НА БЕРЕГУ РИО-ПЬЕДРА СЕЛА Я И ЗАПЛАКАЛА - Пауло Коэльо

– В вашем городке жила одна женщина, перед смертью завещавшая все свое имущество семинарии в Тарбесе, – сказала я. – Вы знаете, где ее дом?

Хозяйка открыла дверь и показала на один из средневековых домиков на площади.

– Вот он. Два священника провели там почти два месяца. И… – она запнулась, с сомнением глядя на меня, но потом договорила:

– И один из них очень похож на вашего мужа.

– Это он и есть, – уже с порога сказала я, очень довольная тем, что позволила эту шалость ребенку, живущему у меня в душе.

Я остановилась перед домом, не зная, что делать. Все тонуло в густом тумане, и мне казалось: я во сне, где бродящие в каком-то пепельном пространстве странные фигуры влекут меня в еще более странные места.

Мои пальцы нервно ощупывали ключ.

Когда все вокруг затянуто такой пеленой, горы из окна не разглядишь. В доме, должно быть, темно – солнца-то нет, и шторы задернуты. В доме, должно быть, печально – ведь его нет рядом.

Взглянула на часы. Девять.

Надо заняться чем-нибудь, что могло бы скрасить мне ожидание. А ждать придется долго.

Ждать. Это был первый урок, преподанный мне любовью. День еле тянется, мы строим тысячи планов, ведем тысячи воображаемых разговоров, даем себе обещания в таких-то и таких-то обстоятельствах вести себя совсем по-другому – а сами места себе не находим, ждем не дождемся, когда же придет наш возлюбленный.

А придет – не знаем, что сказать. Многочасовое ожидание переходит в напряжение, напряжение сменяется страхом, а страх заставляет стыдиться нежности.

«Не.знаю, должна ли я войти». Мне припомнился вчерашний разговор – этот дом был символом мечты и ее воплощением.

Но ведь нельзя же целы день торчать у крыльца.

Набравшись храбрости, я вытащила из кармана ключ, подошла к дверям.

– Пилар! – донесся из тумана голос с сильным французским акцентом.

Я скорее удивилась, чем испугалась. Это мог быть хозяин нашей квартиры – но я вроде бы не говорила ему, как меня зовут.

– Пилар! – голос приблизился. это – твоя судьба, ступай, ищи ее. Только тот, кто счастлив, способен распространять счастье". «Не знаю, это ли моя судьба, – сказал я ему. – Решив затвориться в этом монастыре, я обрел мир в душе». «Что ж, иди в мир, разреши все и всяческие сомнения, – отвечал он. – Оставайся в мире или возвращайся в семинарию. Но в том месте, которое изберешь для себя, ты должен пребывать в целокупности. Царство разделенное падет под натиском неприятеля „Перефразирован стих из Евангелия: „…всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет“ (Лк 11:17). – Прим. перев.“. Человек разделенный не сумеет с достоинством и отвагой глядеть жизни в лицо».

Он что-то вытащил из кармана и протянул мне. Это был ключ.

– Мой наставник дал мне ключ от дома этой женщины и сказал, чтобы я не торопился распродавать ее имущество. Я знаю – он хотел, чтобы я вернулся туда с тобой. И это он устроил мне лекцию в Мадриде для того, чтобы мы с тобой снова встретились.

Я поглядела на ключ в его руке и молча улыбнулась. Но в груди моей будто благовестили колокола, над головой – распахнулись небеса. Он будет служить Богу, но по-своему – рядом со мной. Потому что я буду сражаться за это.

– Возьми, – сказал он.

Я протянула руку, сжала в пальцах ключ, спрятала его в карман.

Базилика собора была уже перед нами. Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, кто-то заметил его и устремился к нему. Назойливо моросил дождик, и, не зная, сколько времени мы проведем здесь, я ни на миг не забывала, что вымокнуть мне нельзя – переодеться-то не во что.

Я попыталась думать только об этом и гнала прочь мысли о доме – о том, что подвешено между небом и землей и ожидает, когда прикоснется к нему рука судьбы.

Он окликнул меня и, когда я подошла, представил нескольким людям. Кто-то осведомился, откуда мы приехали, и, когда он назвал Сент-Савен, сказал, что там похоронен святой отшельник. Легенда гласит, что именно он первым открыл колодец посреди площади и что городок поначалу задумывался как прибежище для верующих, которые не желали жить прежней жизнью и уходили в горы на поиски Бога.

– Они и сейчас там, – услышала я еще чей-то голос.

Я не знала, правдива ли эта история, и понятия не имела о том, кто такие эти «они».

Подошли еще люди, и все направились ко входу в пещеру. Человек, выглядевший старше других, заговорил со мной по-французски, но, увидев, что я почти ничего не понимаю, перешел на ломаный испанский:

– Вы пришли сюда с очень особенным человеком. С человеком, который творит чудеса.

