Восход Ганимеда - Андрей Ливадный

В темном коридоре под дрожащим язычком света от лампы-ночника холодно блеснули глаза собак. Ни одна из них не произнесла ни звука, хотя обе, не сговариваясь, проводили Ладу до самых дверей комнаты Колвина.

Она бесшумно вошла.

Антон Петрович не спал. Он лежал с открытыми глазами, вполоборота к окну, и лунный свет, падавший оттуда, делал его лицо неживым. В первый момент, увидев его, Лада испугалась — настолько бледными, нереальными выглядели черты, но он вдруг моргнул, не замечая ее, и от сердца отлегло.

Лада едва дыша повела плечами, и ночная рубашка соскользнула с них, отдав лунному свету ее обнаженную фигуру.

Да, она знала о своем врожденном уродстве. Но она также понимала, что Антон Петрович — далеко не юноша. Но самое главное, Лада вдруг ощутила пробежавшую по телу дрожь — он был первым встреченным ею человеком, и сейчас ни возраст, ни физические данные — ничего не имело ни веса, ни роли. Он дал ей то, чего она не испытывала никогда, — несколько часов человеческой жизни, в течение которых не оправдался ни один страх…

Лада знала, чем можно заплатить мужчине за доброту. Более того, впервые в жизни она хотела этого…

Именно потому, когда она скользнула под одеяло, а Колвин вздрогнул, испуганно отпрянув, Лада прильнула к нему, нашла своими губами его губы и закрыла их, предупреждая любой вопрос.

Глава 5

Весна уже повсюду вступила в свои права — снег исчез, и на влажной земле газонов, курящейся под лучами солнца легким прелым паром, зазеленела первая трава. Город отряхивался после зимы — «оттаяли» коммунальные службы, на улицах вдруг появились машины с вращающимися дисковыми щетками под днищем, которые упорно распихивали по обочинам, к краю тротуаров скопившийся за зиму мусор, поутру во дворах вдруг стали заметны дворники, сменившие серую зимнюю одежду на форменные оранжевые безрукавки.

Колвин в шутку, без тени злобы, называл их про себя «люди в оранжевых бронежилетах».

Теперь он уже больше не сидел на старом пне, глядя мимо случайных прохожих на выбеленную стену соседнего здания. Его жизнь вместе с приходом весны приобрела чуть иную, более радостную окраску.

Теперь каждое утро в соседнем парке можно было увидеть крепкого старика, который гулял по голой пока аллее в сопровождении сильно прихрамывающей девушки и двух собак, что тоже подросли, но все так же беззаботно носились, играя друг с другом, задирая попадающихся на пути кошек и вообще проявляя искреннюю радость по поводу наступившей весны и неожиданной смены наскучившего им маршрута утренних прогулок.

Отношения Антона Петровича и Лады крепли, хотя складывались далеко не так просто и безоблачно, как то могло показаться стороннему наблюдателю.

События той первой ночи перевернули души обоих.

Колвин не мог простить самому себе, что принял ее ласку, не смог воспротивиться, — наутро его жег стыд, смешанный с горькой, переворачивающей душу нежностью, — ведь Лада годилась ему в дочки… Антон Петрович вполне осознанно считал, что не имеет права пользоваться ею, но та вспышка, неистовое, последнее в жизни безумное исступление, когда он не сумел оттолкнуть, остановить прильнувшее к нему тело, изменили его как внешне, так и внутренне.

Он понимал — не случись тех безумных ночных событий, и лед между ними бы креп с каждым днем и часом — слишком далеки оказались мировоззрения, души отставного военного и девушки-бродяжки… велика между ними пропасть, которую не могло заполнить ничто, кроме рожденного внезапным безумием взаимного доверия, интуитивного, подсознательного желания иметь не только физическую близость…

Впрочем, об этом больше не было и речи. Но в душе Колвин знал — она придет к нему, только помани. Это знание причиняло ему немало муки.

Они шли по голой, лишенной листвы аллее парка. Лада держала его под руку. Собаки резвились неподалеку, вокруг было тихо, лишь редкие в этот утренний час Прохожие, спешащие на работу к девяти часам, кидали мимолетные взгляды на прогуливающуюся пару.

— …было все, — говорил Антон Петрович, продолжая разговор. — И война, и мир, как в романе Толстого… — усмехнулся он. — Знаешь, Ладушка, я прожил неплохую жизнь…

— Ага… — она улыбнулась укоряюще. — Почему же ты тогда сидел там у дома совсем один?

