Всё на свете (ЛП) - Никола Юн

Она кивает, но не убирает ладонь, пока не убеждается, что жара у меня нет.

— Итак, — говорю я, подсказывая ей. Мне очень хочется остаться одной.

— Когда-то и я была подростком. И единственным ребенком. Я была очень одинокой. Я поняла, что быть подростком больно.

Вот почему она здесь? Потому что думает, что мне одиноко? Потому что думает, что у меня своего рода подростковая тоска?

— Я не одинока, мам, — сердито произношу я. — Я одна. Это разные вещи.

Она морщится, но не отступает. Вместо этого, она опускает руку и гладит меня по щеке, пока я не начинаю смотреть ей в глаза.

— Я знаю, детка. — Ее руки снова за ее спиной. — Может, сейчас не хорошее для этого время. Хочешь, чтобы я ушла?

Она всегда такая здравомыслящая и понимающая. Сложно злиться на нее.

— Нет, все в порядке. Извини. Останься. — Я подтягиваю ноги, освобождая ей место.

— Что ты прячешь? — спрашиваю я.

— Я принесла тебе подарок. Думала, так ты будешь чувствовать себя менее одинокой, но теперь я не уверена.

Она вытаскивает из-за спины фотографию в рамочке. Мое сердце сжимается в груди. Это старая фотография нас четверых — меня, моей мамы, папы и брата, — на которой мы стоим на пляже где-то в тропиках. Солнце село позади нас, и тот, кто нас фотографировал, должно быть, включил вспышку, потому что наши лица на темнеющей небе кажутся яркими, практически сияющими.

Мой брат одной рукой держится за папу, а другой подпирает маленького коричневого плюшевого зайку. Большей частью он являет собой миниатюрную версию мамы — те же самые прямые черные волосы и темные глаза. Единственным отличием является папина темная кожа. Папа одет в рубашку с принтом Алоха и шорты. Аляповатый, именно так я могу его описать. И все равно он красивый. Его рука лежит на мамином плече, и он, кажется, придвигает ее ближе. Он смотрит прямо в камеру. Если и был кто-то, у кого было все, то это мой папа.

Мама одета в красное платье без лямок с узорами в виде цветов. Ее влажные волосы завиваются вокруг лица. На ней нет макияжа или драгоценностей. Она выглядит альтернативной версией мамы, которая сидит рядом со мной. Кажется, она принадлежит этому пляжу и этим людям больше, чем принадлежит этой комнате, в которой застряла со мной. Она держит меня на руках и единственная не смотрит в камеру. Вместо этого она смеется надо мной. Я улыбаюсь так глупо, такой беззубой улыбкой, которой могут улыбаться только дети.

Я не видела ни одной фотографии с собой на улице. Я даже не знала, что такие есть.

— Где это? — спрашиваю я.

— Гавайи. Мауи был любимым местом твоего папы.

Сейчас ее голос практически стал шепотом.

— Тебе было всего четыре месяца, а потом мы поняли, почему ты всегда болела. Это было за месяц до аварии.

Я прижимаю фотографию к груди. Мамины глаза заполняются слезами, которые не падают.

— Я люблю тебя, — говорит она. — Больше, чем ты знаешь.

Но я знаю. Я всегда чувствовала, как ее сердце тянется защитить меня. Я слышу колыбельную. Все еще могу почувствовать руки, убаюкивающие меня, и ее поцелуи в щеки по утрам. И я люблю ее в ответ. Не могу представить себе мир, который она бросила ради меня.

Не знаю, что сказать, поэтому говорю, что тоже ее люблю. Этого недостаточно, но и так сойдет.

После того, как она уходит, я стою перед зеркалом и прикладываю фотографию к лицу. Смотрю на себя на фотографии, потом на себя в зеркале и обратно.

Эта фотография своего рода машина времени. Моя комната исчезает, и я на пляже, окружена любовью, соленым воздухом, увядающим теплом и удлиняющимися тенями заката.

Я заполняю свои крохотные легкие таким количеством воздуха, которое могу вдохнуть, и задерживаю дыхание. И с тех пор я его задерживала.

ПОЗЖЕ, 21:08

Олли уже ждет меня, когда я подхожу к окну. Большими жирными буквами он пишет:

Я жестами показываю совершенное отсутствие у себя ревности.

А РОЗА УПАЛА НА ЛАПУ АЗОРА

Иногда я перечитываю свои любимые книги с конца до начала. Начинаю с последней главы и читаю задом наперед, пока не добираюсь до начала. Когда читаешь таким образом, герои переходят от надежды к отчаянию, от самопознания к сомнению. В любовных романах пары начинают, как любовники, и заканчивают, как незнакомцы. Книги о взрослении становятся историями об уклонении от курса. Ваши любимые герои возвращаются к жизни.

