Игра Бродяг - Литтмегалина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Должно быть, зимой это выглядело еще тупее: стая придурков стоит по колено в снегу и смотрит в небо.
— Там никогда не шел снег. Просто наступал период затяжных дождей.
— Это так далеко? — удивилась Наёмница. — Как же ты дотопал?
— Я же говорил — меня принес ветер, — недовольный тем, что Наёмница постоянно перебивает его, напомнил Вогт и продолжил прежним умиротворенным тоном: — По завершению утренних безмолвных часов мы завтракали.
— А что было на завтрак? — спросила Наёмница. Она не могла не испытывать повышенный интерес к еде — ее живот ныл от голода. Огрызок каравая, великолепный плащ, кинжал — все это у нее, разумеется, отобрали.
— Простой, но плотный завтрак из овощей, злаков и фруктов. Иногда — рыба, мы ловили ее в море.
— У вас было море?
— Да. Ты видела море?
— Нет. Но мне совсем и не хочется.
— Правда? Оно очень красивое. Море — как драгоценность на теле мира. Оно напитано светом, оно полно жизни. Оно больше чем все, что мы способны себе вообразить.
— Вернемся к рыбе, — прервала его Наёмница.
— К рыбе? — растерялся Вогт. — Ладно. Рыба была сырая и скользкая… это интереснее моря? — недоверчиво уточнил он.
— В сотню раз.
— Мы никогда не употребляли в пищу мясо животных, потому что у животных теплая кровь. Душа растворена в крови, именно душа согревает ее. Нельзя есть того, у кого есть душа. Кроме того, теплота крови роднит животных с человеком. Человек же не может есть человека или кого-то, очень похожего на него, верно?
— Зависит от ситуации, — возразила Наёмница. — У рыб, вообще-то, тоже есть кровь.
— Да, но рыбы плавают в холодной воде, поэтому кровь у них тоже холодная. Значит, у них нет души и они не как люди…
— Странно вы рассуждаете. Что же, если бросить рыбу в кипяток, ее кровь нагреется и у нее появится душа?
— Мы ели ее только сырой, — Вогт немного покраснел. — Все-таки немного тоскливо на одних только крупах, выпечке, овощах и фруктах…
— Тоскливо ему на выпечке, крупах, овощах и фруктах… Меня аж крючит от сочувствия, — буркнула Наёмница, с содроганием припомнив, что ей доводилось жрать.
— Правда? — благодарно отозвался Вогт. — После завтрака мы посвящали время обычным монастырским заботам…
— И какие у тебя были «заботы»?
— Библиотека.
— Это где книги, что ли? Так я и знала. По тебе видно, что тяжелее книжки ты ничего никогда не поднимал.
— Потом следовала пара дневных безмолвных часов…
— Скука какая…
— Мы забывали о стремлениях тела…
— А если кому-то сильно приспичит? Ему позаботиться о стремлениях тела или просто обосраться на месте, сделав непричастный вид?
Вогтоус закатил глаза, но терпеливо продолжил:
— И тогда наши души раскрывались, как цветы. Окружающее, виденное нами много раз, уже не могло заинтересовать нас. Кроме постоянно меняющегося неба. В небе всегда истина, ответы на все вопросы. Надо только спросить его.
— На мои вопросы оно едва ли снизойдет отвечать. Кто три дня назад спер у меня последние десять ксантрий?
— Небо не тревожат по пустякам, — возразил Вогт.
— А если бы сперли тысячу? — спросила Наёмница. Она понимала, что это глупо, но она вошла в раж и просто не могла заткнуться.
— Так учил меня Ветелий. Ты поймешь вскоре, что чувствовали мы: тело для души, как земля для цветка. Голая земля без цветка — бессмысленна, но, когда она дает жизнь цветку, выполняя предназначение, возложенное на нее природой, в цветке она обретает смысл.
— Ты испытывал мало боли, мало голода, — презрительно сказала Наёмница. — Тело делает с душей что хочет.
— Но без нее обращается в прах, так же как цветок увядает, вырванный из земли. Они взаимосвязаны, их существование пусто друг без друга. Только вместе они обретают ценность.
Наёмница не горела желанием вести столь сложные разговоры. Ее особенно раздражало то, что, понимая каждое слово по-отдельности, в такой их комбинации она переставала понимать что-либо вообще. Пытаясь отвлечься от чувства растерянности, она поковырялась в ноздре. Нос больше не кровоточил. Кровь застыла, превратившись в твердые сгустки.
— Ладно, — сказала Наёмница. — Как продвигался ваш день дальше?
— Обед — фрукты, овощи, злаки… рыба. После обеда мы получали позволение разговаривать и шли выполнять свою работу.
— Вы что, до этого все время молчали?
— Нет, мы разговаривали, но не словами. Слова обманчивы. Среди них много пустых, неискренних и ненужных. Чувства честнее, поэтому мы слушали их. Все, что кроме, легко объяснить жестами. И все же, так как в человеке живет потребность в словах, один час в день нам давался, а в большем и нет необходимости.
— Я заметила, — сказала Наёмница. — С тех пор, как мы встретились, ты треплешься не затыкаясь.
— Это потому, что языка чувств ты не понимаешь, — ответил хитрый Вогт.
— А что, пара вечерних молчаливых часов у вас тоже была?
— Три вечерних безмолвных часа — вечер склоняет к раздумьям. Я видел тысячи закатов, и все они были разные, как лепестки цветов. Или камни на морском берегу.
— А разве они не все одинаковые, эти камни?
— Потом был ужин…
— Теперь понятно, о чем вы думали во время вечерних тупящих часов…
— Оставшимся временем мы распоряжались по своему разумению. А ты бы хотела жить в нашей обители?
— Нет, — ответила Наёмница. — Я бы околела со скуки. Хотя от прозябания на выпечке и крупах я бы не отказалась.
— Мне никогда не было скучно. Только иногда тоскливо. Когда Ветелий ушел.
— Значит, его не зарубили вместе с остальными?
— Нет. Он отбыл несколькими годами ранее. Мне известно, где он — там, в Стране Прозрачных Листьев. Ждет меня.
— Откуда это тебе известно?
— Не знаю, откуда, только знаю, что знаю. Уверен, он сумел отыскать дорогу и теперь ждет, когда я сделаю то же самое.
— А чего же он не черкнул тебе письмецо с инструкцией?
— Этот путь каждый должен отыскать сам, — он посмотрел на нее сквозь темноту и выдал вдохновенно: — Знаешь, ты такая же, как мы.
«Я такая, как тот, кто устроил вам резню», — подумала Наёмница.
— И все-таки у всех есть имя, — прошептал Вогт.
— Опять ты об этом.
— Как тебя звали родители?
— Я не уверена, что они вообще меня как-то звали. Сколько себя помню, я была сама по себе.
Вогт помедлил.
— Может быть, ты тоже…
— Нет, — перебила его Наёмница. — В свое прибытие из высшего мира я не верю. Я же нормальная, я не как ты, — объяснила она, но прозвучало это достаточно беззлобно. — Думаю, мне просто все надоело однажды, и я ушла от них. А потом полностью их забыла.
— Но если