В первый момент Антон Петрович не нашелся, что ответить.

— Ты откуда знаешь?.. — наконец спросил он.

— Видела, — призналась Лада. — Я часто ходила по этой улице. Иногда ты даже смотрел на меня.

Колвин на минуту замолчал. Ему не хотелось ни возвращаться в своей памяти назад, ни анализировать причины собственного одиночества. В прошлом таилось много призраков, которых он просто не желал пробуждать к жизни.

— У каждого своя судьба, — вдруг, отвечая скорее собственным мыслям, нежели своей спутнице, произнес он. — У тебя ведь тоже не все складывалось гладко, и ты не можешь однозначно мне сказать, кто виноват в этом, верно?

Лада вздрогнула. Он почувствовал, как напряглась ее рука.

— Давай не будем ворошить прошлое, Ладушка. По-моему, главное то, что происходит сейчас, — ободряюще произнес Антон Петрович.

Она, не сбиваясь с размеренного, прогулочного шага, склонила голову к плечу Колвина, коснувшись щекой жесткой ткани его пальто, и искоса взглянула в лицо Антона Петровича.

В глазах Лады угадывался страх. Она, как раненый зверь, получивший короткую передышку в травле, интуитивно ощущала — что-то должно случиться. Жизнь, по ее мнению, никогда не давала ничего безвозмездно…

За окраиной парка, у старых решетчатых ворот вот уже несколько дней появлялась одна и та же машина. Она приезжала сюда очень рано, водитель парковал ее к глухой стене дома на противоположной стороне улицы, так, чтобы прохожие не смогли заглянуть внутрь через лобовое стекло. Остальные стекла машины были тонированы до зеркального блеска, и разглядеть, что творится за ними, не представлялось никакой возможности.

Никто не выходил из нее. Водитель перебирался на заднее сиденье, доставал из чехла странного вида бинокль и, закрепив его на специальной подставке, что торчала между двумя подголовниками заднего сиденья машины, на секунду приникал глазами к бинокулярам, одновременно вращая верньеры настройки. Закончив отладку, он доставал журнал и некоторое время проводил за чтением.

Тонкий, писклявый зуммер обычно раздавался в салоне машины в одно и то же время — где-то около половины девятого.

Отложив журнал, странный наблюдатель смотрел в свой прибор, одновременно делая какие-то пометки на схеме парка, пока старик, девушка и две собаки не доходили до самых решетчатых ворот и не поворачивали обратно…

В это утро привычный ход событий нарушил лишь один незначительный инцидент. В салоне машины раздался еще один зуммер, и наблюдателю пришлось оставить свое занятие, чтобы вытащить из кармана трубку сотового телефона.

Выслушав голос с той стороны, он нахмурился, зачем-то опять посмотрел в свой прибор, а затем ответил:

— Да, это они.

С той стороны что-то сказали.

— Ну если сомневается, пусть едет и смотрит сам. По моим приметам все совпадает. Девчонка? Откуда мне знать? Ведет себя как дочка или внучка. Что? Ну это не в моей компетенции… — Наблюдатель брезгливо скривился. — Если отдадите приказ — буду. Да мне все равно, куда заглядывать. Хорошо. Понял…

Он свернул трубку, сунул ее в карман, а затем вернулся к своим наблюдениям, отмечая крестиками места, где останавливалась вполне заурядная на его взгляд пара. Одновременно он фиксировал время и продолжительность остановки или движения.

Наблюдатель был не более чем рядовым агентом и понятия не имел, зачем кому-то понадобился этот старик и какие силы двигают теми или иными рычагами кулуарных операций такого сорта.

Он просто делал свою работу.

Это случилось утром восемнадцатого апреля.

В старом парке решили отремонтировать асфальтовое покрытие аллей и для этого даже удосужились отворить ржавые, давно вросшие в землю чугунные ворота.

Работы еще не начались, но вся техника уже стояла на своих местах — тихо урчал двигателем на холостых оборотах внушительный каток, рабочие сидели на свежей майской траве и курили, очевидно, ожидая прибытия машины с горячим асфальтом.

Колвин и Лада появились в парке этим утром как обычно, где-то около половины девятого.

Небо было безоблачным, солнце уже поднялось над линией горизонта, и все вокруг свидетельствовало о том, что весна вступила в пору своего буйного, очаровательного расцвета, когда отовсюду лезет свежая клейкая зелень и лик природы меняется каждый день…

Дойдя до конца аллеи, они развернулись, как это делали обычно, и в этот момент в воротах показался долгожданный грузовик с асфальтом.