Тихий пруд - Патриция Вентворт

Дженет молчала. Они брели вдоль витрин магазинов.

Вокруг было полно народу, они шли сквозь толпу. Это что-то новенькое. Значит, Ниниан рассказал ей то, о чем ни словом ни обмолвился Стар. Он рассказывал Дженет многое, но обычно Стар тоже об этом знала.

— Я думала, твоя книга — вторая — хорошо расходится.

— Да. А следующая пойдет еще лучше, и так далее. Но не думай, пожалуйста, что я решил бросить писать — просто у меня есть неплохой план. А теперь свернем вот сюда и выпьем чайку. Подходящее местечко, чтобы поболтать.

В двух шагах от них, в узенькой извилистой улочке, сверкал большой золотой чайник-вывеска, новенькая и блестящая. Заведение, которое он рекламировал, вряд ли было сильно древнее — подобное сооружение долго не простояло бы. Мутные окна бутылочного стекла пропускали ровно столько света, чтобы видеть чуть дальше вытянутой руки, а потолочные балки грозили сотрясением мозга всякому, кто был хоть чуточку выше шести футов. Пока они пробирались через зал, плотно заставленный маленькими столиками, Ниниан наклонился к ней и шепнул:

— Вообще-то «Чайник» — занятное местечко. Люди прячутся тут, когда не хотят, чтобы их узнали. И представь себе, именно здесь они и сталкиваются нос к носу с теми, с кем меньше всего хотели бы встретиться. Но вон там, в дальнем конце зала, есть и вправду укромные уголки.

Они добрались до столика в закутке, совершенно скрытом от любопытных глаз. Под потолком еле тлела оранжевая лампочка. Воображаю, что тут за чай, подумала Дженет, знавшая из опыта, что средневековый колорит — один из способов замаскировать серьезные огрехи. Но когда чай наконец принесли — в приземистом оранжевом чайнике, на редкость неудобном, — тот оказался очень неплох, а пирожные так просто великолепны. Съев четыре пирожных, Ниниан продолжил рассказ о своей предстоящей работе в издательстве:

— Знаешь, я не хочу, чтобы книги были для меня средством заработать на кусок хлеба. По-моему, это самоубийство — по крайней мере для меня. Приятно, когда можешь сказать: мне плевать, что думает публика — я намерен писать о том, черт меня дери, что сам выбрал. Хочется мне корпеть над книгой год — и буду корпеть, и не желаю, чтобы мне мешали. А если мне приспичит спалить всю эту писанину у всех под носом — возьму да и спалю. Единственная проблема в том, что я привык есть каждый день, а лавочники, алчные души, требует, чтобы по их счетам. платили. Получается, дружок, что надо зарабатывать денежки, а идея с издательством лично мне представляется плодотворной. Плохо ли — честно трудиться плюс иметь возможность врезать собратьям по перу либо протянуть им руку помощи — смотря по тому, что тебе в голову взбредет, — и за все это еще получать неплохое жалованье! Кроме того, это еще и не худший способ вложить капиталец.

Думаю, что вряд ли скоро кому-нибудь захочется национализировать издательское дело, а до тех пор мы будем исправно получать заработанное.

Дженет поставила на стол свою чашку, глаза наконец привыкли к полумраку, и она разглядела, где находится блюдечко.

— Что, без комментариев? Почему ты не спрашиваешь, что я хочу сделать, когда начну получать хорошие деньги?

— А что, надо было спросить?

— Ну, по крайней мере я ждал такого вопроса. Но я все равно скажу. Я собираюсь жениться, а статистика показывает, что жены предпочитают регулярное поступление денег в семейный бюджет — это спасает от неловких ситуациях в очередях. Жены не любят ждать, пока треска на прилавке потеряет товарный вид и окажется завернутой в газету. И тем более не любят просить продавца подождать с присылкой счета до тех пор, пока не выйдет очередная книга. Это чревато снижением социального статуса и падению в глазах других.

Подливая себе чаю, Дженет обожгла пальцы и поспешно поставила чайник на стол.

— Снова без комментариев? — спросил Ниниан.

— Рыбу в кредит не покупают. Для этого надо выпускать по книге в неделю или хотя бы в месяц, и то надо быть на очень хорошем счету, чтобы тебе это позволили.

— Вообще-то я не особенно люблю рыбу, так что уж будь добра запомни и готовь ее мне не чаще двух раз в неделю.

Повисло молчание, наконец Дженет ответила:

— Мне не нравится, когда со мной так разговаривают.

— Правда?

— И той девушке, на которой ты собираешься жениться, тоже не понравится.

Ниниан ответил, смеясь:

— Ну, тебе виднее! Давай сменим тему. Есть предметы куда романтичнее, чем какая-то рыба. Давай решим вопрос о квартире. Я располагаю секретной предварительной информацией об одном, по-моему, подходящем варианте. Парень, который теперь ее снимает, получил работу в Шотландии и согласился уступить ее аренду мне. Я говорю тебе об этом сейчас, чтобы потом на месте не пререкаться. Давай завтра подъедем в город и окончательно все решим.