Я ничего не ответила, но мне вспомнился вечер в Бильбао и отчаявшийся человек, который кинулся к нему. Он не сказал мне тогда, куда пошел, а мне это было не интересно. А теперь мои мысли были сосредоточены на доме – я точно знала, каким он окажется: какие там будут книги и диски, какой пейзаж за окном.

Есть место в мире, где стоит наш истинный дом, куда в один прекрасный день мы придем. Дом, где я буду спокойно дожидаться его возвращения. Дом, куда прибежит после уроков девочка или мальчик, наполняя все вокруг радостью бытия.

Люди шли молча, сутулясь под дождем, пока не добрались до того места, где происходили Явления. Все было в точности так, как я это себе представляла, – пещера, статуя Богоматери и закрытый стеклом источник, где некогда и случилось чудо. Кое-кто из паломников молился, другие просто сидели молча и с закрытыми глазами. Перед пещерой текла река, и шум ее подействовал на меня успокаивающе. Увидев образ Приснодевы, я прошептала краткую молитву – попросила Богоматерь помочь мне, ибо моему сердцу больше не нужны страдания.

«Если мне суждены муки, пусть приходят они поскорее, – говорила я. – Потому что передо мной – целая жизнь, и нужно использовать ее как можно лучше. Если ему предстоит сделать выбор, пусть сделает его немедля. Тогда я буду ждать его. Или позабуду. Ждать – мучительно. Забывать – больно. Но горшее из страданий – не знать, какое решение принять».

Сердцем я поняла, что моя молитва услышана.

Среда, 8 декабря 1993

Когда часы над базиликой пробили полночь, вокруг нас собралось уже довольно много людей – не меньше сотни. Среди них были священники и монахини, и все неподвижно стояли под дождем, не сводя глаз с образа.

– Слава тебе, Пресвятая Дева Непорочно Зачавшая! – произнес кто-то рядом со мной, и как раз в этот миг раздался последний удар часов.

– Слава! – отозвались все хором и захлопали в ладоши.

К нам немедленно приблизился сторож и попросил соблюдать тишину – мы беспокоим других богомольцев.

– Но мы приехали издалека, – сказал кто-то из нашей группы.

– Они тоже, – отвечал сторож, указывая на людей под дождем. – Однако возносят молитвы молча.

Мне бы так хотелось, чтобы сторож прекратил доступ к святыне. Я хотела оказаться вдали отсюда – наедине с ним, взять его за руки, высказать ему все, что чувствую. Мы стали бы строить планы, поговорили бы о доме – и о любви. Я успокоила бы его, я была бы с ним нежна и ласкова, я сказала бы, что мечта его близка к осуществлению – потому что я рядом с ним и буду помогать ему.

Сторож сразу же удалился, а один из священников вполголоса начал молиться по четкам. Когда он дошел до «Верую», завершающей цикл молитв, все стояли неподвижно, с закрытыми глазами.

– Кто они, эти люди? – спросила я.

– Харизматики, – ответил он.

Я уже слышала это слово, но не могла бы объяснить его значение. Он понял это.

– Это люди, которые принимают огонь Святого Духа. Огонь, оставленный Иисусом, огонь, от которого лишь немногим удается затеплить свои свечи. Это люди, близкие к первоначальной истине христианства, когда все могли творить чудеса. Это люди, ведомые Женой, Облеченной в Солнечный Свет, – сказал он, указывая глазами на статую Девы.

Люди разом, будто подчиняясь им одним слышной команде, негромко запели.

– Ты вся дрожишь. Замерзла? Ты можешь не принимать участия в этом.

– А ты?

– Я останусь. Это – моя жизнь.

– Тогда и я останусь, – ответила я, хотя предпочла бы оказаться далеко отсюда. – Если это – твой мир, я хочу стать его частицей и буду учиться этому.

Люди продолжали петь. Я закрыла глаза, попыталась следовать за мелодией, как бессмысленный набор звуков произнося французские слова, которых не понимала. Так время проходило скорей.

Все это скоро кончится. И мы сможем вернуться в Сент-Савен. Мы будем вдвоем: он и я.

Я продолжала бездумно, машинально петь и вскоре поняла, что музыка завораживает меня, словно живет собственной жизнью и оказывает на меня гипнотическое действие. Зябкий озноб прошел, я уже не обращала внимания на дождь, не вспоминала о том, что мне не во что переодеться. Музыка ласкала меня, поднимала мне дух, переносила в те времена, когда Бог был ближе и помогал мне.

И когда я уже почти совсем растворилась в мелодии, она оборвалась.

Я открыла глаза. На этот раз вмешался не сторож, а священник. Он подошел к своему коллеге из числа молящихся и, что-то вполголоса сказав ему, ушел.