Если бы моя жизнь была книгой, и вы читали бы ее задом наперед, ничего не изменилось бы. Завтра будет все то же самое, что и сегодня. В «Книге про Мэдди» все главы одинаковые.

Так было до Олли.

До него моя жизнь была палиндромом[6] — одно и то же что вперед, что назад, например: "А роза упала на лапу Азора" или "Я иду с мечем судия". Но Олли как случайная буква, большая жирная Х, застрявшая посреди слова или фразы, которая разрушает ряд..

А сейчас в моей жизни больше нет смысла. Как бы мне хотелось не встречать его. Как я должна вернуться к своей прошлой жизни, когда дни тянутся с нескончаемым и отвратительным сходством? Как я должна снова стать Девушкой Которая Читает? Не потому, что я искупаю свою неудовлетворенность книгами. Все, что я знаю о мире, я узнала из книг. Но описание дерева это не дерево, а тысяча бумажных поцелуев никогда не сравнятся с ощущением губ Олли на моих.

СТЕКЛЯННАЯ СТЕНА

Через неделю что-то внезапно меня будит. Я сажусь. Моя голова в тумане ото сна, но сердце проснулось и колотится. Оно знает то, что моя голова еще не знает.

Смотрю на часы. 03:01. Занавески закрыты, но я могу видеть сияние света из комнаты Олли. Тащу себя к окну и откидываю занавески. Весь его дом светится от света. Даже на крыльце включен свет. Мое сердце ускоряется.

Ох, нет. Они снова ссорятся?

Хлопает дверь. Этот звук слабый, но безошибочный. Я собираю занавеску в кулак и жду, желая, чтобы показался Олли. Долго ждать не приходится, потому что он вываливается на крыльцо так, будто его ударили.

Порыв пойти к нему наполняет меня, как и в прошлый раз. Мне хочется к нему выйти. Мне нужно к нему пойти, успокоить его, защитить.

Он восстанавливает равновесие с обычной скоростью и поворачивается лицом к двери, сжав кулаки. Я вместе с ним жду атаки, которой нет. Он долгую минуту остается в стойке борца, стоя лицом к двери. Никогда не видела его таким спокойным.

Проходит еще одна минута, и к нему присоединяется мама. Она пытается дотронуться до его руки, но он отстраняется и даже не смотрит на нее. Наконец она сдается. Как только она уходит, все напряжение покидает его тело. Он прижимает ладони к глазам, плечи начинают трястись. Он смотрит на мое окно. Я машу, но он не отвечает. И тогда я понимаю, что он не может увидеть меня из-за того, что мой свет выключен. Я бегу к выключателю. К тому времени, как возвращаюсь к окну, его уже нет.

Я прижимаюсь лбом, ладонями и предплечьями к стеклу.

Никогда мне так не хотелось выбраться из своей кожи.

НЕВИДИМЫЙ МИР

Иногда мир раскрывает себя. Я сижу одна на темнеющей террасе. Вечернее солнце устремляет трапеции света через стеклянное окно. Поднимаю голову и вижу частички пыли, кристально белые и светящиеся, парящие на свету.

Есть целые миры, которые существуют незамеченными для нас.

ПОЛУЖИЗНЬ

Странно осознавать, что хочешь умереть. Это не происходит внезапно, неожиданно. Это происходит медленно, как сдувающийся шарик, только наоборот.

Картинка того, как Олли плачет на крыльце, не покидает меня.

Я сосредоточенно изучаю фотографии, которые он прислал мне со школы. Представляю себя на каждой. Мэдди в библиотеке. Мэдди стоит рядом со шкафчиком Олли и ждет, когда они пойдут в класс. Мэдди — Самая Подходящая Девушка.

Я запоминаю каждый дюйм фотографии своей семьи, пытаясь угадать ее секреты. Восхищаюсь не болеющей Мэдди, маленькой Мэдди, чья жизнь простиралась перед ней с неограниченными возможностями.

С тех пор, как Олли вошел в мою жизнь, есть две Мэдди. Одна проживает жизнь в книгах и не хочет умирать, а вторая живет и предполагает, что смерть окажется маленькой ценой. Первая Мэдди удивляется направлению ее мыслей. А вторая Мэдди, та, которая с фотографии на Гавайях? Она как Бог — невосприимчива к холоду, голоду, болезни, природным и созданным руками человека бедствиям. Она невосприимчива к жестокому разочарованию.

Вторая Мэдди знает, что эта серая полужизнь не жизнь вовсе.

ПРОЩАЙ

Дорогая мама,

Первым делом хочу сказать, что я тебя люблю. Ты уже это знаешь, но, возможно, у меня не будет шанса снова сказать тебе это.

Итак. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Ты умная, сильная, добрая и бескорыстная. Лучшей мамы мне не найти.

Ты не поймешь, что я тебе скажу. Я не знаю, понимаю ли сама это.