Дженет смотрела прямо перед собой. Оказывается, в уединенном закутке кафе, таком укромном на первый взгляд, совершенно негде спрятаться. Дженет ощущала на себе взгляд Ниниана, догадываясь, каков он, этот взгляд, — насмешливый, дразнящий, пытающийся нащупать брешь в ее защите. И даже если бы она могла спрятать от него лицо — глаза и губы, румянец на щеках и участившееся дыхание, Ниниан знал секрет, способный вмиг разрушить всю ее защиту, заветный секрет из дней далекого детства, когда ей незачем было прятать свои чувства. И Дженет сказала самым равнодушным голосом, на какой только была способна в этот момент:

— Снимать квартиру или нет — решать той, кому в ней жить.

— Естественно. Но я хочу, чтобы ты посмотрела — что да как там.

— Мне нужно присматривать за Стеллой.

— Она может остаться на ленч в доме викария — она обычно всегда остается, когда няня берет выходной. Стар договорилась об этом с миссис Лентон. Мы можем уехать на автобусе в половине десятого и вернуться к половине пятого. Знаешь, это действительно очень важно — чтобы ты посмотрела эту квартиру. Он хочет там кое-что оставить — линолеум, всякие там занавески, которые к его эдинбургскому жилью ну никак не подходят — там он будет жить в теткином доме, где окна, по его словам, девять футов высотой[4].

Вспыхнув от гнева, Дженет посмотрела в лицо Ниниану.

— Я уже говорила тебе, что мне не нравятся подобные разговоры!

— Но дорогая, нам ведь понадобятся занавески и линолеум — представь себе, я их раздобуду, а ты заявишь, что не сможешь жить с ними рядом!

— Я и не собираюсь жить с ними рядом.

Лицо Ниниана внезапно изменилось — он схватил Дженет за руки.

— Не собираешься, Дженет — это правда?

— А зачем мне жить с твоими занавесками?

Ниниан трясся от беззвучного смеха.

— Просто они — часть тех даров, которыми я собирался тебя оделить. Нет, это теперь устарело. На последней свадьбе, на которой я был, это называлось «обеспечить». Такая жалость, ты не находишь? Мне нравилось, как это звучало:

«Я оделяю тебя». Немного старомодно, но такова природа свадеб.

— Ни о какой свадьбе речи не было.

— Была речь, дорогая, и вполне определенная речь.

В течение последних десяти минут я старательно укладывал к твоим ногам и мою зарплату, и линолеум, и все остальное — ты что, не заметила?

Дженет ответила «Нет», вернее, она попыталась произнести «Нет», но ее язык и губы не произнесли ни звука.

— Попробуй еще раз! — сказал Ниниан тем же дрожащим от смеха голосом. И тут же склонил темноволосую голову и поцеловал ее руки, которые он держал в своих так крепко, что, казалось, никогда их не отпустит.

В это мгновение все вокруг словно закружилось и одновременно словно замерло. Едва губы Ниниана коснулись ее руки, как Дженет поняла, что не сможет сказать «нет». Но по крайней мере ей хватит сил не позволить себе сказать «да». Невозможно, просто невозможно — вообще что-нибудь сказать.

И тут из-за ширмы, отделявшей их от соседнего закутка справа, раздался мужской голос — он принадлежал не кому иному, как Джеффри Форду, сидевшему в каком-то ярде от их столика:

— Ну, здесь-то нас никто не увидит, — удовлетворенно сказал он и в ответ прозвучал женский смех.

Дженет выдернула руку, и раздосадованный Ниниан воскликнул «Черт!» — не слишком громко, зато от души. Было слышно, как по другую сторону ширмы отодвигают стулья и садятся.

Дженет встала, забрала сумочку и устремилась к выходу. Ниниан двинулся следом и положил руку ей на плечо — Дженет ее стряхнула. Когда они уже удалилась в темное пространство зала, женский голос негромко, но очень отчетливо произнес:

— Я так себя вести не собираюсь, не бойтесь!

Глава 14

Дженет проснулась среди ночи. Ей снился сон, и ощущение этого сна продолжалось наяву — так капли остаются на коже, когда уже выйдешь из воды. Дженет села, ожидая, пока сонные ощущения окончательно уйдут. Этот сон прежде снился ей часто, но вот уже довольно давно не давал о себе знать. Обычно он приходил тогда, когда девушку что-то тревожило, но она и представить себе не могла, что могло встревожить ее этой ночью. Да неужели? А Ниниан и его разговоры о том, о чем сама она твердо решила забыть? Стоп, если рассудить здраво — что он такого сказал? Ничего — или все-таки что-то конкретное? Но какой же дурочкой надо быть, чтобы позволить заманить себя в собственное прошлое — в страстные мгновения, в легкую неопределенность, в их ни к чему не обязывающую дружбу? Она сказала «никогда больше», но стоило только Ниниану взглянуть на нее, поцеловать руку и ее сердце дрогнуло, желая вернуть его.