Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции - Кирилл Гусев

Так и не разобравшись в характере предстоявшей революции, эсеры продолжали утверждать, что она будет носить «не только политический, но и ясно выраженный социальный характер», поскольку «отчасти» поставит вопрос «о самом существовании экономически привилегированных классов»175. Это решение III конференции «Заграничной федерации эсеров» еще раз свидетельствовало об отсутствии у них четкого представления о границах программы-минимум и программы-максимум. Первую предполагалось осуществить в рамках капиталистического строя, а вторая предусматривала его уничтожение.

Однако резолюция «Комитета по делам международного социализма» (ноябрь 1912 г.) призывала использовать наступивший революционный подъем для одновременной «борьбы против царизма и солидарного с ним капитализма»176. Таким образом, эсеровское определение расстановки классовых сил не отражало действительного положения вещей.

В новом революционном подъеме рабочий класс выступал как авангард всех трудящихся, как класс — гегемон освободительного движения народа. Под его влиянием нарастало недовольство в армии и на флоте. Под воздействием рабочего движения, отмечал В. И. Ленин, крестьянская демократия, колебавшаяся между либерализмом и марксизмом, в лучшей ее части отворачивалась от либерализма к рабочему авангарду. «Августовское» (1913 г.) совещание ПК РСДРП с партийными работниками констатировало в своих документах, что «рабочий класс снова становится вождем и вдохновителем всего освободительного движения в стране». Беря на себя «задачу пробуждения и сплочения всей демократии», он «по-прежнему выступает как руководитель в революционной борьбе за общенациональное освобождение»177.

Усиление стачечной борьбы пролетариата как главный фактор революционного подъема признали и эсеры, заявившие, что «революционное движение, начатое пролетариатом больших городов, стремится охватить и крестьянскую Русь»178. В то же время их идеологи, ссылаясь на социалистический характер крестьянского движения, продолжали отрицать руководящую роль рабочего класса, хотя в отношении к аграрной программе партии среди социалистов-революционеров не было единства.

Осуждая столыпинскую аграрную реформу, эсеры считали ее проявлением «слепого стремления» самодержавия «уничтожить все, что кажется опасным для всесильных дворянства и буржуазии»179, в том числе и крестьянскую общину. Причины ломки общины, по их мнению, лежали не в области экономики, а в области чистой политики. Игнорируя классовое расслоение деревни, идеологи эсеров рассматривали крестьянство как единое целое, а разложение сельской общины — как следствие «насильственных действий командующих классов, которым существование этого института было невыгодно»180.

Однако то обстоятельство, что с 1907 г. до начала первой мировой войны почти 2 млн. крестьянских дворов вышли из общины, не могло не повлиять на отношение эсеров к своей аграрной программе, в которой сельская община занимала центральное место. В партии возникло направление, один из идеологов которого, Н. Суханов, с одной стороны, считал, что «социализация земли» возможна и без посредства общины, а с другой, даже допускал решение аграрного вопроса на основе меньшевистской программы муниципализации. Более того, он отверг один из основных постулатов левонародничества. «Трудовое крестьянство, — писал Суханов, — не есть класс социалистический по своей природе… С этим классом социалистическая партия не может связывать свою судьбу. Она может потерять его по дороге, ибо трудовое крестьянство по своей природе может быть не только другом, но и врагом социализма»181.

Правая группировка, наоборот, считала, что разрушение общины лишает программу «социализации земли» ее основы. «Будущее государственное земельное строительство не уложится в формы народнических земельных законопроектов. Потребуются проекты более свободные, менее строгие, даже компромиссные».

Ликвидаторская группа «Почин» требовала вообще отказаться от лозунга «социализации земли», объявив «культурническую работу» в деревне главной задачей партии. Привычную для него «среднюю» позицию занимал Чернов, утверждавший, что и община важна, и вместе с тем в процессе ее распада у крестьян вырабатывается «аграрно-социалистическое» сознание. Выходило и с общиной хорошо, и без нее тоже неплохо.

