Блад: глубина неба - Анастасия Орлова

Уайтхезена, который безжалостно нагружал мальчишку делами и всевозможными поручениями, учёбой и заданиями для самостоятельной работы. Ученик оказался толковым, и вскоре доктор позволил ему присутствовать на некоторых приёмах, научил делать перевязки, промывать и штопать мелкие раны, лечить несварение и инфлюэнцию. Он выправил мальчишке документы, по которым Шентэл Винтерсблад четырнадцати лет от роду был двоюродным племянником доктора Уайтхезена по отцовской линии.

— Никогда не лги по-крупному, — сказал доктор, когда в один из вечеров они обсуждали версии своего родства, — однажды ты запутаешься: невозможно упомнить все детали. Если нужно соврать, просто измени какие-то мелочи. Что-то добавь, о чём-то умолчи. В таких случаях лучше недоговаривать, чтобы твои собеседники сами сделали нужные тебе выводы, понимаешь? Тогда тебя и во лжи-то будет не уличить.

Уайтхезен и сам поднаторел в обмане: его частная врачебная практика в кабинете на первом этаже была не главным его доходом. Три-четыре раза в неделю он принимал в другом, тайном, полуподвальном кабинете, в котором не было окон, а вход маскировался под дверь в кладовку. Пациентки приходили чёрным ходом, миновав длинный коридор и лестницу. Это были исключительно женщины, большей частью очень молодые и не отличающиеся благочестивым видом. Шентэлу вход в тайный кабинет был заказан, и даже основную уборку в нём доктор делал сам, мальчишка лишь мыл пол, который частенько бывал скользким от крови. Блад догадывался, что Уайтхезен делает что-то незаконное, но в дела доктора не лез.

— Не задавай лишних вопросов, мальчик, особенно когда ответы на них могут испортить тебе жизнь, — говорил Уайтхезен.

И Шентэл не задавал.

Шли месяцы. Зима сменилась жарким летом, пропитанным морским воздухом и пронзительными воплями чаек. У Винтерсблада по-прежнему не было ни единой свободной минутки. Он быстро учился и быстро взрослел, превращаясь в привлекательного юношу. Его обаятельная улыбка и внимательный взгляд серых глаз подкупали пациентов даже больше, чем располагающее спокойствие седого доктора, и всё чаще какая-нибудь очередная пожилая мадам, выслушав рекомендации Уайтхезена, оборачивалась к Бладу:

— А вы что думаете, молодой человек?

— Вы станете успешным хирургом, юноша, — усмехался себе под нос Уайтхезен, глядя через плечо ученика, как тот быстрыми, аккуратными стежками штопает рассечённую бровь пациента, — если будете столь же прилежны!

Осенью Винтерсбладу исполнилось пятнадцать, и доктор решил, что пора посвятить его в дела более серьёзные, чем общая практика.

— Скажи мне, Шентэл, ты догадываешься, что происходит в том кабинете? — доверительно спросил доктор Уайтхезен, однажды вечером пригласив Блада на разговор в свою библиотеку.

— Да, сэр.

— И что же? — он сидел за массивным письменным столом в окружении книжных стопок, а Винтерсблад, как и в вечер их знакомства, — в кресле с высокой старинной спинкой.

— Вы лечите женщин от скверных болезней и… — Блад замялся, подбирая слова.

— И помогаю избавиться им от некоторых неприятностей.

— Да, сэр.

— Как ты считаешь, хорошо ли это?

— Думаю, это опасно.

— Верно. И для меня, потому что это незаконно, и для них, потому что это может навредить их здоровью. После таких процедур бывает горячка. Некоторые от неё умирают. Об этом я предупреждаю каждую пациентку, но они готовы на риск. Это их выбор, и с моей стороны всё честно: я делаю эту работу лучше остальных в Детхаре. Во время моих процедур не умерла ни одна женщина. Если и умирали — то уже после, через несколько дней, не от процедуры, а от горячки, но это уже не моя забота. Моя забота — то, что происходит в кабинете. Я хочу, чтобы ты продолжил и эту мою практику после академии, раз уж ты решил стать хирургом.

Шентэл напряжённо молчал.

— Понимаю, — вновь заговорил доктор Уайтхезен, — ты пока не готов к этому, и я даже не буду просить тебя присутствовать на таких процедурах. Но я старею, и через несколько лет мне придётся оставить это дело. Я должен передать его тому, кому доверяю. Если ты откажешься, тогда, мой мальчик, мне незачем будет платить столько денег за твою учёбу.

— Но, сэр, у нас уговор! — возмутился Блад. — И в нём не было ни слова про такие… процедуры!

— Было условие, что я оставлю тебе свою практику.

— Общую!

— И эту тоже.

— Но сэр!

— Я не настаиваю, Шентэл, не надо кричать. Подумай. И соглашайся, если хочешь поступить в академию.

— А если откажусь? — понизил голос Винтерсблад.

Уайтхезен равнодушно пожал плечами:

— Тогда — приют. А я продолжу искать себе достойного преемника.

Выбор был очевиден: до академии ещё несколько лет, несколько лет и в самой академии. Кто знает, что успеет случиться с незаконной практикой Уайтхезена за это время? Кто знает, что может случиться с самим Уайтхезеном? И Блад согласился.

Минул ещё год.

В зимний вечер одного из «подвальных» приёмов Шентэл сидел в своей комнатушке, зубрил очередной заданный урок, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату без стука вошёл Уайтхезен. Блад никогда раньше не видел его в таком состоянии: обычно спокойное лицо доктора нервно подёргивалось, пальцы заметно дрожали, на побелевшем лбу выступила испарина. Мужчина покинул кабинет, забыв снять заляпанный кровью резиновый фартук и нарукавники, чего с ним никогда не случалось. Он присел на краешек кровати, медленно и глубоко втянул носом воздух, словно набираясь духу перед очень неприятной задачей. Шентэл вопросительно смотрел на доктора, но тот отвёл взгляд, уставился в пол, словно хотел разглядеть на протёртом ковре что-то важное.

— Она умерла, — каким-то не своим, слишком гнусавым голосом выдавил Уайтхезен.

— Кто? — не понял Шентэл.

— Прямо во время процедуры, — не обратив внимания на вопрос, продолжил доктор. — Я не знаю, что делать. Нас посадят в тюрьму, Шентэл! А потом повесят! — закончил фразу уже срывающимся шёпотом.

Он сложил дрожащие ладони и зажал их меж колен, испачкав кровью светло-серые брюки. В маленькой спальне, вмиг пропахшей резким, тревожащим медицинским запахом, воцарилась тишина. Её нарушала лишь правая нога доктора, которая мелко отстукивала дробь на деревянном полу.

«Горжерет литотомический! — мелькнуло в голове юноши, когда он наконец осознал случившееся. — Хренов доктор со своей сраной подвальной практикой!»

— Может быть, можно устроить всё так, будто пациентка умерла во время какой-то другой операции? Перенести её наверх, замаскировать… — начал он вслух, но договорить не успел.

— Что там замаскировать?! —