое людей под началом безумца, который ищет отсутствующего человека в несуществующем месте. Мертвенно-лиловый закат глядел на нас, болезненно улыбаясь перед смертью.

Бэзил шагал впереди, подняв воротник, вглядываясь в сумерки, словно какой-то гротескный Наполеон. Сгущалась мгла, стояла тишина, мы шли против ветра, по лугу, когда наш вожатый повернулся, и я разглядел на его лице широкую улыбку победителя.

– Ну, вот! – воскликнул он, вынимая руки из карманов. – Пришли. – И он хлопнул в ладоши, не снимая перчаток.

Ветер горестно выл над неприютным лугом; два вяза нависли над нами бесформенными тучами. До самого горизонта здесь не было никого, даже зверя, а посреди пустыни стоял Бэзил Грант, потирая руки, словно гостеприимный кабатчик в дверях своего кабачка.

– Хорошо вернуться к цивилизации! – весело сказал он. – Вот говорят, что в ней нет поэзии. Не верьте, это – заблуждение цивилизованных людей. Подождите, пока вы и впрямь затеряетесь в природе, среди бесовских лесов и жестоких цветов. Тогда вы и поймете, что нет звезды, подобной звезде очага; нет реки, подобной реке вина, доброго красного вина, которое вы, мистер Руперт Грант, будете через две-три минуты поглощать без всякой меры.

Ветер в деревьях затих, мы тревожно переглянулись. Бэзил радостно продолжал:

– Вот увидите, у себя дома наш хозяин куда проще. Я как-то был у него в Ярмуте, там он жил в такой хижине, и в Лондоне, в порту, он жил на складе. Он славный человек, а самое лучшее в нем – то, о чем я говорил.

– О чем вы говорите сейчас? – спросил я, не видя смысла в этих словах. – Что в нем самое лучшее?

– Правдивость, – отвечал Бэзил. – Скрупулезная, буквальная правдивость.

– Ну, знаешь! – вскричал Руперт, притопывая то ли от злости, то ли от холода, словно кебмен. – Что-то сейчас он не очень скрупулезен. Да и ты, надо сказать. Какого черта ты затащил нас в эту дыру.

– Он слишком правдив, – продолжал Бэзил, – слишком строг и точен. Надо бы подбавить намеков, неясностей, вполне законной романтики. Однако пора идти. Мы опоздаем к ужину.

Руперт страшно побледнел и прошептал мне на ухо:

– Неужели галлюцинации? Неужели ему мерещится дом?

– Да, наверное, – сказал я и громко, весело, здраво прибавил, обращаясь к Бэзилу: – Ну, ну, что это вы! Куда вы нас зовете? Голос мой показался мне таким же странным, как ветер.

– Сюда, наверх! – Бэзил прыгнул и стал карабкаться по серой колонне ствола. – Лезьте, лезьте! – кричал он из тьмы весело, словно школьник. – А то опоздаем.

Огромные вязы стояли совсем рядом, зазор был меньше ярда, а то и меньше фута, словно деревья эти – сиамские близнецы растительного царства. И сучья, и выемки стволов образовали ступеньки, какую-то природную лестницу.

Так и не знаю, почему мы послушались. Быть может, тайна тьмы и бесприютности умножила мистику первенства, которым наделен Бэзил. Великанья лестница над нами вела куда-то, видимо, к звездам, и ликующий голос звал нас на небо.

На полпути меня лизнул и отрезвил холодный ночной воздух. Гипноз безумца рассеялся; и я увидел, как на чертеже или на карте, современных людей в пальто, которые лезут на дерево где-то в болотах, тогда как проходимец, которого они ищут, смеется над ними в каком-нибудь низкопробном ресторане. Да и как ему и смеяться? Но подумать жутко, что бы он делал, как хохотал, если бы нас увидел! От этой мысли я чуть не свалился с дерева.

– Суинберн, – раздался вверху голос Руперта, – что же мы делаем? Давайте спустимся вниз. – И я понял по самому звуку, что и он проснулся.

– Нельзя бросить Бэзила, – сказал я. – Схватите-ка его ногу!

– Он слишком высоко, – ответил Руперт, – почти на вершине. Ищет этого лейтенанта в вороньих гнездах.

Мы и сами были высоко, там, где могучие стволы уже дрожали и качались от ветра. Я взглянул вниз и увидел, что почти прямые линии чуть-чуть сближаются. Раньше я видел, как деревья сближаются в вышине; сейчас они сближались внизу, у земли, и я ощутил что затерян в космосе, словно падающая звезда.

– Неужели его не остановить? – крикнул я.

– Что поделаешь! – ответил мой собрат по лазанью. – Пусть доберется до вершины. Когда он увидит, что там только ветер и листья, он может отрезветь. Слышите, он разговаривает сам с собой.

– Может быть, с нами? – предположил я.

– Нет, – сказал Руперт, – он бы кричал. Раньше он с собой не говорил. Боюсь, ему очень плохо. Это же первый признак безумия.

– Да, – горько согласился я и вслушался. Голос Бэзила действительно звучал над нами, но в нем уже не было ликования. Друг наш говорил спокойно, хотя иногда и смеялся среди листьев и звезд.

Вдруг Руперт яростно вскрикнул:

– О, Господи!

– Вы ударились? – всполошился я.

– Нет, – отвечал он. – Прислушайтесь. Бэзил беседует не с собой.

– Значит, с нами, – сказал я.

– Нет, – снова сказал Руперт, – и не с нами.

Отягощенные листвой ветви рванулись, заглушая звуки, и потом я снова услышал разумный, спокойный голос, вернее – два голоса. Тут Бэзил крикнул вниз:

– Идите, идите! Он здесь.

А через секунду мы услышали:

– Очень рад вас видеть. Прошу!

Среди ветвей, словно осиное гнездо, висел какой-то яйцевидный предмет.