Тактический авантюризм эсеров в годы нового революционного подъема нашел свое выражение в проповеди возрождения террора и отзовизме. На Выборгской конференции эсеров, состоявшейся в мае 1913 г., было сказано, что тактика партии как раньше, так и теперь отвечает требованиям трудового народа и поэтому следует применять все те методы борьбы, какие применялись в прошлом. Петербургские эсеры считали, что именно террористические акты должны стать «началом второго периода русской революции»182.

Однако ни усиленная пропаганда террора, ни призывы Чернова не оставаться «безучастными зрителями технического прогресса» и поднять террор на уровень «современной военной технологии»183 не имели успеха.

Думская тактика эсеров также не претерпела существенных изменений. Анкетный опрос местных организаций, проведенный ЦК социалистов-революционеров накануне выборов в IV Государственную думу, показал, что большинство высказывается за мотивированный, демонстративный отказ от участия в выборах, но за участие партии в избирательной кампании с целью ознакомления населения со своей программой и тактикой. В связи с этим социалисты-революционеры не выдвигали на выборах своих кандидатов. Не сумели они в силу оторванности от масс развернуть и широкую пропагандистскую работу.

Тактика большевиков была направлена на сплочение всех революционных сил для борьбы против самодержавия, и это определяло их отношение к эсерам. «Не было ни одного буржуазно-освободительного движения в мире, не дающего примеров и образцов «левоблокистской тактики», — писал в 1911 г. В. И. Ленин, — причем все победоносные моменты этих движений связаны всегда с успехами этой тактики, с направлением борьбы по этому пути вопреки колебаниям и изменам либерализма»184.

Поэтому большевики, оставаясь, как подчеркивалось в резолюции Пражской конференции, на почве решений Лондонского съезда, считали возможными и целесообразными избирательные соглашения с мелкобуржуазными демократами против октябристско-черносотенного или вообще правительственного списка и против либералов. При этом соглашения не могли относиться к выставлению общей платформы и ограничивать критику мелкобуржуазных взглядов, непоследовательности и половинчатости левонародников185.

Установки Лондонского съезда были подтверждены и на «Августовском» совещании ЦК с партийными работниками. В принятой им резолюции указывалось на необходимость решительной критики народничества, не исключавшей, однако, «тех совместных действий с народническими партиями, которые специально предусмотрены Лондонским съездом»186.

Если в отношении к Думе эсеры расходились с ликвидаторами, то в отношении легальных организаций трудящихся, в первую очередь профсоюзов, их позиции совпадали. «Линия поведения правлений тех союзов, которые были все время в руках левонародников, — писала эсеровская газета «Верная мысль», — ничем не отличалась от линии поведения так называемых ликвидаторских союзов…»187. Это далеко не случайное совпадение привело к образованию на общей платформе «нейтральности» профсоюзов эсеро-ликвидаторского блока против большевиков. Их объединяло, писал В. И. Ленин, «враждебное отношение к последовательному марксизму во всех сферах работы»188.

Ни левонародники, ни меньшевики-ликвидаторы не пользовались большим влиянием в профсоюзах, и это тоже побуждало их к объединению против большевиков. «Теперь, — писала одна из эсеровских газет, — в полосу правдистского преобладания в профессиональных организациях… нет ничего ни страшного, ни странного во временных соглашениях народников с лучистами»189.

Однако блок не помог эсерам. Профсоюз металлистов, например, до мая 1913 г. находился в руках ликвидаторов, но во время выборов нового правления в его состав вошли 13 большевиков, 5 ликвидаторов и только 1 эсер. К лету 1914 г. в Петербурге 16 из 20, а в Москве все 13 профсоюзов перешли на большевистские позиции. Эсеры сохранили свое влияние только в профсоюзах железнодорожных служащих, почтово-телеграфных работников и в федерации моряков каботажного флота190.